Сиротки

– Эй, хозяин, – позвал вдруг Свортек, выбрав тот самый момент, когда Дивочак отвлекся на свои мысли.

– Да, мой пан?

Свортек зашептал трактирщику на ухо. В ответ Дивочак вскинул кустистые брови. Кажется, он даже собирался возразить, но, еще раз взглянув на лицо, похожее на обтянутый кожей череп, прикусил язык и отправился исполнять просьбу.

Когда трактирщик вернулся, Свортек уже отставил кружки и тарелки и смотрел на пляшущих людей.

– Она скоро приготовится, мой пан, вы не будете разочарованы…

Свортек равнодушно махнул рукой, заставляя хозяина замолчать.

– Чему они радуются? – неожиданно спросил он. – Что заставляет их петь, плясать, нести чушь, лапать девиц, рожать детей? Я так и не понял и уйду, не поняв. Вот того старика, который верещал, что я вас заколдую, я понимаю прекрасно. А это?

«Это еще что за задачка? – растерялся Дивочак. – Что он хочет от меня услышать?»

– Э-э-э…

– «Э-э-э», – передразнил Свортек и вздохнул. – Жрачка твоя, Дивочак, не то чтобы плоха, но для последнего ужина точно не годится. Ты уж постарайся в следующий раз. И поскольку ты всю свою жизнь проторчал здесь, потрудись найти ответ на такой простой вопрос.

– Да, мой…

– Иначе, – перебил Свортек, резко вставая с места и понижая голос до вкрадчивого шепота, – я вернусь и… превращу тебя…

Музыка мигом стихла. Все взгляды метнулись к белому как простыня трактирщику, который не смел пошевелиться, и пану, который нависал над ним как коршун с дикой гримасой на лице. Тишина длилась долго, никто не двигался; казалось, даже мухи не решались подняться в воздух со столешницы, ожидая страшной развязки.

– В пс-с-с-сину…

Свортек разогнулся и издал что-то вроде сдавленного лая. Не сразу гости поняли, что так он смеется.

– Прости, Дивочак, – прохрипел Свортек, успокоившись, – с шутками у меня не очень.

Дивочак ответил ему самым громким смехом, на какой был способен. Коленки его тряслись еще долго.

Свортек вошел в «те самые покои» и присел на край широкой кровати, стараясь не думать, сколько всего здесь происходило за историю трактира. Стены комнаты были когда-то выкрашены в красный, который в свете тусклых ламп больше походил на цвет весенней грязи. Застиранное, кое-где перештопанное белье в рюшах громко заявляло о своем жизненном опыте. На столике рядом с кроватью лежала толстая книга в недурном кожаном переплете. Свортек пролистал ее: каждая страница была проиллюстрирована самыми непотребными, похабными картинками, какие только можно себе представить. Отложив книгу, он встал и вымыл руки с мылом в тазу.

Раздался робкий стук в дверь.

– Входи, – отозвался Свортек.

Она вошла на цыпочках, вжав голову в плечи и не поднимая глаз, словно боялась разбудить спящего. При этом вид ее был далек от скромного: полная грудь едва не вываливалась из выреза рубашки, а лицо покрывал такой толстый слой румян и белил, что Свортек не сразу ее узнал. На голове красовалось невообразимо высокое сооружение, напоминавшее запутавшегося в сене петуха. Свортек хмыкнул:

– Я попросил его, чтобы ты была просто умыта. Но хозяин, видимо, оч-чень старательный человек…

Он осекся на полуслове: со стороны старого платяного шкафа в углу комнаты вдруг раздался шорох. Девушка дернулась туда, но застыла, не решаясь приблизиться к гостю без разрешения.

– Что это? – резко спросил Свортек. – Крыса? Или…

– Мой пан… – только и сумела выдавить она, с ужасом глядя на шкаф.

Свортек рассеянно усмехнулся какой-то своей мысли, подошел к шкафу и дернул на себя дверцу. Там сидел, вытаращив от страха глаза, тощий кудрявый мальчик лет девяти с кухонным ножом в руках.

– Что происходит? – прорычал Свортек, выволакивая мальчишку за плечо. Тот в ответ не проронил ни звука и обмяк в руках пана, как тряпка; нож выпал из его руки. – Меня? Кухонным ножом? Им больше некого было послать?!

– Мой пан! – Девушка бросилась между Свортеком и мальчиком на колени. – Это Дэйн, мой брат! Простите его, он не понимал, что творит! Он всегда так делает…

Свортек выдохнул. Затем поставил мальчика перед собой на ноги и недоуменно уставился в его чумазое лицо. По щекам Дэйна катились слезы, но он смело, изо всех сил старался не отводить взгляда от колючих глаз пана.

– То есть никто тебя за мной не посылал? – тихо спросил Свортек. – Ответь мне, мальчик, а я пойму, лжешь ты или…

– Он немой, мой пан, – снова вмешалась девушка. Край плаща Свортека вдруг оказался в ее руках – она тянула его на себя, пытаясь отвлечь чужака от брата. – Но я клянусь вам, его никто не посылал! Он лишь хотел проследить, чтобы мне не причинили вреда.

– Вот как.

Свортек выдернул плащ из ее рук. Он все еще тяжело дышал.

– Не думаю, что твои гости были бы рады обнаружить, что за их шалостями следит какой-то малец из шкафа, – хихикнул он без веселья. – Да и самому-то не стыдно подглядывать за сестрой на такой работе? Фу!

– Он болван, – горячо прошептала девушка, – я его высеку. Я ему столько раз говорила, что все уже хорошо и никогда больше не повторится, как в тот раз… но он все равно…

– Пошел вон, – устало приказал Свортек и опустился на край кровати.

Девушка и мальчик быстро поговорили без слов: она беззвучно рычала, дико выпучив на него глаза, он – капризно морщился, пытаясь показать что-то жестами. Наконец она отвесила ему подзатыльник и выдворила за дверь.

– Я был так вежлив с тобой, когда ты разлила пиво на мою любимую обувь, – подал голос Свортек. – Шарка…

– Мой пан, это у него в голове засело, – неловко объясняла она. Заплетающийся от стыда язык едва складывал звуки в слова. – Я бы никогда… Просто… С тех пор как наша мать…

Шарка окончательно запуталась в том, что пыталась сказать, и умолкла, уткнув подбородок в плечо. Свортек встал прямо перед ней – так близко, что она ощутила его дыхание. Впервые в ее жизни от клиента пахло не пивом, не луком, не потом. Но и не так, как пахло от нее самой. Не так, как должен пахнуть человек, даже если он чисто вымыт с мылом. От Свортека пахло костром и холодным подземельем одновременно…

– Сними это убожество. – Он кивнул на пышные юбки, подвязанные спереди так, чтобы обнажить бедра.

Шарка принялась распутывать перевязь под грудью, затем стащила с себя юбки. В ее движениях стыда больше не было – она раздевалась легко, с ловкостью опытной шлюхи, хотя Свортек не дал бы ей больше семнадцати лет. Когда она осталась в исподнем, он остановил ее жестом и спросил:

– Вы сироты, верно?

– Да.

– Что стало с вашими родителями?

– С отцами – не знаем, их никогда не было. А мама, она…

Пока Шарка говорила, Свортек взял в руки ковш с водой и тряпицу и, макая ткань в воду, стал стирать с ее лица румяна.

– Мама не была как я, она просто работала тут, – едва слышно лепетала Шарка, чувствуя, как с ее бровей вытирают темно-коричневый уголь. – И был один мужчина, который к ней ходил, но он был женат, а она… Она так не хотела, пыталась его уговорить перестать. Мама была слишком… всегда лезла на рожон, кричала, со всеми спорила…

– Не то, что ты.

– Однажды она рассердила его. – Шарка не нашлась, что ответить на слова Свортека. – И он пришел. Буйный. С топором. Дивочака не было тогда, никого здесь не было, только мы убирали трактир вечером, и…