Под небом Галилеи

«Мне кажется, что медленно живу…»

Мне кажется, что медленно живу.
Желтеет лист бумаги под рукою.
Пора привыкнуть к сонному покою,
Чтоб вырвать сны, как сорную траву.
Тяжёлое дыханье за спиной
На ветреность испытывает воздух.
Смогу ли я рассчитывать на роздых,
Когда настигнет ужас тишиной?
Но кто-то милосердный свысока
Раскручивает звёзды, улыбаясь.
Не ждёт, что я когда-нибудь раскаюсь:
Грехи лишь развлекают Старика.
И в этой центробежной кутерьме,
Где жизни прижимаются друг к другу,
Несёмся по начертанному кругу
В своей аквамариновой тюрьме.

«Коль придёт пора проститься …»

Коль придёт пора проститься —
Под гранит холодный лягу.
Пусть укроет, захоронит
От покорности годам.

А душа моя вселится
В ту ничейную дворнягу,
Что в вечерней стуже ловит
Запах дома по следам.

Борис Парадиз

Борис Парадиз родился в 1945 году в городе Москве. В 1960 году переехал на Урал. Инженер-электрик. В Израиле с 2011 года. Актер театра «Галилея». Написание текстов – хобби.

Моя Бэкки

«Прощай, Гюльсары…

Ты был великим конём, Гюльсары!

Ты был моим другом»

(Ч. Айтматов)

Всё это было много лет назад. Она появилась в нашем доме примерно за неделю до Нового года. Стояли крутые морозы, сильные даже для наших мест. Сын, возвращаясь вечером из института, обнаружил возле подъезда маленького щенка, занесённого снегом. До утра этот щенок не дожил бы, он уже начал замерзать… Сын взял его, сунул за пазуху и принёс домой.

Первая реакция жены была резкой. Была озвучена вся программа: у всех нас непременно начнётся аллергия, и собака будет неизбежно повешена на её несчастную шею, и она (жена) и так не имеет себе покоя со всеми нами и т. д. и т. п. Сын посмотрел исподлобья и негромко спросил: «Пусть лучше щенок замёрзнет насмерть, да?» Я молча слушал этот разговор, и было ясно, что этот щенок останется у нас. Сам щенок мелко дрожал на полу, весь мокрый от растаявшего снега.

Выдав весь горестный монолог и безнадёжно вздохнув, жена пошла за старым полотенцем. Надо же вытереть эту крошечную мокрую нелепость… А потом накормить… А потом тёплую подстилку организовать… В общем, колесо закрутилось.

Мне всегда хотелось собаку. В десятом классе я прочёл «Зов предков» Д. Лондона о фантастическом псе, которого звали Бэк, и про себя выбрал это имя для своей собаки, если она когда-нибудь появится. Интересно, что найденный щенок был настолько маленьким, что мы не смогли определить его пол. Извечная мечтательность склонила к предположению, что это – парень, и имя Бэк дождалось его. Слегка разочаровал меня опытный собачник во дворе. Он сказал: «Да девка это! Ты что, слепой?» Но эта девка уже реагировала на «Бэк», и мы тогда решили, не мудрствуя лукаво, чуть подправить её имя – с Бэка на Бэкки. К тому же так звали первую влюблённость Тома Сойера. Помните – Бэкки Тэтчер, дочь судьи?

Она была метиской, моя Бэкки. Самой мощной кровью в ней был стафф, на втором месте – боксёр. Была она короткошёрстной, красивого тигрового окраса. Морда – стаффа или длинномордого боксёра. Обрезать её висящие уши мы не стали (ветеринары отсоветовали – мол, всё равно никакие выставки ей не светят, нет породы; зачем лишняя боль?) Так Бэкки и осталась на много лет со своими плебейскими, по выражению сына, ушами.

Она выросла в очень красивую собаку. Великолепно сложенную, с гордой посадкой головы и блестящей шерстью, кокетливым белым пятном на груди, умными, внимательными и весёлыми глазами, чуть выше среднего роста. Меня несколько раз останавливали незнакомые люди на улицах и говорили комплименты. Мы ходили на «собачьи курсы», и она навсегда сохранила нелюбовь к мужчинам, одетым в длинные брезентовые плащи (так одевались инструкторы, специально дразнившие собак, чтобы выработать у тех неприятие чужих). Остальных людей она любила. Всех. И с этим ничего нельзя было поделать. Помню, как она (молодая, правда) почти два часа порывалась лизнуть в лицо какого-то пьянчужку, сидевшего напротив меня в электричке.

А вот с незнакомыми собаками она была сурова до чрезвычайности. Она обожала подраться с чужими. Кровь стаффа мгновенно давала себя знать. Я сам видел, как она молча бросилась на целую свору бродячих собак (Бэкки была не на поводке). И она в этот момент не «обозначала активность» – она действительно ломанулась к ним во все лопатки. Свора бросилась наутёк – вся! А мою красотку душило благородное бешенство, которое только позже перешло в лай. И на кавказскую овчарку, издали обругавшую всю гуляющую собачью компанию, бросилась только Бэкки, сбила в прыжке овчарку с ног, и больше эта овчарка не появлялась.

