КриБ,или Красное и белое в жизни тайного пионера Вити Молоткова

Ну теперь-то вы хоть немного меня понимаете? Наша жизнь перестала быть окончательной, что ли, у нее, у жизни, открылись другие горизонты, распахнулись створки, и, мне кажется, вся наша семья стала больше думать. О чем? Сейчас расскажу.

Все началось на второй день, когда княгиня отчитала Дуню. Хотя начала с папы.

– Простите великодушно, – обратилась она к папе, который появился на кухне, как обычно, в тренировочном костюме, – но отчего у вас завтрак подают здесь, а не в столовой?

Не ожидавший такого поворота, папа ответил не сразу.

– Ну как же, – пробормотал он, – поближе к народу.

– Безусловно, – сказала Зинаида Андреевна ясно, – прислуга имеет свои права, но главное, как и у всех нас, это обязанности. Которые она выполняет не лучшим образом.

– Как? – изумление папы было так велико, что даже не могло перейти в раздражение. – Дуня наша помощница – она помогает…

– Я понимаю, – обратилась княгиня в этот раз к Дуне, – что быть кухаркой и горничной одновременно очень хлопотно, но отчего же вы готовите для всей семьи одинаковые блюда? Ведь вы, наверное, знаете, что для мальчика в гимназическом возрасте обязательны особые кушанья?

– Знаю, – если уж папа смешался от такого поворота событий, то что говорить о Дуне – она просто блеяла и растворялась на глазах.

– Замечательно, – похвалила княгиня кисель, в который превратилась Дуня. – Значит, условимся, что с завтрашнего утра наш юный герой будет получать гоголь-моголь.

– Какой еще моголь? – на кухне появилась мама, тоже, как обычно, одетая в спортивный костюм, только у папы он красный с полосочками, а у мамы красный с чем-то блестящим вроде сияющих бус.

И как это только удалось Зинаиде Андреевне? Она еще не сказала ни слова, но мамин великолепный наряд сразу поблек, словно попал под грозовую тучу, так что мама и сама слегка уменьшилась.

– Как говорят, – строго сказала княгиня, – этот десерт придумала графиня Потоцкая, но даже если и не она – значения не имеет. Просто он очень питателен и прекрасно подходит юным созданиям, овладевающим знаниями и идущим в жизнь. – Княгиня милостиво улыбнулась Дуне. – Я сейчас же научу вас, а вы, – обращаясь уже к папе с мамой, – вы, милостивые государи мои, соблаговолите выходить к завтраку одетыми как полагается. Глядя на вас, воспитываются ваши дети.

– Значит, завтра накрывать в столовой? – пошевелилась Дуня.

Взгляд княгини был таким, что, будь я в этот момент на месте Дуни, я бы тотчас накрыл в столовой, а потом лег на стол и умер. Завтрак прошел в молчании.

В школе, а точнее в гимназии, где я учусь, всем, конечно, было интересно узнать, куда это я исчезал, но я решил помалкивать. Во-первых, никто не поверит, а во-вторых, я и сам вдруг засомневался, что все это происходит с нами. Вот приду домой, а никакой Зинаиды Андреевны, никакой княгини, а только красные звезды привычно мигают с Кремля.

Уроки закончились, я кинулся домой, как будто за мной гналась дикая собака, бежал и трусил, а когда влетел, потный и встревоженный, то тут же наткнулся на княгиню.

– За тобой гналась дикая собака динго? – спросила она, а я, мокрый и жалкий, просто сопел и радовался.

На завтрак следующим утром все собрались как на парад. Папа – в костюме и при галстуке, мама – в платье в цветок под названием мак, заспанная Клара, которая вечером допоздна советовалась с мамой, что ей надеть, и я, которому было проще всего. У нас в гимназии форма.

Стол был застелен белой скатертью, и надо было как-то за столом размещаться. Поначалу мы сгрудились на одном конце рядом с папой – так казалось безопаснее, тем более что стол, как вы знаете, у нас здоровенный.

– Нет, – сказала мама, озирая практически бесконечное белое поле. – Зачем мы собрались как бедные родственники?

– А кто-то еще будет? – зевнула Клара и быстро захлопнула рот. – Может быть, мы с мамой сядем с той стороны, а вы с папой с этой? – почему-то обратилась она ко мне.

Я посмотрел на молчащего папу и кивнул. Ничего другого в голову не приходило. Мама с Кларой сместились и сидели теперь так далеко, что хотелось пригласить почтового голубя для общения.

– Середина не занята, – наконец принял участие и папа. – Рассядемся, чтобы занять как можно больше места.

