Рассказы полный формат

– Не понимаю. Для меня секс – это то, что может снять напряжение и дать полное расслабление и кайф.

– Счастливчик. И все остальные любители этого действа – тоже! Я одна – психически больная и не только не нахожу в нем удовольствия, а страдаю от него всем телом и душой.

– Тебе бывает так больно? Он что, был груб с тобой?

– Да не больно в прямом смысле! Как бы тебе объяснить? Все ощущения словно пытка – настолько острые, как кинжалы, в глазах темнеет, внутри начинает все жечь, все вздымается, расплавляется, пульсирует, и мозги взрываются – это просто невозможно вынести! Каждый раз из меня словно жизнь утекает. Какой же тут кайф и расслабление?

– Но ведь такое совсем недолго длится, это называется оргазм. Ты не знала?

– Недолго? Что ты имеешь в виду? Сколько по времени это «недолго»?

– Ну… от нескольких секунд до минуты от силы. Потом расслабление.

– А не хочешь – час, и два, и три?! Как тебе такое?! Смог бы выдержать? Когда всю душу разрывает на части. Потом проваливаешься куда-то в бездну, а, очнувшись, ничего не понимаешь, где ты и кто.

– А раньше такое бывало? Ты ведь не первый раз в жизни сексом занималась.

– Да никогда ничего подобного. Если честно, я вообще раньше ничего не испытывала ни с одним из своих парней. Да и парней-то у меня всего трое было за всю жизнь, ах, да, четыре, совсем забыла.

– Слушай, думаю, это все-таки не оргазм, – задумался Лёва, – Это перевозбуждение нервной системы. А кайф не ощущаешь, потому что нервное перевозбуждение перекрывает ощущения наслаждения. Вопрос в том, почему ты так реагируешь? Ненавидишь Колесникова?

– Лёва, он на все для меня готов. Он любит меня, а вот я… Еще когда работала у него, то испытывала озноб всякий раз, когда находилась рядом с ним. Именно поэтому уволилась. Этот панический страх постоянно нарастал. А Антон не понимал, постоянно признавался, говорил, что чувствует мою любовь, и что я просто пока сама не понимаю, что тоже его люблю.

– Лора, ты наверняка знаешь ответ на его вопрос. Не юли передо мной. Если любишь его, так и скажи. Твой страх ничего не меняет. Страх этот из другой оперы. У меня было нечто похожее, но очень давно, лет в 17. Жутко хотелось секса, но параллельно с этим меня накрывал страх потери свободы выбора. Потому что я осознал тогда, что не могу сопротивляться похоти. Может, ты тоже этого боишься? Ну… типа это разрушает твои юношеские идеалы и все такое?

– Идеалы? Не знаю, может быть. Я так скучаю, так хочу его увидеть, обнять…

– Это значит, любишь. И все так, как я сказал – ты боишься потери воли. А проявления – ты всегда была чрезмерно эмоционально возбудимой. Не отпирайся, кто как не я знает тебя лучше других.

Он заметил, что она дрожит и обнял ее. Уловил запах волос, склонился к ее голове. Шальная мысль проскочила – поцеловать ее, но он не смог. Какой-то внутренний запрет не позволил ему переступить эту черту.

Утром Лёве позвонил Колесников:

– Ты наверняка был у Лоры вечером. Скажи, как она? Я час назад из Москвы прилетел, уже в Питере, на работу вышел.

– Ей трудно. Но вы… ты не оставляй ее. Она скучает по тебе, плакала вчера…

– Плакала? Где она сейчас?

– Пусть поспит, полночи страдала. Думаю, к обеду проснется. И это… не знаю, имею ли право говорить такое. Но я ее самый близкий друг со школы, я ей как брат, понимаешь. Так вот… ты пока не трогай ее… ну в смысле секса. У нее панический страх потери воли. Нужно время, чтобы она преодолела его. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Она и уволилась тогда из-за этого страха. Ты как бы подавляешь ее свободу, не оставляешь ей самой выбора.

– Это же детство…

– Ну да, детская такая борьба за независимость.

– Я понял. Спасибо тебе, – сказал Колесников серьезно.

– Я не о тебе, а о ней беспокоюсь, – огрызнулся Лёва.

***7

Кузница проснулась, как и сказал Лёва, только к обеду. Колесников на кухне уже приготовил ей еду. Она вскочила и напрыгнула на него как мартышка, он только смеялся и целовал ее:

– Вот же упрямица. Тебе ведь не пять лет, взрослая девочка уже, а умных людей не слушаешь. Сорвалась, улетела в Питер… обо мне совсем не подумала? Я дергался все время, пока ты летела. Боюсь тебя одну отпускать, если уж падать вниз, так только вместе.

– Но ты точно уже не сердишься на меня? – спросила она, пытливо заглядывая ему в глаза.

– Сержусь, еще как! Почему дружку своему все рассказала, а мне нет? Я должен обо всем догадываться?

– Ну… как бы да, должен. Мне было стыдно перед Лёвчиком за то, что он без проблем все про меня понял, а сама я оказалась полной лохушкой.

– Не наговаривай на себя. Как сказал твой друг, ты боролась за независимость.

– Но это же плохо? Женщина не должна бороться со своим мужчиной.

– Это еще почему? Все бабы всегда восстают против мужиков и подминают их под свой каблук. Ты, конечно, совсем не за это боролась, но в природе женщин сопротивляться.

– А как же покорные жены в культурной традиции?

– Ага, покорные-покорные, а потом мышьяка мужу в суп и все дела. Мне казалось, что я совсем не давлю на тебя, а на деле вышло, что давил.

– Понимаешь, я никогда так сильно не любила, потому испугалась…

– Погоди, погоди. Ты все-таки сказала мне эти слова. Я так долго ждал их от тебя.

Лора смутилась, оттолкнула Колесникова и убежала в другую комнату.

– Куда спряталась? – крикнул он, замешкался в прихожей с чем-то, и потом вошел к Лоре.

– Дай сюда, – сказал он и взял ее левую руку. Потом достал из кармана кольцо и надел ей на безымянный палец:

– Это чтобы не дергалась больше и ни на кого не смотрела, кроме меня.

А потом показал свою левую руку с таким же кольцом на пальце.

– Но работать у тебя я не буду!

– Хорошо. Что еще?

– И жить раздельно.

– Это еще почему?

– Я посуду не люблю мыть и полы. Хочу сначала приучить себя.

– Сам буду мыть. Зачем за эту квартиру платить? Миллионерша тут нашлась. Семейный бюджет не безразмерный.

– Я… я… с деньгами вечно в пролете. Планирование моя слабая сторона.