Но увернулся.
А мужик, сука, по инерции с замаха пролетел вперед, упал с грохотом на пол завшивленной кухни. И уснул. Пьяный был настолько, что потом не мог вообще вспомнить произошедшее. А караулил меня тихо, падла. Как мышь.
Я после этого вдвойне осторожный стал. Как-то не захотелось на очередном вызове получить от пьяного дегенерата по голове и сдохнуть. А это дегенерат потом даже и мотивов своих не вспомнит. И как кончал тебя, тоже. Встряхнуло это меня нехило.
И вот теперь, зайдя в подъезд, я, не иначе, третьим ухом и жопной чуйкой слышу, что наверху, на том самом пятом, где по адресу живет Черный, мать его, Зверь, кто-то сидит. Затих, услышав, как дверь подъездная хлопнула.
Интересно.
И странно.
Хотя, малолетки, они такие. Отмороженные. Страшнее них – только алкаши под белкой. Потому что нет у молодняка стопоров никаких. Нет инстинкта самосохранения. Там, где взрослый мужик в сторону отойдет, пацан пятнадцатилетний кинется, оскалив зубы. И даже не подумает о последствиях. Возраст такой. Все остро, все больно. Все против тебя. Знаю это прекрасно. Сам таким был, помню еще кое-что.
А потому не тороплюсь. Если там, наверху, кто в засаде засел, то могут и ножом кинуть. Разгребай потом последствия.
Поудобнее перехватываю биту, достаю ключи и, нарочито громко топая и звеня, иду к двери на первом этаже. И какое-то время воспроизвожу шум открываемого замка.
А затем затихаю.
И жду.
Ждать я умею.
Через полминуты слышу опять шепотки, еле различимые, словно шум ветра.
Тихо поднимаюсь по ступенькам, по стенке, чтоб не видно было. И не слышно. Мои тимберленды умеют ходить бесшумно.
На четвертом останавливаюсь. Уже все слышно.
– Ну чего ты? Ну хватит… Опять, блин…
Шепот. Мальчишеский, тихий, но понятно, что парень. Голос ломается, иногда басовитые нотки проскальзывают. Утешает кого-то.
Этот кто-то хнычет. Тоже тихо-тихо. Попискивает, как мышка.
– Я все уже. Просто опять вспомнила… Она ведь даже не попрощалась толком, Веник, понимаешь? Даже не обняла…
О как!
А вот и пропажа моя!
Плачет.
А Веник – это, походу, как раз и есть тот самый Черный Зверь.
Страшное существо из вконтакта.
– Она, может, не хотела расстраивать…
– Ну конечно… К очередному своему поехала, как всегда, про меня забыв!
– Лен…
Возня, тихая, но вполне однозначная. Я продвигаюсь на пару ступенек вверх.
В душе прямо ураган. Облегчение, что все хорошо, и племяшка моя, живая и здоровая. И, надеюсь, целая, потому что утешитель ее сопливый явно не настолько крут, чтоб качественно утешить прямо в подъезде. Но ловок, гаденыш. Тенденция к росту имеется.
А еще, поверх явно ощущаемого облегчения, злость на сеструху-кукушку и жалость к Ленке. Похоже, нихрена мы про нее не знаем.
Милая тихоня, девочка-отличница… А там вон какая херня. Терпела, терпела, и, похоже, не вытерпела.
Наверно, то, что мать за это время не позвонила ни разу, стало последней каплей.
Да еще и я, мамонт толстокожий, не особо присматривался. О блинчиках намекал… Дебила кусок.
Тут бы поговорить с ней, обнять, утешить…
Но не ловок я в обнимашках маленьких девочек. Да и ляпнуть могу чего-нибудь.
Ошибка, короче, моя. Стратегическая.
Ну, ничего.
Сейчас начнем исправлять.
Главное, по Зверьку этому Черному вопрос прояснить качественно.
А то есть у меня ощущение, что следующий этап утешения не за горами.
Вон, как возятся активно.
И на селфи он, поганец мелкий, ее вполне однозначно за затылок держал. По-собственнически так.
Я знаю, о чем говорю.
Я в этом деле профи.
Так что я решаю больше не шухариться, пока дело у них там до петтинга не дошло, а то не дай Бог же… Руки вырву, и все остальное, чем успеет коснуться моей племяшки, тоже. И кто виноват будет?
Правильно, Колян опять.
Лучше не доводить.
Кашляю, громко топаю, появляюсь в зоне видимости парочки.
Эффектно стукаю битой о ступеньку.
– Добрый вечер, – проявляю вежливость, хотя внутри все кипит. Потому что сидит моя племяшка чуть ли не на коленях у малолетнего засранца. И обнимает его. И мордяшка ее, улитая горькими слезами, красная. И губки распухшие. То ли от разведенной влаги, то ли от…