Она для нас была как любимый ребёнок, который никогда не станет взрослым. Мы для неё были гораздо большим. Помню один случай. Я вошёл в тёмную комнату, Бэкки – за мной. Включил свет. И вдруг Бэкки села и стала смотреть на меня глазами, полными ужаса и обожания. Это продолжалось секунд двадцать. Я почти услышал, как она думает: «ОН захотел, чтобы стал Свет – и стал Свет. ОН отделил Тьму от Света». Кажется, я понял в этот момент истоки религии… Потом очень похожий случай был на лыжной прогулке. Когда я надел лыжи и собрался идти по лыжне, Бэкки не могла поверить своим собачьим глазам и снова села и уставилась на меня. «ОН захотел, чтобы у НЕГО стали другие ноги – и стали другие ноги». Потом она уже перестала изумляться. Бог – он и есть Бог. Всё едино ничего нельзя понять.

Впрочем, она была очень умна. Самым обычным делом было, когда жена говорила ей: «Что-то папы долго нет с работы… Пойди на балкон, посмотри – не едет?» И моя Бэкки шла на балкон, вставала на задние лапы, клала морду на ограждение и начинала смотреть. Потом со вздохом возвращалась. Ну разве может животное понимать такие сложные речевые конструкции?!

Она точно определяла время вечерней прогулки – восемь часов вечера. Если я ещё не собрался, она садилась у входной двери и терпеливо ждала. Если я по-прежнему тянул резину, она притаскивала из прихожей поводок и клала его у моих ног. Взгляд её был отчётливо укоризненным. У тебя, мол, совесть есть? Там же уже все собрались… А ты всё возишься… Ещё она точно определяла звук двери моей машины.

Мы с ней очень любили друг друга. Она смотрела на меня так, как никто никогда не смотрел и смотреть уже не будет. Я испытывал к ней настоящую нежность, и не только я. Сын подрался с целой кодлой шпаны в парке из-за того, что они пнули Бэкки. Он очень сильный парень. Вырубил двоих, люто бил третьего, остальные разбежались… Я разговаривал с Бэкки, хотя это было излишним – мы понимали друг друга без слов, по взгляду. По вечерам она притаскивала свой коврик и устраивалась возле моих ног. Я смотрел телик и думал: «Просто страшно представить, каким пустым был бы наш дом без Бэкки». Она, наверное, думала: «Повезло мне с хозяевами. Выпросить кусочек печенья, что ли? Лень подниматься…»

Она прожила с нами больше десяти лет. Иногда ссорясь друг с другом, мы никогда не ссорились с Бэкки. Прекрасное было время…

Потом она заболела, и эту болезнь нельзя было вылечить. Бэкки быстро угасала. В нашем доме стало очень тихо. Сын давно уже окончил институт, работал, дома не появлялся по целой неделе – в общем, жил жизнью самостоятельного молодого мужика. Мы с женой постарели. Бэкки теперь тихо лежала на своём коврике, изредка вздыхая. Она всё понимала, моя умница. Сын сказал: «Придётся расставаться с ней». Тяжкая тоска поселилась в углах квартиры. Бэкки умирала. Кончилось это вызовом врача на дом, усыпляющей инъекцией, слезами, водкой, немыслимой, безумной пустотой…. Было это лет шесть назад.

Примерно год она мне уже не снится, моя Бэкки. Но если есть собачьи боги, то они сделают так, что мы с ней обязательно встретимся снова и уже не расстанемся.

Она меня подождёт. Она всегда меня ждала.

Суня Векслер

«Мой друг, немножко художник, а ещё замечательный поэт, Александр Кузьминский, всегда подписывается Суня Векслер (в память о своём погибшем деде). Нами пройдены разные пути, и воспоминания у нас разные. Но живём мы в настоящем, здесь и сейчас, и одно из главных условий сохранения душевного и духовного здоровья – это преданные друзья, родные и близкие люди, а также дела, наполняющие жизнь высоким смыслом. Таких дел у Суни Векслера хватает. Это внуки, которых молодые дети оставляют на попечение деда, и это творчество, которое с ним неразлучно. О Суне Векслере можно и нужно много говорить, но пусть о нём скажут его стихи, ведь его слова и строчки сами просятся в поэтический строй, а значит, им тепло и уютно в голубятне стиха. Неблагодарное дело – рассказывать о чужих стихах, их надо взять в руки, читать и слушать точёное слово автора». (Грегори Фридберг)

Я это лето видел не в окно…

«Я не верю в любые пророчества…»

Я не верю в любые пророчества,
В обещанье грядущей награды…
Очень хочется жить, как хочется,
А приходится жить, как надо.

«Суня Векслер? – скажу вам одно…»

Суня Векслер? – скажу вам одно:
Он родился довольно далёко
И при этом довольно давно
Пусть на Дальнем, но все же Востоке.
Это точно оставило след.
И, как видно, поехала крыша,
И почти что с младенческих лет
Он все пишет, и пишет, и пишет.
Пусть он не был тогда бородат,