В результате папа и мама сидели друг напротив друга по длинной стороне стола, а мы с Кларой по короткой. Образовались, так сказать, параллель и меридиан.

Дуня же бездействовала. Она стояла в дверях большой комнаты, слегка притоптывала и немного постанывала, что выглядело, конечно, смешно, но сильно хотелось есть. Что отвлекало от комичного Дуниного поведения.

Разгадка настала с появлением Зинаиды Андреевны. Дуня выпрямилась, развернула плечи, выпятила грудь и зачем-то выпучила глаза.

– Можно подавать? – спросила она молодецки.

– Конечно, – удивилась княгиня, – давно пора подавать. Почему же это вы так замешкались? Так из-за вас все опоздать могут.

Мы все были совершенно не виноваты, но пока княгиня говорила все это Дуне, захотелось выпрямиться и даже немного выпучить глаза. Тут как раз и на нас обратили внимание.

– О господи! – княгиня даже поднесла ко лбу руку, так, вероятно, ее поразило зрелище того, как мы красиво и аккуратно расселись. Потом она с серебряным звуком засмеялась. – Очень величественно, – наконец сказала она. – Но ведь это завтрак, а не торжественный молебен. Почему бы вам не сесть просто как кому хочется?

– А мне здесь нравится, – храбро сказал папа.

– И мне, – слаженно поддержали папу Клара и мама.

Что мне оставалось делать? Пришлось сидеть и ждать, пока Дуня принесет мне гоголь-моголь. Он оказался густой и сладкий, так что тут же захотелось добавить соли, горчицы или хрена. Я поднял глаза над стаканом, встретился взглядом с Зинаидой Андреевной и понял, что ничего не выйдет. Придется мучиться.

Глава пятая

Клара в огне

У Клары есть ухажер.

«Ухажером» или «молодым человеком» его называет мама, хотя, по мне, это просто нудный длинный и нечесаный тип, который приходит к Кларе без всякого дела и сидит.

Ухажер носит очки и имя не то Владик, не то Славик. То есть, может быть, он Станислав, или Владислав, или еще как-нибудь, но я про себя зову его Власик. Наверное, из-за длинных волос или потому что он немного скользкий. Как шампунь.

Он со мной даже не здоровается, а только шипит и криво улыбается. В университете Власик не учится, он работает программистом, да и то не каждый день. Собственно, этот его удивительный график стал причиной идеологических боев мамы с папой.

Папа считает, что Власик «эксплуататор и бездельник». Ну, собственно, раз бездельник, то и эксплуататор. Папа уверен, что все должны работать, а кто не работает, тот эксплуатирует труд других людей. Он все это сто раз говорил маме, которая как раз не работает, но это его не смущает. Считается, что мама нас воспитывает.

Мама же, как неработающий элемент, Власика привечает. Власик в ответ маму любит, а папу боится. Понятно, что и Клара Власика любит, а я вот не очень. Если бы у нас в доме имелась баррикада, мы из-за этого типа были бы по разные ее стороны.

Была среда, я вернулся домой, а по одному из боковых коридоров слонялся Власик, вяло улыбался и блестел очками. Я наткнулся на него случайно, разминуться было невозможно, пришлось подойти и поздороваться.

– Привет, – прошипел Власик так снисходительно, что сразу захотелось его стукнуть, но я сдержался. И прошел бы уже мимо, но он остановил меня вопросом: – А что это за бабуся у вас поселилась? Родственница, что ли?

Ну, вы понимаете, как я разозлился, прямо разбушевался. Каким нужно быть недоразвитым типом, чтобы княгиню назвать бабусей! Но опять сдержался: как раз вчера Зинаида Андреевна объясняла мне, что громко выражать свои эмоции можно только в очень редких, особых случаях. В общем, за своими эмоциями я стал следить.

– Нет, – сказал я холодно. – Это не наша родственница.

– А кто же? – ухмыльнулся Власик, и я испугался, что эмоция может оказаться сильнее меня.

– Это наша няня, – ответил я твердо, давая понять, что разговор окончен.

– Няня? – Власика скрючило вдвое, так что я даже испугался, не аппендицит ли это, но, как выяснилось, у болвана просто случился приступ смеха. – Няня? – прошипел он, когда возможность шипеть вернулась к нему. – Это для тебя, что ли? Для маленькой деточки? А я думал, ты уже обходишься без соски.

Я прямо онемел от Власиковой невообразимой наглости, щеки у меня загорелись, как лампочки, но тут, на мое счастье, появилась мама.