Жертва первой ошибки

Под тяжелым навесом крыльца, дающим густую приятную тень, ему встретился маленький кривоногий оперативник, мечтательно затягивающийся папироской. Саня Черепанов, живой пример того, что умение пить вовсе не является залогом успешной карьеры.

– Добрый день, Саша, – сказал Федор и протянул ладонь для рукопожатия, – как вы себя чувствуете после ранения?

– Спасибо, все в порядке, Федор Константинович.

– Рад за вас. А медаль? Награда нашла своего героя?

– Так точно.

Благожелательно кивнув, Федор вошел внутрь и поздоровался с дежурным по городу по имени, и улыбнулся в ответ, когда тот расплылся в улыбке. Любит народ прокурора, считает, что он душевный мужик и люди ему небезразличны, а у него просто очень хорошая память. Иногда слишком хорошая.

?

После короткой череды солнечных жарких дней наступило хмурое ленинградское лето. Небо затянуло жемчужно-серыми тучами, такими тяжелыми, что порой они опускались до самой земли и обнимали дом пеленой тумана.

Однажды вечером тучи сгустились почти до черноты, на несколько минут все замерло, а потом разразилась такая страшная гроза, что Ирина испугалась по-настоящему, прижала к себе детей, и они молча смотрели в окно, как в небе змеятся толстые молнии, похожие на корни. Молнии будто раскалывали небо пополам, такой сильный раздавался гром сразу вслед за ними, Ирина с Егором вздрагивали и втягивали головы в плечи, зато Володя с Гортензией Андреевной сохраняли полное спокойствие.

Володя на руках у матери смеялся, а Гортензия Андреевна невозмутимо вязала носок и рассказывала Егору, как интервал между вспышкой молнии и ударом грома иллюстрирует разницу между скоростью света и скоростью звука.

Ночью гроза прошла, но до утра завывал сильный ветер, и Ирина понадеялась, что он нагонит хорошую погоду.

Она ошиблась.

Утром дождь лил стеной, с шумом падал на крышу и ручейком весело журчал в пожарную бочку на крыльце.

Лужи на дорожке кипели, а на небе не видно было даже крошечного просвета.

После завтрака Егор надел резиновые сапоги, куртку, взял черный мужской зонт Кирилла, с которым смотрелся, как мультяшный гриб-поганка, и отправился играть к своему приятелю, а Ирина, сварив обед, вдруг поняла, что ей нечем заняться. Володя сидит в манежике с игрушками, стирать большого смысла нет, потому что в такую погоду белье не высохнет, а будет только киснуть, и в саду под проливным дождем тоже не покопаешься.

Ирина вздохнула. Как досадно, выпала редкая возможность почитать, а читать нечего. Наташа ничего не смогла найти ей интересного. Гортензия Андреевна получила «Грозовой перевал» и нырнула в него с головой, еще не зная, что хеппи-эндом там даже не пахнет.

Она прошлась вдоль книжных полок. Все читано-перечитано, прямо хоть носок вяжи наперегонки с Гортензией. Ирина поднялась на второй этаж, в детскую комнату Кирилла. Там стояло два магнитофона – большой, с закругленными краями, солидный бобинный, и легкий серебристый кассетник. Ирина думать боялась, сколько он стоит, не то что спрашивать.

В коробке с записями царил творческий беспорядок. Большинство кассет были не подписаны, а остальные перепутаны, Кирилл опознавал их по каким-то одному ему известным приметам. Ну да ничего, главное, что у него вся музыка хорошая, бери да слушай любую. Вот на этой, с надорванной этикеткой, Стиви Уандер, а девяностоминутная sony заполнена песнями итальянской эстрады. Это «сладкое и бабское» Кирилл записывал специально для нее, сам он слушает более возвышенные произведения.

Хорошо бы включить, но придется идти с музыкой вниз, и Гортензия начнет возмущаться, какое это безобразие и ужас, и черт знает о чем эти люди вообще поют, во всяком случае, для малыша подобная музыка точно вредна и опасна. Разрушает детскую психику со стопроцентной гарантией.

Заведет про коров, которые под музыку Моцарта дают молоко, а от современного рока дохнут, и помидоры от него тоже не растут. Мор и голод, короче говоря.

