Казус Белли

– Боюсь, Сева, что у предков какие-то проблемы – наконец сказал он – Точнее, у отца.

Они уже давно не только перешли на "ты", но и были предельно откровенны друг с другом. Поначалу, у Всеволода это было вынужденным, ведь иначе трудно было отвечать на многочисленные и не всегда тактичные вопросы. Но, постепенно, он привык, ну а Тошкина откровенность, вероятно, была ответной.

– Ты можешь поделиться подробностями? – осторожно спросил Всеволод.

Тошка пожал плечами:

– Я и сам ничего не знаю, мне же не рассказывают. Но я не слепой, кое-что вижу, кое-что слышу и в состоянии сложить несложный пазл. Ой, извини, Сева. Пазл, это…

– Я знаю, Антон.

Поначалу он не понимал значения многих, знакомых каждому, слов. В последние годы в самые разные языки стремительно ворвались десятки, если не сотни таких слов, в основном из английского. Поэтому, даже русский поначалу казался ему иностранным. Но ко всему привыкаешь и он уже больше не вздрагивал услышав слова "супервайзер", "дилер" или "мобила".

– Что-то нехорошее происходит. Они с мамой даже подали документы на отъезд в Израиль. Вот только мне почему-то кажется, что это бегство.

Израиль он представлял себе туманно. Наверное, казалось ему, там живут такие же мужчины в строгих черных костюмах и широкополых шляпах, как и те, что приезжают развлечься в Харьков, пользуясь дешевыми билетами и прямыми рейсами из загадочного Тель-Авива. Их всегда сопровождают женщины в старинной одежде и выводок детей всевозможных возрастов. Но какое это имеет отношение к Тошке? Правда, его девушка еврейка, но они не женаты и даже непохоже, что у них роман.

– Мой дед со стороны матери – еврей – туманно пояснил Тошка.

– И ты тоже собрался уезжать? – его голос дрогнул.

Ответа не последовало, но глаза напротив вдруг метнулись куда-то в сторону. А вот это был совершенно неожиданный удар, ведь Антон был единственным в этом мире, с кем он мог говорить откровенно. Больше не было никого, совсем никого. На угандийских юристов рассчитывать не приходилось, как и на случайных знакомых. В автосервисе были неплохие ребята, но он их боялся, опасаясь выдать себя устаревшим словесным оборотом. Тогда бы последовали нескромные вопросы, проявляющие нездоровый, даже болезненный, интерес, и пришлось бы совершенно замкнуться в себе. Удивительным было то, что от Антона он ожидал таких же вопросов и с удовольствием на них отвечал, раскрывая, к примеру, разницу между ломовой телегой и извозчичьей пролеткой. Вероятно, этому способствовала Тошкина открытость, не допускающая даже доли болезненности в его искренний интерес.

Был и еще один человек, с которым ему было легко и спокойно. Рыжеволосая подруга Антона, девушка с фигурой подростка. Ее интересовал не только Мейерхольд, но также и многое, многое другое из его прежней жизни. Она даже пыталась задавать осторожные вопросы о ВладЛаге и тихвинской шараге. Но об этом он еще не был готов говорить откровенно, тут же замыкался в себе, она понимала и не настаивала. Она вообще, похоже, все понимала. Рыжую звали Соней и он поймал себя на том, что ему слишком часто стали сниться зеленые глаза, рыжие локоны и нежные веснушки на полупрозрачных щеках. Но это была девушка Антона, а Тошка был его единственным другом в этом мире, поэтому о темно-зеленых глазах следовало забыть.

Что же происходило с семьей Таразовых? Антон давно ушел, а Всеволод все сидел в одиночестве над чашкой остывшего кофе и вспоминал усталые, как у загнанной коняги, глаза друга.

