– Довольно! Шериф, в какой день было совершено преступление?
– В десять часов утра в первый день нового года, мой всемилостивейший…
– Освободить преступника, – так хочет король.
Яркая краска стыда за свою недостойную королевского сана вспышку залила все лицо мальчика, и он, как умел, постарался ее загладить, прибавив:
– Меня возмущает, что человека могут осудить на основании таких вздорных, ни на чем не основанных улик.
Шепот восторга пронесся по зале. Восторг был вызван не помилованием; едва ли во всем многолюдном собрании нашелся бы хоть один человек, который решился бы одобрить такую вещь, как помилование отравителя. Нет. Восторг вызвали сообразительность и энергия Тома. Послышались негромкие замечания:
– Ну какой же он помешанный, когда он так здраво рассуждает!
– Как умно он ставил вопросы! И как это на него похоже – такое властное, скорое решение!
– Слава Богу, он совсем оправился! Настоящий король! И характером весь в отца!
Восторженные одобрения сыпались со всех сторон и, само собою разумеется, тотчас достигли ушей Тома. Это привело его в самое приятное расположение духа и наполнило гордостью его сердце.
Однако юношеское любопытство скоро взяло верх над этими приятными мыслями и ощущениями: мальчику до смерти хотелось знать, в каком тяжком грехе провинилась несчастная женщина со своей крошкой-дочерью, и по его приказанию испуганные, рыдающие преступницы предстали перед ним.
– В чем они обвиняются? – спросил Том шерифа.
– Ваше Величество, они обвиняются в черном злодеянии, несомненно доказанном, и, согласно закону, приговорены к повешению. Они продали душу дьяволу – вот в чем они обвиняются.
Том содрогнулся. Ему с детства внушали ужас и отвращение к людям, совершающим такие гнусности. Но, несмотря ни на что, он не мог победить своего любопытства.
– Когда же они это сделали… и где? – спросил он после минутного молчания.
– В одну из ночей, в декабре месяце, государь, в разрушенной церкви.
Том снова вздрогнул.
– Кто был свидетелем?
– Никто, государь. Они были вдвоем, да Он с ними третий.
– Что ж, признают они свою вину?
– Нет, отрицают, Ваше Величество.
– В таком случае, как же это узнали?
– Свидетели видели, Ваше Величество, как они по ночам входили в церковь; это возбудило подозрение, которое вскоре оправдалось и было доказано: открыто призвав на помощь нечистую силу, они вызвали страшную бурю, разорившую всю округу. Что буря была – этому есть до сорока свидетелей, и могло бы набраться до тысячи, она всем памятна, потому что все от нее пострадали.
– Да, конечно, это серьезное обвинение!
И мальчик глубоко задумался над черным злодеянием женщины.
– А пострадала от этой бури сама обвиняемая? – спросил он наконец шерифа.
Старческие головы одобрительно закивали, преклоняясь перед мудростью этого вопроса. Но шериф не уловил его особенного смысла и по простоте душевной ответил:
– Еще как, государь! Чуть ли не больше всех, – и поделом ей! Ее лачугу снесло до основания, и она с ребенком осталась без крова.
– Дорого же она заплатила за власть делать зло себе самой! Истрать она на это только фартинг, она и то была бы в накладе, а ведь она отдала в уплату не только свою душу, но и душу своего родного ребенка. Для этого надо быть безумной. А если это так, значит, она не ведает, что творит, и, следовательно, не виновата.
Старческие головы опять закивали, и кто-то заметил:
– Если верны слухи о помешательстве короля, то приходится признать, что его болезнь из тех, которые могут наставить на путь истины многих здоровых людей; дал бы только Господь, чтобы нам передалась эта болезнь!
– Сколько лет девочке? – спросил Том.
– Девять лет, государь.
– Может ли ребенок по английским законам заключать сделки и продавать себя, милорд? – обратился Том с вопросом к одному из ученых законоведов.
– Закон воспрещает детям входить в какие бы то ни было сделки, Ваше Величество, на том простом основании, что ребенок не может быть вполне умственно развит и, следовательно, не может на равных условиях бороться с человеком взрослым и с его злою волею. Дьявол может купить детскую душу, если захочет, и ребенок может продать ему свою душу, но английскому гражданину положительно воспрещается законом входить в какие бы то ни было сделки с малолетними и всякая подобная сделка признается недействительной.
– Как это глупо и как не по-христиански! Английские законы лишают привилегий своих граждан и предоставляют пользоваться ими дьяволу! – воскликнул Том в порыве честного негодования.
Этот неожиданный и совершенно новый взгляд на вещи вызвал немало улыбок, и многие нарочно постарались запомнить слова короля, чтобы при случае пересказать их, где нужно, в доказательство его оригинальности и быстрого хода его выздоровления.
Между тем осужденная перестала рыдать; в страшном волнении и с возрастающей надеждой она прислушивалась к каждому слову Тома. Том заметил это и почувствовал симпатию к одинокой, беспомощной женщине.
– Чем же они вызвали бурю? – неожиданно спросил он.
– Тем, что разулись, государь.
Том остолбенел; он сгорал от любопытства.
– Вот удивительно! Неужели довольно разуться, чтобы вызвать такие страшные последствия? – осведомился он с живостью.
– Совершенно довольно, государь, – конечно, если колдунья этого хочет и произнесет необходимое заклинание, про себя или вслух, – все равно.
Том с жаром обратился к женщине:
– Покажи свою власть – я хочу видеть бурю!
Все в страхе побледнели; у каждого явилось желание поскорей убраться подобру-поздорову.
Том ничего не видел: он с нетерпением ждал, скоро ли разразится буря. Но, заметив испуг и смущение женщины, он добавил с волнением:
– Не бойся – тебе за это ничего не будет. Никто не посмеет тебя пальцем тронуть: я помилую тебя, дам тебе свободу, только покажи свою власть.
– О милосердный государь, у меня нет этой власти… Меня обвинили понапрасну!..
– Ты это говоришь, потому что боишься. Покажи свою власть – тебе не сделают никакого вреда. Вызови бурю – хоть самую маленькую, – я и не прошу чего-нибудь страшного… Покажи только, как ты ее вызываешь, и жизнь твоя спасена… Я помилую тебя и твоего ребенка; ты будешь свободна, и никто в целой Англии не посмеет тебя обидеть.