Один день в 93-м

– А чего ты хочешь – карьеру?

– Нет. Я не риэлтор и не бизнесмен. То, что я работаю в недвижимости, это случайность, удача, не более того.

– Ты не карьеристка и не стремишься к семье. Кто же ты?

– Не знаю. Очень сложно понять, кто ты, найти, скажем так, точку опоры, когда все вокруг тебя постоянно меняется.

– Ты не хочешь пойти учиться?

– Получать высшее образование в наше время – безумие.

– Да, но вон студент учится?

– Да, но он псих. Он и сам не знает, что будет через год, когда он получит диплом. Кому сейчас нужны авиаконструкторы?

Матвей замолчал. Он не знал, что сказать, а поэтому снова стал смотреть на проплывающие мимо здания. Дождь кончился. Тут по почерневшим листьям откуда-то прикатился, весело подпрыгивая ярко-желтый мячик. Присмотревшись, Матвей разглядел, что это апельсин. Тут появился еще один, за ним еще. Возле здания стоял грузовик, из которого выгружали ящики. У одного из ящиков отвалилось дно, и оттуда высыпались апельсины, похожие на маленькие солнца, вкрапляя в погрустневший пейзаж мячики радости.

Хотя на небе еще были тучи, горизонт почти расчистился и заиграл миллионами теплых оттенков, окрашивая все вокруг постельными тонами пурпурного, золотого, оранжевого.

Они молчали, слушая, как шуршат шины по мокрому асфальту. И вот из-за туч вытекло размытое солнце. И бежевый капот «Победы» превратился в легкий крем, в который можно, как в теплый песок, опустить руку и почувствовать вибрацию мотора.

Матвей посмотрел на Аню, она улыбалась.

– Слушай, Матвей, а может быть, ты мне поможешь понять, зачем я здесь?

«Или ты – мне», – мысленно ответил он.

– Ань. У меня ночью поезд. В полночь. С Ленинградского вокзала.

– Аа, понятно, – она посмотрела на него грустно и немного обиженно. – Нет. Не понятно. Ты утром приехал. Провел весь день с незнакомой девушкой. Причем сказал, что вечером тебя ждет друг. И ночью у тебя поезд обратно. В чем смысл такой поездки?

– Да черт его поймешь, в чем смысл, – Матвей задумался. Он вообще много и часто думал, однако, в большинстве своем совершенно безрезультатно.

– Матвей, зачем ты обманываешь?

– Я… я не обманываю. Это просто очень глупая и странная ситуация. И я не смогу тебе внятно объяснить, как и зачем я приехал сюда.

Обычно, когда человек в рассказе или фильме попадает в другое время, у него есть какая-то цель: помочь кому-то, разобраться в себе, предотвратить катастрофу – ну мало ли что. А тут он просто провел приятный день, потрогал воспоминания, получил удовольствие – и все, домой. Ему даже не нужно искать обратную дверь – билет в кармане. Так в чем смысл? Может, он должен помочь стране? Но это же не 91-й, это уже заключительный этап разрушения. Что ему бежать к Ельцину, кричать – не стреляйте по Белому дому? Превратить этот прекрасный сон о прошлом в рядовой боевик?

Он смотрел на Аню. А вдруг, правда, смысл в том, чтобы им двоим помочь найти себя? В сущности, что изменилось за эти двадцать лет? Он занимается какими-то бессмысленными, не радующими душу вещами там, в своем времени. Она здесь промышляет аферами, которые ей совсем не нужны. Но тут он натолкнулся как будто на ошибку. Он никак не мог совместить образ той, уверенной в себе женщины, которую он видел на станции, с ищущей себя Аню. И, тем не менее, он был совершенно уверен, что это она и есть.

Аня задумчиво курила, выдыхая клубы дыма в тяжелый влажный воздух в приоткрытое окно машины. Пробка стала почти неподвижной.

– А мы сейчас куда едем?

– Ну, не знаю. На Сокол ехать пока бессмысленно. Раньше девяти вечера там никого не будет. Хочешь, можем ко мне поехать? Я в Крылатском живу.

– О! Хороший район.

– Да ну, ты что! Пустыри одни. Ветер все время. Окна сколько не заклеивала – все равно дует.

– Ты меня уговорила. Поехали.

Снова дверь без домофона. Поломанные вытянутые дверцы почтовых ящиков. Сбитый кафель на полу. Они пошли в дальний угол подъезда, куда не доходил свет единственной лампочки. Аня открыла маленьким ключом дверцу ящика с номером «33» и достала оттуда журнал «ТВ-парк».

Затем они вошли в пахнувший отнюдь не розами лифт и поехали на пятый этаж. На этаже было все-таки почище, чем в подъезде. Мертвенный свет длинной неприкрытой лампы, периодически моргавшей, освещал обитые кожзамом двери и бугристые бледно-зеленые стены.

Когда они зашли в квартиру, сразу стало веселее. Тепло и уют наполнили душу Матвея. Аня провела Матвея в гостиную, а сама упорхнула на кухню. В прихожей и гостиной стояли частично распакованные коробки. Новая импортная мебель черного дерева вперемежку с видимо милыми сердцу вещицами из советского прошлого дополняли хаос. Матвей утонул в чрезмерно пышном диване и взял со стеклянного столика журнал Penthouse с пышноволосой грудастой девицей на обложке. Пышные волосы были как будто обрезаны по кругу ножницами. Вот она эра до photoshop.

– Чай, кофе будешь? А то может коньячка, а, непьющий?

Матвей поднял журнал и, прищурив глаз, как строгий учитель вопросил:

– Это что?

И вот на щечках этой авантюрной девицы заалел румянец.

– Ну а что, интересно же…

– Как люди живут?

– Ну да, – рассмеялась Аня. – Так ты не ответил.

– Давай чай.

– Классно! У меня, между прочим, в пакетиках есть. Пиквик. Со вкусами.

«О, Боже!»

– Ну, давай.

Она вернулась с чашками темного стекла – чистое ноу-хау – и коробкой с «Пиквиком».

– У меня сладкого ничего нет. Но. Икру ешь?

– Ем, – усмехнулся Матвей.

Она снова слетала на кухню и вернулась с батоном белого хлеба и здоровенной жестяной банкой, в которую обычно упаковывали сельдь, но не в этот раз. Банка была полна черной икрой.

– Как… как это может быть?

– Да это Надежда Иосифовна у участкового покупает. Отличная икра. Ешь.

Пока он наслаждался вкусом контрабандной икорки, Аня подошла к притаившемуся подобно пуме музыкальному центру, открыла кассетник, перевернула стоявшую там кассету и запустила музыку. Да не простую, а летние хиты 93-го.

– Ты уж извини, что такой бардак. Я месяц как переехала. Времени нет разобраться. Ну, так как, коньяк будешь?

В руках ее заиграла бутылка с манящей этикеткой Henessy XO. Матвей чуть черной икрой не подавился.