Они и мы

– Сколько же нам пришлось претерпеть. А все из-за полной безответственности литературных ваших работников.

Тут Сталина оживилась. В свое время она возглавляла отдел идеологии в РК и намучилась с «инженерами человеческих душ» весьма и весьма.

– Так, с этого места поподробнее, – произнесла Сталина. В ней проснулся вдруг зав. отделом РК КПСС по идеологии.

– Да что здесь подробнее-то. Это ведь каждый ребенок знает. Этот «насекомщик»[3 - «Насекомщик», «деревенщик» – основные направления литературной деятельности писателя. Например: «деревенщик» – про деревню, «военщик» – про войну и т. п.], Корнелиус Чуковский. Накатал пасквиль на наше тараканье племя. Написал сказку про нас. Нелепиц – хоть отбавляй. Просто полный театр абсурда. Да что ждать-то, Корнелиус – он потиражные получает. Ему лишь бы бабло, а что он вред нанес нам – ему на это так совершенно наплевать.

Вывел нас просто как в фельетоне газеты «Правда». Заклеймил, в общем. Мол, из подворотни страшный великан. Рыжий и усатый. Та-ра-кан! А! Каково? А дальше – хуже. Мол, таракан кричит. И усами шевелит. «Погодите, я вас мигом проглочу», – это выходит, Таракан народу говорит.

Эх, что началось! – Таракан осторожно подвинулся на кровати.

Сталина машинально ноги под бок Таракана подсунула – они у нее что-то замерзли немного. Ей стало почему-то уютно и хотелось вдруг этот хрипловатый голос слушать и слушать. А о чем – не очень-то и важно. Но это – для Сталины. А для Таракана – очень даже важно.

– Время-то, – продолжал Таракан, – 1930-е годы. К власти у вас пришел маленький, с усами. И оттенок – в рыжину. И все решили, что описан аллегорически, так сказать, он, вождь и учитель. И друг всех народов и писателей.

Ну, и взялись за нас. Куда там – геноцид! Запретили вначале этот пасквиль читать. Книги изъяли и сожгли. А нас травить начали. В прямом смысле. В общем, негласно считали, что ежели в доме каком либо в квартире тараканов много, эта семья культивирует насмешку над Самим.

Нас кипятком выжигали, холодом травили, дустом посыпали. А семью, где тараканы обнаружены, – в Сибирь. Там холодно, тараканов там нет. Плохо они нас знают. Нам и в Сибири нормально.

Но однажды этот маленький с усами прочел Корнелиуса. И усмехнулся. Все, мол, правда. И что все задрожали и в обморок упали. И что «разбежались все – тараканьих усов испугались». И «покорились звери усатому».

Вот тут-то и пришла отмена. На наш геноцид. Вроде была дана негласная команда: «У кого тараканов много, значит, это они вождя любят и ценят».

Такие вот времена пришлось нам пережить. И у нас просьба: мы ведь мирные и незаметные. Даже вам помогаем в смысле уборки. Там крошки разные. Может, вы бы поменяли свое решение о тотальной субботней уборке с ядохимикатами? А мы уж вам бы были так благодарны.

И Таракан шевельнулся в ногах у Сталины.

Сталина Матвеевна вздрогнула и открыла глаза. Светало. Но сумрак еще вовсю бродил по углам хорошо организованной спальни.

А в ногах на самом деле кто-то сидел. И тихонько ноги, вернее, пальцы ног и ступни Сталины массировал. И делал это приятно очень, да и знакомо до боли в сердце и позвоночнике. А может, и в других частях тела.

– Семен, ты? Как ты попал сюда?

– Проще простого. Прилетел ночным из Нью-Йорка и сразу к тебе. Ключ-то у меня остался. Прогони, ежели хочешь, – глухо произнес Семен.

Руки его массировали уже и лодыжки, и икры, и… были так нетерпеливы.

* * *

Утром, как обычно, пили кофе на кухне. Телефон все время докладывал о ходе продаж за истекшие сутки.

Семен тихонько взял тапочек, чтобы прихлопнуть таракана, который уж точно не от большого ума показался в щелке у мойки.

– Не вздумай! – неожиданно закричала Сталина. – Пока ты у меня, не смей ничего трогать и убивать!

– В каком смысле? Ты буддисткой стала, что ли? Тебя тоже не трогать?

Сталина Матвеевна посмотрела на Семена. Он – на нее.

Нет, что ни говорите, а жизнь иногда даже очень налаживается. Даже с реэмигрантами, предавшими в свое время Родину и Сталину.

Но убивать тараканов или иную мошку она запретила строго-настрого.

* * *

Иногда на работе вдруг вспоминала этот дичайший сон и чему-то усмехалась.

Менеджеры, делавшие в это время доклады, цепенели.

* * *

А Сталина Матвеевна теперь ложится спать в прекрасном настроении. И не пьет на ночь чаев, успокаивающих и расслабляющих.

Расслабляться еще рано!

Из жизни животных

В зоопарке московском звери волновались. Многим из них, особенно высокоорганизованным, передалось тревожное состояние обслуживающего персонала зоопарка. Да как иначе? Ежели многие годы сидишь в клетке, видишь одних и тех же служителей, волей-неволей с ними в какой-то степени сроднишься. И многие звери уже знают: вот этот уборщик пришел с похмелья. Значит, болит голова, а может, и вообще все члены тела. Тогда будет гонять тебя метлой либо железкой по клетке, грязь разведет, а чистоты, естественно, не жди. И бегай опять пять метров по периметру. Да еще с едой иногда бывало не очень благополучно. Особенно у животных, которым умри, но мясо свежего дай. А как его дать-то, когда в магазинах столицы (уж других городов и не упоминаю) бывало хоть шаром покати. Слонам еще ничего – им тонну картохи сварят, а вместе с морковкой и репой в чан выливают. Это, конечно, не бананы, но спасибо и на этом.

Удавам тоже хорошо. Он, удав, раз в месяц кроля проглотил и спит себе под лампами до следующего кроля. И смотрителями за удавами тоже не плохо. Списывают в месяц на одного удава три кролика. А удавов-то несколько. И достается каждому только один кроль. Догадайтесь с трех раз – куда уходят остальные! Правильно!

Некоторые жены себе уже и шапочки кроличьи пошили, и детям – варежки. В общем, как в частушках: