Слепая бабочка

Сейчас руки и ноги, превратившись в гибкий опасный хлыст, очерчивали вокруг своей хозяйки пространство, шагнуть в которое, приблизиться к ней, не смог бы никто.

Кто-то, правда, попытался. Пятка с разворота врезалась в лохматый мех. В шапке гад. Это немного испортило дело, но противник всё равно взвыл и с треском влепился в ближайший куст.

– Сзади, сзади хватай!

Вопили пронзительно, с душой, но воплощать этот смелый план никто не торопился.

Кнут хорош тем, что видеть противника вовсе не надо. Знай, верти его по кругу. Чем быстрее вертишь, тем безопасней. Но хорош он на широкой деревенской улице, на трактирном дворе или на площади. Здесь же Арлетта всё время боялась споткнуться или наткнуться на что-нибудь. Дыхание начало сбиваться, но Бенедикт до сих пор не явился, чтобы расшвырять нападавших, как это бывало раньше. Лишь Фиделио рычал и лаял на пределе злобы, до хрипоты.

Кто чего боится, то с тем и случится. Под ноги подвернулась сухая сосновая ветка. Арлетта сбилась с такта и с размаху, лицом и грудью ударилась о дерево. На ногах, конечно, не устояла, и тут кто-то прыгнул сверху. Канатная плясунья сейчас же попыталась вцепиться ему в физиономию. Пальцы запутались в жёсткой густой шерсти. По запястью скользнуло что-то острое. Страшный изогнутый клык.

Волк! Оборотень! Вот тут она не выдержала, завизжала. Оборотень в ответ зарычал с глухим утробным стоном. До горла добирается! Ой, мама!

– Р-р-р. Гав!

Налетевший Фиделио без долгих разговоров вцепился в нападавшего. Тот взвыл по-волчьи, выругался вполне по-человечески и выпустил Арлетту. Она вскочила, на ощупь отыскивая хоть какую-нибудь палку, но тут её снова схватили. Сразу двое. Первому она сейчас же врезала пяткой по голени, но второй ухитрился, вывернул руку так, что она снова завизжала. Совсем рядом Фиделио, рыча, отчаянно рвал кого-то, но помочь Арлетте ничем не мог.

Дрогнула земля, прямо над головой раздалось короткое злобное ржание. Противник заорал, и канатная плясунья снова вырвалась на свободу. Фердинанд, не встававший на дыбы уже лет десять, с облегчением уронил на землю передние копыта, явно надеясь кого-нибудь растоптать. Получилось это у него или нет, Арлетта не знала. Недолго думая, ухватилась за гриву и в один мир очутилась на широкой безопасной спине. Мудрый Фердинанд точно знал, как встать, чтоб хозяйке было удобно. Позабыв о солидном возрасте, он грозно заржал и рванул вперёд, не разбирая дороги. Девочка-неудача уткнулась лицом в гриву, прижалась к горячей шее. Со всех сторон, сверху, снизу, с боков, с треском нёсся невидимый лес, наполненный высоким злобным воем. Ветки то и дело хлестали по спине, по ногам, стиснувшим конские бока. Фердинанд старался, делал всё, что мог. Даже прыгнул пару раз, одолевая поваленные деревья. Где-то рядом, задыхаясь, взлаивал Фиделио. Молодец. Хватило ума сбежать. Злобный вой слышался сбоку, быстро удаляясь, пока не умолк совсем. Дикий треск и грохот, постепенно утихая, стали хрустом и шелестом. Вместе со страхом у Фердинанда пропал и кураж. Задыхаясь, он перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился.

Арлетта, жалея его, сползла на землю. Погладила потный, ходящий ходуном бок. Подбежал пыхтящий Фиделио. Привычно ткнулся мордой в коленку.

– Где мы?

Этого пёс не знал. Вопросительно тявкнул, глядя на Фердинанда. Озадаченный конь фыркнул и помотал головой. Он и при свете-то видел неважно, а в темноте, хоть и негустой, летней, и вовсе полагался только на чутьё.

