22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

– Плохи, товарищ генерал. Шестая дивизия разгромлена…

– Остатки дивизии где?

– Приказал сосредоточить в лесу северо-восточнее Белостока».

Без лишних комментариев сравним этот абзац с отрывком из воспоминаний начальника штаба 94-го кавполка той самой «разгромленной» 6-й кавдивизии В.А. Гречаниченко. (83)

«…примерно в 10 часов 22 июня мы вошли в соприкосновение с противником. Завязалась перестрелка. Попытка немцев с ходу прорваться к Ломже была отбита. Правее оборону держал 48 кавалерийский полк. В 23 часа 30 минут 22 июня по приказу командира корпуса генерал-майора И.С. Никитина части дивизии двумя колоннами форсированным маршем направились к Белостоку… К 17 часам 23 июня дивизия сконцентрировалась в лесном массиве в 2 километрах севернее Белостока…»

Второй день войны, 23 июня 1941 г.: «…к рассвету штабы 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов обосновались на новом месте в лесу в пятнадцати километрах северо-восточное Белостока. Этот живописный лесной уголок стал и моим командным пунктом…» Так точно. И в протоколе допроса Павлова есть подтверждение того, что все штабы, и без того уже находившиеся далеко от места боев (расстояние от Белостока до тогдашней границы составляет 100 км), ушли еще дальше:

«…во второй день части 10-й армии, кроме штаба армии, остались на своих местах. Штаб армии сменил командный пункт, отойдя восточнее Белостока в район Валпы…» (67)

Чем же занимались наши генералы, собравшиеся в живописном лесном уголке?

«Время уходит, а мне так и не удается выполнить приказ Павлова о создании ударной конно-механизированной группы. Самое неприятное (так в тексте. – М.С.) в том, что я не знаю, где находится 11-й мехкорпус генерала Д.К. Мостовенко. У нас нет связи ни с ним, ни с 3-й армией, в которую он входит…»

Потрясающее признание. Как заместитель командующего округом мог не знать района дислокации мехкорпуса? Мехкорпус – это не иголка в стоге сена. Их во всем округе было всего лишь шесть, а если не брать в расчет 17-й и 20-й МК, формирование которых только начиналось, то реально боеспособных мехкорпусов было ровно четыре.

Придется напомнить, что штаб 11-го мехкорпуса и 204-я мотодивизия дислоцировались в Волковыске (85 км восточнее Белостока), 29-я танковая дивизия – в Гродно (75 км северо-восточнее Белостока), а 33-я танковая дивизия – в районе местечка Индура (18 км южнее Гродно).

Другими словами, от «живописного лесного уголока в 15 км северо-восточное Белостока», в котором затаились Болдин с Никитиным, до дивизиий 11-го мехкорпуса было примерно 60–70 километров. Но преодолеть это расстояние так и не удалось.

Вплоть до окончательного разгрома, произошедшего 26–27 июня, Болдин не только ни разу не был в расположение вверенных ему войск, но даже не смог установить какую-либо связь с 11-м мехкорпусом. На всякий случай напомним внимательному читателю, что в составе КМГ Болдина было два эскадрона связи, конный дивизион связи, три корпусные авиаэскадрильи и восемь (!) отдельных батальонов связи.

Для самых дотошных можно указать и их номера: 4-й, 7-й, 124-й, 185-й обс в составе 6-го мехкорпуса и 29-й, 33-й, 583-й и 456-й обс в составе 11-го мехкорпуса. (8)

«…в довершение бед на рассвете вражеские бомбардировщики застигли на марше 36-ю кавалерийскую дивизию (ту самую, командир которой перешел на службу к немцам) и растрепали ее. Так что о контрударе теперь не может быть и речи… я сидел в палатке, обуреваемый мрачными мыслями…» (80)

Разумеется, Болдин нигде ни словом не обмолвился о том, какие конкретно силы и средства были включены в состав конно-механизированной группы, в какой группировке и с какими силами наступал противник, так что фраза о том, что «растрепанность» одной кавдивизии сделала контрудар советских войск «совершенно невозможным», не казалась читателям такой абсурдной, какой она является на самом деле.

А внимательный читатель наверняка уже заметил очень странную хронологию событий: по версии Болдина 22 июня была «разгромлена» 6-я кавдивизия, на рассвете 23 июня «расстрепана» 36-я, других кавалерийских частей в составе КМГ просто не было, и вдруг после этого, 25 июня начальник штаба сухопутных войск вермахта отмечает в своем дневнике, что в районе Гродно «крупные массы русской кавалерии атакуют западный фланг 8-го корпуса»?!?

Да, трудно полководцу водить войска, если он сидит в живописном лесу, за десятки километров от поля боя, заменив разведку слухами и мрачными мыслями…

«…позвонил Хацкилевич, находившийся в частях.

– Товарищ генерал, – донесся его взволнованный голос, – кончаются горючее и боеприпасы.

– Слышишь меня, товарищ Хацкилевич, – надрывал я голос, стараясь перекричать страшный гул летавших над нами вражеских самолетов. – Держись! Немедленно приму все меры для оказания помощи.

Никакой связи со штабом фронта у нас нет. Поэтому я тут же после разговора с Хацкилевичем послал в Минск самолетом письмо, в котором просил срочно организовать переброску горючего и боеприпасов по воздуху…» (80)

Многоточие не должно смущать читателя. Мы ничего не упустили. Именно этим – посылкой письма в Минск – и ограничились «все меры», принятые первым заместителем командующего фронта.

Третий день войны.

«…фактически находимся в тылу у противника. Со многими частями 10-й армии потеряна связь, мало боеприпасов и полностью отсутствует горючее… из Минска по-прежнему никаких сведений… Противник все наседает. Мы ведем бой в окружении. А сил у нас все меньше. Танкисты заняли оборону в десятикилометровой полосе. В трех километрах за ними наш командный пункт…»

И наконец, пятый день войны.