На следующий день объявился Таразов-старший. Виктор и раньше время от времени заходил в автосервис, здоровался со знакомыми рабочими, был неулыбчив, но приветлив и вовсе не напоминал хамоватого и беспардонного бизнесмена из телевизионного сериала. Автосервис Таразова находился в Индустриальном районе, неподалеку от памятного еще по прежней жизни ХТЗ. От Ботанического сада туда надо было добираться на метро с пересадкой. Дорога занимала почти час, но он любил наблюдать пассажиров в поезде и этот час его не тяготил. Стараясь не привлекать внимания, он осторожно всматривался, пытаясь понять, что изменилось в людях за почти сто лет. Для этого надо было отрешиться от необычной одежды, непривычных сумок, рюкзаков, электросамокатов и сосредоточиться на лицах. Кто они, его потомки, прошедшие через еще несколько войн и революций? Чем они отличаются от советских людей 30-х годов прошлого века? Может быть, на их лицах не видно застарелого страха и нет там затаенного ожидания сухого окрика: "Пройдемте, гражданин!". Но и в его время лишь немногие знали всю правду, а остальные так же спокойно улыбались в общественном транспорте. Может быть тогда, в эпоху социализма, не заметно было на их лицах следов забот о хлебе насущном? Были, были у них такие заботы, и комсомолец Ланецкий был не настолько наивен, чтобы этого не замечать. Постепенно он привыкал в этому новому миру и его уже не мог напугать человек с "ракушкой" в ухе, разговаривающий вслух с самим собой посреди улицы. В общем, ехать в метро было интересно. А потом начинался рабочий день. Он тоже мог быть интересным, когда приходилось возиться с очередным забавным "антиквариатом", а мог оказаться и скучным, заполненным оформлением документов и разговорами с клиентами и бригадиром. Но и этот день разно или поздно кончался.

Однако сегодня все было не так, как всегда. Виктор встретил его еще на входе.

– Доброго утра пришельцу из прошлого!

Такой натруженно-бодрый тон был совершенно не свойственен обычно суховатому Таразову, и Всеволод сразу насторожился.

– Что случилось, Виктор Богданович? – спросил он в лоб.

– Пойдем ко мне, поговорим.

Виктор, сразу перестав разыгрывать из себя бодрячка и заметно помрачнев, провел Всеволода в свой кабинет наверху. Это была скромных размеров комната под завязку забитая всевозможной оргтехникой. У Виктора где-то, наверняка, был более солидный офис, сюда же он приходил работать, а не производить впечатление. Секретарши здесь тоже не было.

– Садись – мотнул головой Виктор на обшарпанное кресло в углу.

Было заметно, что он не знает, с чего начать разговор и это тоже не было похоже на обычного Таразова. Всеволоду стало совсем тревожно. Пожевав губами, Виктор открыл ключом верхний ящик тумбочки и достал плоскую бутылку и два стеклянных стаканчика.

– Выпьешь? – спросил он.

– Нет, спасибо – пора было форсировать события и Всеволод решился – Лучше бы сразу о деле!

– А я вот, пожалуй, выпью.

Таразов, казалось не расслышал его слов. Он налил себе из бутылки до середины стаканчика, посмотрел темно-янтарную жидкость на свет, осторожно нюхнул и медленно высосал ее маленькими глоточками. То ли он впитал аристократизм с молоком матери, то ли окончил курсы по правильному потреблению коньяка, но проделал он все на зависть элегантно.

– Послушай, Всеволод…

Виктор всегда называл его полным именем, то ли не допуская излишней вольности в обращении, а может и опасаясь ненужной ему близости. Вот он, момент истины, сейчас я узнаю, зачем ему нужен. Ну же, дерни наконец за колечко и сдерни крышку с тщательно сохраняемой баночки консервов под названием “Всеволод Ланецкий”.

– … мне надо, чтобы ты встретился с определенными людьми.

И это все? Сплошное разочарование. А где тайна? Где интрига? Где конфликт идей, наконец? Как скучно-то… Конечно, я встречусь, о чем речь? Так он и ответил Таразову. Тот, однако медлил, не отпускал Всеволода.

– Это очень серьезные люди, Сева. И для меня очень важна ваша встреча и ее результаты. Жизненно важна, видишь ли.

То ли показалось, то ли в голосе Виктора действительно послышались заискивающие нотки. К тому-же, он вдруг стал Севой. Это настораживало и, даже, пугало. Но он, разумеется, согласился серьезно отнестись к таинственным людям, гадая, что им может понадобиться от пришельца из прошлого. Неужели Таразов сдал меня историкам? Интересно, почем нынче очевидцы? Но ирония не помогала и до самого вечера его не покидало тревожное чувство ожидания неизвестно чего.

Серьезные люди отловили его после работы, на выходе из автосервиса.

– Здравствуйте, Всеволод Андреевич!

У тротуара, в неположенном месте, стояла машина какого-то неопределенного цвета. Цвет был темный и наводил на мысли о черном "бумере" или более знакомой ему столь же черной "эмке". Но черным он не был, отливая одновременно бордовым и темным аквамарином. Странным был этот цвет, каким-то подозрительно неопределенным, как будто то был не автомобиль, а хамелеон. Проходившие мимо рабочие автосервиса, знавшие его, нервно оборачивались и долго глядели через плечо, рискуя врезаться в фонарный столб. Действительно, не за каждым автомехаником после смены приезжает навороченный "лексус". Он уже неплохо разбирался в автомобильных брендах и понимал, что "лексус" был идеальным решением для серьезных людей, отметающим как липовую престижность "мерса" и так и китчево-яркую роскошь "бумера".

– Может быть, позволите подбросить вас до дома? – спросили из машины – Господин Таразов заверял, что вы не откажетесь с нами побеседовать.

Слово "побеседовать" прозвучало пронзительно знакомо, до холодка в сердце и фантомных болей в отбитых почках. "Господин Таразов" вместо "Виктор Богданович" звучало, в свою очередь, несколько зловеще и свободно могло означать "гражданин Таразов", или, как у них принято обращаться к людям, прежде чем заехать им с размаху по почкам? Но его пока именовали по имени-отчеству и поэтому он предпочел молча сесть на заднее сиденье загадочного автомобиля.

"Лексус" рванул с места и понесся по Московскому проспекту в противоположную от центра сторону, покрутился на развязке и выскочил на объездное шоссе. Еще некоторое время двое в машине, один за рулём и второй на правом сиденье, выжидательно молчали. Возможно, они ожидали вопросов или возгласов возмущения, но не дождались. Было по прежнему неясно, кем были двое в машине, но он-то был тертым калачом и кое-чему научился в следственных подвалах и мрачных кабинетах. Наконец, человек справа повернулся к нему:

– Для начала, позвольте представиться. Можете называть меня Вячеславом Евгеньевичем, а моего коллегу – Леонидом Николаевичем.

– Можно просто – Лёня – водитель улыбнулся в полуобороте.

Стало сразу понятно как у этих двоих распределены роли. Смешливый Лёня будет, разумеется, "добрым следователем". Этот персонаж был одет в веселенькую бело-голубую куртку и носил на голове легкомысленную бейсболку с бросающейся в глаза надписью "Зенит" сбоку. На неулыбчивом Вячеславе Евгеньевиче обнаружилось легкое приталенное полупальто строгого черного цвета, а из-под левой штанины высовывался тщательно начищенный носок столь-же черного полуботинка. Некоторым диссонансом смотрелся лишь венчающий его голову берет совершенно богемного вида. Если бы не этот легкомысленный головной убор, то его собеседник всем бы подходил под типаж "строго следователя". Глаза неестественно светлого оттенка голубого тоже смотрели строго.

– Можно просто – Сева – пробормотал он, лишь бы хоть что нибудь сказать.

Это прозвучало немного иронично, и водитель весело хмыкнул.

– Вот и прекрасно, Сева – улыбнулся Вячеслав Евгеньевич, выбиваясь из образа – А вот нас как раз интересуют некоторые факты вашей биографии. Например, история с установкой Райхенбаха.

Не историки, понял он. Наверное, он бы скорее предпочел иметь дело с дотошностью историков, чем с так знакомыми подходцами этой парочки. Неужели ничего не меняется веками и ещё у фараонов допросы вела такая же пара клоунов? Что-же ответить? За окном проносились весенние поля с еще не растаявшими пятнышками снега, а он все не мог решиться. Ему помог собеседник.

– Насколько нам известно, установка была целиком построена вашими руками…

Был ли то вопрос или утверждение? В любом случае не следовало затягивать паузу. Вспомнились слова Клауса…

Было это незадолго до его полета, когда все уже было решено, но еще не все сказано.

– Ты понимаешь, Сева, любое изобретение обоюдоостро и любое можно использовать как оружие.