Вокруг трава по брюхо. Дурная трава. Дудка, молочай, таволга да крапива. Вроде еды полно, а пожевать нечего. Где-то в траве ручей. Журчит приятно, но пахнет скверно. Уважающий себя конь такое пить не станет. Вокруг лес стеной. Тёмный, буреломный, с глухим, путаным подлеском. Сверху – небо с холодными звёздами. Но звёздами Фердинанд не интересовался. Дохнул хозяйке в лицо и принялся рыться мордой в траве, отыскивая что-нибудь съедобное. Арлетта, у которой подкашивались ноги, ощупью свила себе из примятого бурьяна что-то вроде гнезда и уселась, обняв Фиделио. Пёс дрожал мелкой дрожью. Лохматое ухо было влажным и липким. Ранили. Или укусили? Что будет, если пса укусит оборотень? Этого Арлетта не знала. Поспешно ощупала любимую собачку. Нашла ещё порез на боку. Этот явно от ножа, но неглубокий. Хорошо, что у Фиделио шкура толстая и лохматая. Пёс заскулил, вывернулся и стал зализывать рану. Раз лижет, значит, сам справится. Канатная плясунья с тайным страхом принялась изучать собственные раны. Ушибы и ссадины не в счёт. Заживут не хуже, чем на Фиделио. На руке царапина кровоточит. Глубокая. Это от того клыка. Укусили. Что бывает с людьми, которых покусал оборотень, всем известно. По сравнению с этим располосованная каким-то некстати подвернувшимся сучком нога – пустяк. Трико только жалко. Опять зашивать придётся. Да и кровь плохо отстирывается. Кровь ещё сочилась, и Арлетта подсунула свою рану Фиделио. Пусть полижет. Собачий язык – лучший пластырь. Прислушалась к себе – не превращается ли уже в волка. Ничего особенного не почувствовала. Только руки дрожат, и сердце бьётся как сумасшедшее. Может, всё обойдётся? Может, это не укус, а просто царапина? А вот ещё говорят, если девицу оборотень покусает, то эта девица в того оборотня и влюбится. Арлетта фыркнула. Влюбляться в этих лохматых и вонючих тоже пока не хотелось.

Пришёл Фердинанд, потоптался и шумно плюхнулся рядом. Конь городской, широко образованный, леса он не любил и не понимал. Арлетта прислушалась. Звон ручья, комариный звон, тяжело дышит Фердинанд, поскуливая, сопит Фиделио.

Старый конь дёргал шкурой. Донимали комары. Девчонку почему-то почти не трогали, а на коня набросились плотной стаей. Арлетта то и дело проводила рукой по умной лошадиной морде, по мокрой от росы и пота спине, давя целые комариные полки, но пользы от этого было мало. Понемногу сердце успокоилось. Фиделио перестал вылизываться, с тяжёлым вздохом обрушил голову на колени, мохнатый и тёплый, как хорошее одеяло. Плясунья прижалась щекой к конскому боку. Сон накрыл её сразу, как обморок, странный сон, в котором не было ничего, кроме темноты и тонкого противного воя.

Глава 11

Что-то сухое, гладкое, холодное медленно скользило по голой щиколотке. Арлетта отдёрнула ногу и вскочила, спихнув недовольно взлаявшего Фиделио. Завизжала бы, да дыхание захватило. Змей она боялась смертельно. Бесшумные твари и не пахнут ничем. Узнаешь, только когда наступишь. Фердинанд, боявшийся её потревожить, тяжело поднялся и, деликатно отойдя в сторону, принялся валяться, сдирая с зудящих боков и спины присосавшихся тварей.

– Надо выбираться отсюда, – сказала канатная плясунья. Теперь ей казалось, что вся трава вокруг кишит змеями. Шевелятся, свиваются в клубки, тихо шипят. В траве змеи, в воздухе комары, в лесу оборотни. И тут она будто очнулась. Оборотни! Но там же Бенедикт! И этот… колдун безногий. Надо на дорогу! На помощь звать! Да только где её взять, помощь-то, в этих проклятых лесах? И где дорога?