«На пятые сутки войны, не имея боеприпасов, войска вынуждены были отступить и разрозненными группами разбрелись по лесам» (80).

«Разрозненными группами разбрелись по лесам» – признаться, не каждый советский генерал в своих мемуарах оказался способен на такую откровенность.

Вот, собственно, и все, что можно узнать об обстоятельствах разгрома из воспоминаний Болдина.

Перед нами стандартный набор предписанных советской исторической науке «обстоятельств непреодолимой силы»: не было связи, не было горючего, кончились боеприпасы.

Почему нет связи – вражеские диверсанты все провода перерезали.

Куда делось горючее – немецкая авиация все склады разбомбила.

Почему снаряды не подвезли – так письмо же до Минска не долетело…

Ненужные, мешающие усвоению единственно верной истины подробности – сколько было проводов, сколько было диверсантов, какой запас хода на одной заправке был у советских танков, сколько снарядов входит в один возимый боекомплект, какими силами немецкая авиация могла разбомбить «все склады» и сколько этих самых складов было в одном только ЗапОВО – отброшены за ненадобностью. Отброшена за ненадобностью и та простая и бесспорная, истина, что Вооруженные Силы как раз и создаются для того, чтобы действовать в условиях противодействия противника.

Что же это за армия такая, если она способна воевать только тогда, когда противник ей не мешает?

Пожалуй, самое интересное и ценное в мемуарах Болдина – это то, чего в них нет.

А для того чтобы увидеть, то чего нет, откроем мемуары другого генерала, который в эти же самые дни июня 41-го руководил действиями крупного мотомеханизированного соединения.

Итак, Г. Гудериан, «Воспоминания солдата»:

«…22 июня в 6 час 50 мин я переправился на штурмовой лодке через Буг… двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через реку Лесна… при моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны… в течение всей первой половины дня 22 июня я сопровождал 18-ю тд…

…23 июня в 4 час.10 мин. я оставил свой командный пункт и наравился в 12-й армейский корпус, из этого корпуса я поехал в 47-й танковый корпус, в деревню Бильдейки в 23 км восточнее Брест-Литовска. Затем я направился в 17-ю танковую дивизию, в которую и прибыл в 8 часов… Потом я поехал в Пружаны (70 км на северо-восток от границы. – М.С.), куда был переброшен командный пункт танковой группы…

…24 июня в 8 час 25 мин я оставил свой командный пункт и поехал по направлению к Слониму (это еще на 80 км в глубь советской территории. – М.С.)… по дороге я наткнулся на русскую пехоту, державшую под огнем шоссе… я вынужден был вмешаться и огнем пулемета из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции…

… в 11 час 30 мин я прибыл на командный пункт 17-й танковой дивизии, расположеный на западной окраине Слонима (т. е. уже в глубоком тылу 10-й армии и КМГ Болдина. – М.С.), где, кроме командира дивизии, я встретил командира 47-го корпуса…» (65)

«Где, кроме командира дивизии, я встретил командира танкового корпуса…»

И происходит эта встреча трех генералов на полевом КП, в сотне метров от линии огня. Вот и вся разгадка того, почему Красная Армия на собственной территории оказалась «без связи», а немецкая армия на нашей территории – со связью.

Партийные историки десятки лет объясняли нам, что связь на войне обеспечивается проводами и радиостанциями (которых в 41-м году якобы не было). А Гудериан просто и доходчиво показывает, что проблема связи и управления войсками решается не проводами, а людьми!

Командиру передовой 17-й танковой дивизии вермахта никуда не надо было звонить. Его непосредственный начальник – командир 47-го танкового корпуса – вместе с ним на одном командном пункте лично руководит боем, а самый среди них главный начальник – командующий танковой группы – по несколько раз за день, под огнем противника на танке прорывается в каждую из своих дивизий. И если бы Гудериан предложил им засесть на пару дней в «живописном лесном уголке» и посылать оттуда «письма самолетом в Берлин», то в лучшем случае они бы восприняли это как шутку – глупую и неуместную на войне.

И это вовсе не злобное брюзжание дилетанта. Генерал-полковник Сандалов в своей книге воспоминаний (82) приводит такое высказывание члена Военного совета 4-й армии:

«…вновь заговорил Шлыков: огромным злом является отрыв крупных штабов от войск. Это приводит к потере управления боем… штаб фронта находится где-то в районе Минска, более чем за триста километров от передовых войск. Штабы армий, чтобы не потерять связь (???. – М.С.) с ним, тоже располагаются в глубине, местами более чем на пятьдесят километров от линии фронта… А куда это, к черту, годится!..» Золотые слова. Правда, из дальнейшего текста воспоминаний Сандалова следует, что уже через несколько часов после этого разговора штаб армии в очередной раз перебазировался на восток. Ну а штаб Павлова уже 26 июня оказался под Могилевым – в 500 км от границы!

Что же касается проводов, то с ними на Западном фронте было не так уж и плохо. Согласно докладной записке начальника штаба фронта генерал-майора Климовских от 19 июня 1941 г., в распоряжении службы связи округа было 117 000 изоляторов, 78 000 крюков и 261 тонна проводов. (2, стр. 44)

В качестве иллюстрации к вопросу о реальной технической оснащенности Красной Армии можно привести один из многочисленных приговоров военного трибунала Западного фронта. Так, 15 сентября 1941 г. бывший командир 162-й сд полковник Колкунов был обвинен в том, что он «13 июля 1941 г. в момент выхода дивизии из окружения противника, вследствие трусости, отдал приказание зарыть в землю имущество связи, а именно: