Любимая учительница

Я замерла, не в силах оторвать взгляд от серых злых глаз с отчетливой нотой раздражения и похоти, машинально, исключительно на инстинктах, отклонилась.

– Слишком объемная задача, Татьяна Викторовна, – прошептал он, – только за поцелуй.

– Да что вы себе…

Дальше я ничего уже сказать не смогла, потому что Глеб взял плату вперед.

Не то, чтобы я соглашалась, просто не спрашивал никто.

Ничего себе, он торговец.

Просто рейдер какой-то!

Я уперлась ладонями в плечи, отталкивая, сомкнула губы, не пропуская настойчивый язык, замычала протестно.

И добилась только того, что меня полностью прижали к столу, обхватили крепкими руками, словно в капкан поймали, и еще насточиво куснули губу, заставляя открыть рот.

Я не ожидала нападения, в самом деле не ожидала, поэтому растерялась от напора.

Его запах, еще больше усилившийся, ударил в рецепторы, сразу засигналившие, что годный экземпляр, надо брать.

Проклятое тело, никак не реагируя на призывы мозга, поверило, послушно обмякло, позволяя делать с собой все, что хотел захватчик.

Глеб, ощутив мою внезапную податливость, усилил напор, исследуя мой рот, прикусывая губы и еще сильнее прижимая к себе. Чувствовалось, что он с трудом сдерживается, чтоб не посадить меня на стол и не задрать юбку, окончательно теряя контроль и совесть.

Я, хоть и ошалела от неожиданности и внезапно нахлынувшего непонятного жара во всем теле, все же была человеком, а не животным, поэтому пришла в себя, насколько это было возможно в такой ситуации, и начала бешено отбиваться, царапая крепкую шею и колотя нахала по щекам и плечам.

Ничего не помогало!

Он как с ума сошел, целуя меня, стискивая уже до боли, до невозможности дышать и абсолютно, страшно до замирания, не обращая внимания на мое сопротивление! С тем же успехом я могла, например, лупить шкаф!

Я, поняв, что сама не справлюсь, а крикнуть он мне не даст, начала лихорадочно шарить по столу, подхватила тяжелую папку с конспектами и умудрилась ребром ударить его по голове.

Наверно, получилось болезненно, потому что он зашипел и отпрянул. Я, не теряя ни мгновения, размахнулась еще раз и с оттягом шваркнула по наглой физиономии, попав по губе.

Из ссадины тут же потекла кровь, а щека налилась уверенным малиновым цветом. Очень надеюсь, что останется синяк!

Мы, тяжело дыша, стояли друг напротив друга. Он, машинально прикрывая лицо, чуть пригнувшись и глядя на меня совершенно ошалелыми глазами, как дикий зверь, готовый в любой момент кинуться на добычу. Я, растрепанная, измятая, немного испуганная, с искусанными красными губами и приготовленной для то ли отражения очередной атаки, то ли нападения папкой.

Как бы там ни было дальше, я буду сопротивляться!

Тут он моргнул, в глазах появилось осознание ситуации, затем мелькнуло что-то вроде… Стыда? Да нет, показалось! Потому что в следующее мгновение вернулся привычный насмешливо-острый взгляд, он выпрямился, провел пальцами по губе, посмотрел на кровь, усмехнулся.

– Блин, лет пять уже удар не пропускал, а так, чтоб до крови… Уделала ты меня, Татьяна Викторовна…

– Не… Смейте… Больше… Никогда… Без… Разрешения…

Я выдыхала слова по-одному, восстанавливая дыхание, и только потом уже поняла, что сказала.

Без разрешения? Это как это я так?

– О как… – Глеб сделал маленький шажок ко мне, но замер, потому что я опять подняла свое оружие, примирительно поднял руки, – ну прости, Татьян Викторовна. Не сдержался. Очень уж ты… Вкусная.

– Уходите! Не желаю с вами разговаривать в таком ключе!

Я указала дрожащей рукой на дверь, сознавая, насколько смешно это выглядит. Этакая взъерошенная собачонка, тявкающая на большого грозного пса.

К моему удивлению и облегчению, Глеб послушно развернулся и пошел к двери.

Я напряженно ждала, когда он выйдет за порог, с трудом сдерживая дрожь в ногах и зная, что, стоит ему закрыть дверь, я сразу же упаду от перевозбуждения и страха.

Глеб взялся за ручку и внезапно развернулся ко мне, улыбаясь в своей привычной развязно-очаровательной манере:

– Слышь, Татьяна Викторовна, а если разрешишь?

– Никогда! – прохрипела я из последних сил, – убирайся!

Он покачал головой и вышел, аккуратно затворив дверь.

И в ту же секунду я покачнулась и упала на удачно нашаренный за спиной стул.

Руки и ноги тряслись, сердце вырывалось из груди, пугая неровным бешеным стуком, дыхание никак не хотело приходить в норму.

Я с недоумением посмотрела на все еще находящуюуся в моих руках папку, уронила ее на пол. Вздрогнула от резкого стука, приходя в себя.

Провела пальцами по лицу, волосам, пытаясь на автомате привести себя в порядок. Губы обожгло болью.

Искусал, сволочь. Тело отозвалось тянущей болью. В тех местах, где держал, как железными прутами сжимал, и, неожиданно, в тех местах, куда, может, хотел, но не добрался.

И это был неприятный сюрприз. Как и, собственно, самовольное поведение моего тела, которому отчего-то понравилось то, что с ним сделали. Предательство какое!

Я рассмеялась. Ну надо же! Отделяю себя от своего организма! Вот так и наступает шизофрения…

Я смеялась и смеялась, пока смех не перешел в слезы, невозможно удивившие меня.

Я остановилась, с недоумением стерла со щек влагу, посмотрела на пальцы.

– Тань, ну сколько тебя ждать! – Юрка ввалился бесцеремонно, громко отчитывая меня за задержку.

Я перевела взгляд на него и опять засмеялась. Так и сидела, смеясь, а по щекам текли слезы.

Юрка, не на шутку перепугавшись, запрыгал вокруг меня, как кузнечик, попеременно предлагая то таблеточку, то водичку, то врача, то домой, то полежать, то подышать, то выпить.

Наконец, я угомонилась. И то только тогда, когда он просто уселся на стул и, усадив меня на колени, обнял и прижал к себе.

– Тань, ну что ты, – тихо шептал он, шевеля теплым дыханием пряди волос у виска, – ну что за истерика? Напугала меня… Давай, знаешь, хрен с ним, институтом… Посиди дома, на больничном. А хочешь, совсем уволься.

– Конечно… На что я жить буду… Квартиру снимать… – Всхлипывая, прогундосила я.