– Где Бенедикт?!

Фиделио вопросительно тявкнул. Бенедиктом поблизости не пахло, едой и костром – тоже. Да и на что он нужен, Бенедикт? Хозяйка здесь, чего ещё надо. Для виду он побегал по высокой траве туда и сюда, понюхал, отфыркиваясь от комаров, легко отыскал свой след и след Фердинанда, но снова тащиться по нему, лезть в эту страшную чащу… Фиделио даже заскулил от ужаса.

– Тьфу, – Арлетта, забыв про змей, топнула ногой, – никакой от тебя пользы. Фердинанд, надо ехать. Где Бенедикт?

Фердинанд недовольно фыркнул. У края леса он нашёл хорошую траву и теперь вдумчиво её жевал. Ехать, конечно, надо. Вот только куда? Короткая летняя ночь кончалась. Пропали звёзды. Поляна заполнилась светлым туманом. Но близкий рассвет ничего не прояснил. Где находится Бенедикт, старый конь не знал. Должно быть, где-то в лесу. А в лес Фердинанду не хотелось. Приличные лошади по таким местам не ходят.

– Мор тебя забери! – крикнула Арлетта. Она чуть не плакала. Бенедикт, растерзанный, истекающий кровью, лежит где-то там, в лесу, а она торчит здесь и ничем, ничем не может ему помочь.

В отчаянии она снова уселась на траву и попыталась что-то придумать. В голове звенело, будто туда набились все местные комары.

– Арлетта…

Она вскинула голову.

– Арлетта… Арлетта…

– Кто здесь?

Никого. Фиделио молчит. Фердинанд не беспокоится.

– Арлетта…

Голос шёл со всех сторон. Казалось, это шепчет трава вокруг, вызванивает ручей, шелестит лес. Что страшнее? Голоса в голове или неведомая нечисть в кустах?

– Арлетта…

Канатная плясунья не выдержала. Закричала, свернулась клубочком, зажала уши.

– Фердинанд!

Фердинанд послушался, подошёл, остановился рядом. Арлетта торопливо вскарабкалась ему на спину.

– Пошёл! Куда хочешь, только быстрее.

И Фердинанд пошёл. Не спеша, лениво, осторожно обходя упавшие деревья, кочковатые сырые прогалины и буреломные плохие места. Туманный рассветный сумрак, в котором он медленно пробирался, для Арлетты был полной тьмой.

И вдруг глаза заломило. Однажды, в далёком детстве она проснулась от холода, выглянула из повозки и увидела зарево, перечёркнутое чёрной сетью веток.

– Пожар, – сказала она со знанием дела. Зарево – значит, где-то горит деревня, значит, снова их догнала война, от которой они бежали, сколько она себя помнила. Снова все будут кричать, ругаться, нахлёстывать лошадей.

– Нет, – засмеялась тогда мама Катерина, – не пожар. Рассвет.

Огромные перья белого золота вздымались над чёрным лесом, озаряли весь горизонт. Дуги, сотканные из прозрачного света, лёгкие, безупречно прекрасные. Фердинанд тихо шёл к ним, но они не становились ближе. Нельзя дойти до рассвета.

Замечтавшись, Арлетта не сразу поняла, что случилось. Фердинанд шёл ровно. Копыта уверенно стучали по твёрдой дороге. Чудное видение погасло, сменилось привычной темнотой.

– Выбрались, – ахнула Арлетта и тут же, не давая себе задуматься, та это дорога или какая другая, отчаянно закричала: – Бенедикт!

– Ну что ты орёшь? – хрипло донеслось из темноты.

Фердинанд встал как вкопанный. Застучали, заскрипели по дороге самодельные костыли. Ночной брат. Живой и здоровый, только дышит тяжело, будто давно идёт. Подскрипел, похлопал коня по шее.

– Глупая курица. Фердинанд и то умнее.

– Я знаю, – покорно согласилась Арлетта, и тут же всполошилась: – А где Бенедикт?

– Там, – хмуро отозвался ночной брат.

– Он жив?!