– Ребятки, ваша мать пришла, ромчик с виски принесла, – ржет, ставя пакеты на стол. – Я дверь закрыл, – уже мне.
Киваю.
– Стаканы нужны и тарелки, нож, мы тут еды принесли, – хлопочет Танька.
– В шкафу над раковиной все.
– Покурим?
– Макс, я бросил.
– Быстрый ты. На той неделе еще… а сегодня.
– Хотя… пох*й, пошли.
– Вот, наш человек.
– Серый, пойдешь?
Мелок поднимается со стула, идя за нами. Открываю просторную лоджию, настежь распахивая окна.
– А где твоя эта?
– Серега, не начинай, – обрываю на полуслове.
– А-ха-ха, я смотрю, он тоже Геру Брониславну всей душой любит.
– Заткнись, Максон.
– Да я молчу, – затягивается, облокачиваясь на перекладину открытого окна.
На улице начинается дождь. Небо затягивает хмурыми и какими-то злобными облаками. Духота стоит жуткая. Одежда кажется влажной. Вдыхаю в себя последнюю каплю никотинового яда и тушу окурок. Макс заинтересованно посматривает через окно на Танюху, лоджия простилается на две комнаты. Поэтому мы прекрасно осведомлены, чем занимаются на кухне девочки. Серега недовольно наблюдает за Федосеевым, а мне остается только закатить глаза и не допустить здесь махача.
– Танюша, – Максон лыбится, рассматривая Таньку уже с каким-то особым интересом, – ты просто космос, – садится на стул, широко расставляя ноги.
– Хорош трындеть, – намеренно все это перебиваю, – пить давай.
– Поддерживаю, – вступает Серега, и Максу приходится поднять свой стакан.
– Богдаша, за тебя мы с тобой пили, поэтому давайте за прекрасных дым, – неугомонный.
Прикрываю глаза в подтверждающем кивке и делаю несколько больших глотков рома. Жидкость скатывается по горлу, отдавая какой-то желчью. Настроения как не было, так и нет. И я прекрасно знаю, что не появится, выпей я хоть бочку. Полузаинтересованно поддерживаю разговор, постоянно посматривая на темный экран телефона. Не перезвонила. Вливаю в себя еще пару стопок, но уже водки, и по сотому кругу закуриваю на балконе сигарету.
– Богдан, – Мелок оглядывается, убеждаясь, что мы стоим одни, – я не лезу, но тебе мало было из-за этой девки год потерять, клуба лишиться… ты не понимаешь, что чем дальше, тем…
– Понимаю, – стряхиваю пепел, рассматривая детскую площадку под окнами. Во дворе давно стемнело, и лишь детские качели озаряет фонарями. – Только не понимаю, почему ты так об этом печешься? Это не твоя жизнь и не твои обломы. Успокойся, расслабься и тр*хай Куликову в кайф.
– Ты ах*ел, – рыпается вперед, но я успеваю скрутить его, выворачивая руку слегка.
– Неприятно слышать? Да? – отпускаю, отталкивая от себя. – Так вот и мне – неприятно.
Серега еще с минуту тяжело дышит, поглядывая на меня с ненавистью, но злость быстро проходит. Мышцы расслабляются, я чувствую это.
– Прости, не в свое дело лезу.
– Вот именно, не в свое.
– Не нравится мне все это, Шелест.
– А тебе и не должно, главное, мне по кайфу. Верно? – хлопаю его по плечу, выдавливая из себя смех.
Гера так и не позвонила. На кухню возвращаемся каждый в своих мыслях. Эти советы начинают подбешивать с еще большей силой. Кидаю телефон на стол. Хватит на сегодня занудства.
Наливаю еще рома, пох*й, что смешиваю, и выпиваю содержимое за пару глотков. Макс тянет всех в клуб, но у меня просто нет на это сил физически. Катюха в своем сумасшествии умоляет Мелка поехать, и тот прилюбезнейше соглашается. Идиллия, мать вашу.
– Танюш, ты с нами?
– Спасибо, Максим, я домой.
Танька улыбается, хоть и капли не выпила. Она всегда такая, добрая. Настоящая.
– Давай тогда докинем.
– Я на такси, – отмахивается, а Катрин что-то шепчет ей на ухо.
– Все, поехали тогда, – командует Федосеев, и троица, сверкая пятками, сваливает за дверь.
Поворачиваюсь к Танюхе, стоящей посреди кухни.
– Давай я хоть убраться тебе помогу, потом такси вызову.
– Давай, – пожимаю плечами, мне в принципе пох. Так даже лучше, мыть с утра тарелки желания маловато.
– Прости, что спрашиваю… просто ты сегодня один…
– Так сложились обстоятельства.
– Поругались? – тяжело вздыхает.
– Нет, так, мелкое недоразумение.
– Не расстраивайся, все будет хорошо, – касается ладонью моей груди, смотря прямо в глаза.
У Танюхи большие серые глаза, по сравнению с Гериными они кажутся блеклыми. Нет в них тайны и очарования нет. По крайней мере для меня. Убираю ее руку, усмехаясь. Мне не нужна эта неловкость взглядов, эти глупые надежды в ее душе. Я знаю, что она ко мне чувствовала. Думал, прошло – оказывается, нет.
– Не стоит, – говорю сдержанно. Стараясь не грубить.
– Прости, – хмурится, присаживаясь на стул, – я просто хотела, – поднимает голову, – просто хотела тебя поддержать.