Бездна

– Сегодня ночью двое из вас умрут, – быстро сказал я и отошёл от них, скрывшись во тьме. Только спустя несколько десятков метров я осознал, что сделал. Мне казалось, что этот поступок станет одним из самых глупых в моей жизни. Кто знает, как они должны были умереть и как умрут теперь. Мне, конечно, не хотелось брать на себя такую ответственность, но время назад не идёт, а поэтому я потащу этот груз на себе, ещё один булыжник, упавший на мои уже не выдерживающие плечи.

Кое-как я вернулся в свой район. Я узнал свою улицу по кафе и яркому свету, льющемуся из панорамных окон. Внутри сидело много людей, все они что-то обсуждали, смеялись, делали вид будто ничего в этом мире никогда не меняется. Нет, я не ненавидел их. Мне было их жаль, и одновременно завидно, потому что им выпала доля обычных людей, которым не приходится сталкиваться с чем-то, с чем априори столкнуться не могут.

Я не хотел, чтобы меня преследовали Жнецы. Даже если они охотятся на всех остальных, даже если эти люди мне незнакомы, даже если мне бы хотелось, чтобы какой-либо человек умер, то я всё равно желал бы отказаться от этого тягостного дара.

Ночью мне совсем не спалось. Я встал, достал из-под кровати заранее припасенную бутылку дешёвого виски, выудил из старого платяного шкафа рюмку, налил. Выпил. Ещё налил. Ещё выпил. Легче становилось лишь совсем чуть-чуть, появилась сонливость, но вместе с тем меня начало тошнить. Казалось, если я сейчас же не лягу и не усну, то после смогу лечь только в гроб. Однако стоило мне закрыть глаза, как весь мир начинал крутиться в бешеной карусели безумия, с которой мне оказалось трудно выбраться.

Вскоре сон сломил меня, и голова кружилась уже значительно меньше, и я смог уснуть, погружаясь в пучину уже привычных кошмаров.

Но даже сквозь крепкий алкогольный сон я слышал их рёв за окном и понимал, что долго мне не продержаться.

Они придут и за мной.

Глава VI

Через пару дней после того, как я впервые увидел Жнецов в городе, я решил сходить проведать Людвига. Наверное, он ждал меня, а может и забыл о том, что дал мне свой адрес.

Он жил всего в паре кварталов от меня, рядом с историческим центром, где все здания выглядели чуть лучше, а значит и люди жили там побогаче. Его пристанищем был трёхэтажный многоквартирный дом с фасадом грязно-зелёного цвета, высокими окнами с решётками и маленькой парадной дверью.

Я держал в руках салфетку, на которой Людвиг написал адрес. Прикинул, на каком этаже он живет, и отправился наверх.

Он жил на третьем.

Я долго стоял возле его двери, боясь постучать. За ней я не слышал ни звука, да и вообще во всей парадной не было слышно ничего, словно эта часть мира была свободна от любых звуков. Нога моя гулко стучала о кафель, и этот шум хоть как-то помогал не потеряться в вакууме.

Наконец я постучал. Несколько секунд стояла тишина, затем дверь со скрипом отворилась, и передо мной возник тот же самый юноша: в том же старом пальто, с тем же молодым, но усталым лицом, с впавшими серыми глазами и впавшими щеками. Его руки изредка начинали дёргаться, отчего он не мог держать кисточку. Но это я увидел позже.

А в тот момент мы стояли и смотрели друг на друга.

– Привет, – я первый нарушил тишину. – Помните, мы в кафе встретились? Вы пригласили меня быть натурщиком.

– В кафе… – он на мгновение прикрыл глаза, затем вновь взглянул на меня. – А! Адам?

– Да.

– Проходите, я вас ждал.

Я вошёл в его скромную обитель и присел на небольшой слегка потрёпанный временем диванчик, обитый серой тканью. Людвиг закрыл дверь на ключ и прошёл к небольшому шкафу, что высился в полутьме одной большой комнаты, заваленной различными инструментами художника. Краски, палитры, мольберты и холсты, огромные связки кистей, картины, развешанные на стенах. Однако, что меня удивило больше всего, так это творения самого Людвига. Ни одно из них не было дорисовано – лишь наполовину раскрашенные лица, пейзажи, словно мир на этих картинах разваливался на куски, что растворялись в небытие. Я где-то слышал, что любой пейзаж, ландшафт, отраженный на холсте – автопортрет. Картины отражают душевное состояние художника, то, что его гложет. Это можно заметить невооруженным глазом: какого цвета краски использует, мрачный ли сюжет, лёгкие мазки кистью или может усиленные нажатия на холст. Я мог бы сидеть и часами разбирать картины Людвига, но мне это показалось не очень интересным занятием, учитывая то, что он уже возвращался ко мне и ставил на кофейной столик перед диваном бутылку хорошего красного вина.