И ничего нельзя будет ей ответить, чтобы не расписаться в своем дурном вкусе и в том, что она плохая, безответственная мать.

Лучше и не заводиться.

Она спустилась вниз и застала Гортензию Андреевну в полной экипировке. Учительница собиралась к соседям, подтягивать их туповатого внука по половине предметов школьной программы.

– Куда вы в такую погоду? – промямлила Ирина.

– Ребенок должен видеть, что для исполнения долга не существует помех, – изрекла Гортензия, с хлопком открыла свой цветастый зонт и отправилась в путь.

Прежде чем она исчезла в белой пелене дождя, Ирина успела заметить, что одна спица на зонтике сломана и печально висит.

Она еще немного задержалась на пороге и вдруг увидела, как к воротам, переваливаясь на ухабах, подъезжает светлая «волга». Наверное, кто-то заплутал, подумала она, но тут машина остановилась, из нее вышел человек и, натянув на голову воротник куртки и сильно горбясь, принялся стучать в калитку.

Ирина поскорее накинула дождевик и выскочила навстречу. Сердце екнуло, когда она узнала Михаила Семеновича. Зачем он здесь?

– Что-то случилось?

– Не тревожьтесь, не тревожьтесь! – смеялся Башмачников, пока они бежали от калитки до крыльца. – Женщины любят видеть угрозу во всем непонятном, но я скорее с добрыми вестями…

Психиатр не успел сильно промокнуть, но Ирина все же подала ему чистое полотенце и занялась его курткой, явно импортной и, похоже, очень дорогой.

У Ирины никогда не было вещей такого высокого качества, но она догадывалась, что нежная лайковая кожа куртки должна бояться воды, поэтому быстро встряхнула ее и на плечиках повесила на люстре посреди веранды. Получилось смешно и жутковато.

– Витенька сказал, что вы заинтересовались моими скромными трудами, – Михаил Семенович слегка поклонился, – так я решил сам привезти, не дожидаясь оказии. Правда, вышло слегка с подмоченной репутацией.

Действительно, уголок книжечки отсырел, и на обложку упала крупная капля, отчего первые буквы фамилии автора слегка расплылись.

Ирина смутилась:

– Спасибо, но зачем же было ради нас так трудиться… Тем более вон дождь…

– Надеюсь, вы позволите мне переждать?

Вспомнив о долге хозяйки, Ирина захлопотала насчет чая.

– Мы можем даже предоставить вам ночлег, – улыбнулась она.

– О, я не хотел бы вас компрометировать, – протянул Михаил Семенович так томно, что Ирина смутилась и слегка покраснела.

– Я так мечтала прочитать вашу книгу, – быстро сказала она, – так интересно.

– Боюсь, вы будете разочарованы. Я ведь планировал развить свои идеи в серьезном научном исследовании, но, как это почти всегда бывает, нестандартную тему не утвердили, поэтому пришлось оформлять в виде научпопа, чтобы все это не кануло в небытие совсем уж незамеченным.

Ирина сочувственно покачала головой, не зная, что тут можно сказать.

– Нет, я в итоге получил свое: и степень, и звание, но единственное, чем я по-настоящему горжусь, это вот, – он показал на книжечку, – и больше уж ничего, наверное, не успею в этой жизни, только если Витьку вытолкаю на орбиту настоящей науки…

– Непросто вам будет это сделать, – усмехнулась Ирина.

– Зато инерция большая, может, далеко пойдет.

Смеясь, она достала банку прошлогоднего варенья. Позорище, конечно, но ничего не осталось в доме такого, что могло бы сойти за угощение. Придется брать сервировкой, решила Ирина и принесла из серванта вазочку тонкого стекла, которую из страха разбить использовала крайне редко, а вернее сказать – никогда.

– Неужели вы специально приехали в такую даль, чтоб вручить мне книгу?

– Не только за этим, дорогая Ирина Андреевна, не стану лукавить. Я знаю, что вы приняли живое участие в Витиной работе, и, честно говоря, хотелось бы напрямую выслушать ваши соображения.

– Михаил Семенович, я сделала для него один телефонный звонок, и все.