– Вы не против, надеюсь? – он с надеждой в глазах взглянул на меня.

– Если вам так удобнее, то пожалуйста.

– Нет-нет, это по другому поводу, – Людвиг сел в кресло рядом с диваном. – Я не работаю, когда пьян.

– И правильно. Ни к чему хорошему не приведёт.

– Может, поэтому у меня ничего не получается.

– Что вы! – возмутился я. – По-моему в них есть своё обаяние.

– Ну, мне они совсем не нравятся. Хотел бы сжечь их, но жаль потраченного времени.

Мы на некоторое время замолчали. Наконец, он повернулся ко мне.

– Может, начнём работать?

– Пожалуй, – пожал плечами я и встал.

Людвиг отвёл меня к окну и усадил на старую табуретку рядом, приказав смотреть в окно, откуда мне в глаза бил яркий солнечный свет. Он поправил моё положение головы и приступил к рисованию.

Сначала он просто смотрел на меня, что-то измеряя. Потом повертел головой, даже пару раз передвинул мольберт. В конце концов Людвиг всё же решился взять в руки кисточку и краски. Гуашь. Тёмная и склизкая. Мне больше нравилась акварель – в ней с виду не так много зла скрывалось.

Он принялся рисовать. Отложил краски и взял карандаш. Сделал пару набросков, выбросил их, потому что ему не понравилось. Нарисовал нормально и вновь в его руках оказалась палитра и толстая кисть.

– Да что ж такое?! – он, похоже, перерисовывал картину прямо там, на холсте. То ему не нравился цвет, и он уходил к большому шкафу с полупустыми банками с красками всех цветов, которые я только знал: и основные, и тонкие оттенки от терракотового, до индиго и персикового. Никогда мне не доводилось видеть столько яркости в одном месте. Жаль только, что Людвиг в итоге выбрал две серые банки и одну грязно-жёлтую.

– Вот так сойдёт, надеюсь, – сказал он, и у меня уже начинали закрадываться сомнения о его способностях художника. У меня затекла шея, и сидеть становилось всё тяжелее с каждой минутой. Солнце слегка сдвинулось в сторону горизонта, и его свет резал глаза не так сильно.

Затем на небе появились серые облака, и солнца не стало совсем.

– Не везёт что-то мне сегодня, – вздохнул он и отложил кисть. – Продолжим, когда вам будет удобно.

Я лишь глубоко вздохнул и повернулся в сторону мольберта. Шея приятно хрустнула.

– Может, немного прогуляемся? – сказал он мне, закрывая банки с краской. – Погода неплохая. Если бы только не эти облака…

– Я бы, наверное, не выжил, – шёпотом я закончил за него фразу и вновь присел на диван. Затем уже громко сказал:

– Почему нет? Заняться всё равно нечем.

– Вы ведь недавно здесь?

– Почти неделю.

– Тогда нам просто необходимо сходить в одно замечательное место. Оно в соседнем районе, но того стоит, – в глазах Людвига заблестел огонь.

– Что это за место?

– Там, где все деятели искусства находят свой дом.

– Надеюсь, это не какой-нибудь притон на окраине города? – я внимательно посмотрел на него, прожигая взглядом. Просто мне совсем уж не хотелось связываться с группой подпольных художников, либо ищущих способа забыться, либо ищущих признания среди таких же отбросов, как и они сами.

– Тогда, может, выпьем перед выходом? – Людвиг вновь взял в руки бутылку красного вина, что до этого времени стояла на столике, из кармана пальто достал штопор – мои брови невольно поползли вверх от удивления, – откупорил её и начал разливать тёмно-красную жидкость в бокалы. Запах у него был терпкий, даже немного кисловатый, отчего в первые секунды мне даже расхотелось пить. Но Людвиг уже стукнул свой бокал о мой и радостно сказал:

– Первый тост – за искусство! – и залпом осушил весь бокал.

Я сделал то же самое, но за три подхода.