Похождения Гекльберри Финна

– Я и Аб Турнер вдвоем обмывали и одевали покойника. Оба мы здесь!

Обратившись тогда к королю, пожилой джентльмен спросил:

– Быть может, вы, сударь, соблаговолите мне сказать, что именно было вытатуировано у него на груди?

Клянусь всеми чертями, что королю пришлось сделать над собою большое усилие, чтобы сохранить хладнокровие и присутствие духа при таком неожиданном и сногсшибательном вопросе. Я, признаться, рассчитывал, что он рухнет наземь, словно подмытая водой окраина береговой кручи. Заметьте себе, что подобный вопрос был рассчитан на то, чтобы свалить с ног решительно каждого неподготовленного к нему человека. Как прикажете, в самом деле, узнать, что именно красуется на груди у незнакомого мне человека, которого я во всю свою жизнь не видал голым? Король слегка побледнел, так как был не в силах этому воспрепятствовать. В большой общей зале гостиницы на ступила зловещая тишина. Все присутствующие инстинктивно нагнулись слегка вперед и пристально глядели на него. Я мысленно сказал самому себе:

«Ну, теперь дело кончено; созна?ется, так как не стоит больше притворяться. Все равно нельзя ведь выкрутиться!» Не тут-то было. Трудно и поверить, но он все-таки не покаялся. Думаю, что он рассчитывал морочить соседей покойного Питера до тех пор, пока не доведет их до совершенного утомления, в надежде, что они под конец разойдутся и предоставят таким образом ему и герцогу возможность дать тягу. Должно быть, это именно у него имелось в виду, когда он принялся опять улыбаться и ответил:

– Гм… это очень щекотливый вопрос! Да, сударь, я могу вам сказать, что именно было на груди у Питера. Представьте себе, что он счел нужным украсить себя узенькой тоненькой голубою стрелкою, которую можно разглядеть только с самого близкого расстояния. Ну, что вы скажете мне на это, господа?

Я в жизни своей не видал человека, способного лгать таким уверенным тоном.

Новоприбывший пожилой джентльмен проворно обернулся к Турнеру и его товарищу. Глаза его свер кали таким огоньком, как будто он рассчитывал, что король на этот раз уже не вывернется. Он воскликнул:

– Вы слышали ведь, что он сказал? Позвольте теперь спросить, видели ли вы такую стрелу на груди у Питера Уилькса?

– Нет, не видали.

– Прекрасно! Теперь я расскажу вам, что именно вы должны были видеть на груди у Питера. Там вы резаны были мелкими буквами инициалы «П. Б. У.» с черточками между ними, вот так, – он начертил эти буквы карандашом на кусочке бумаги. – Буквы эти, без сомнения, должны были порядком поблекнуть, но все-таки, надо полагать, их можно было разглядеть. Ну, видели вы их?

Оба ответили опять в один голос:

– Нет, не видали. Мы не заметили на груди у Питера ровнехонько никаких рисунков или вензелей.

Все присутствовавшие признали следствие законченным и единогласно воскликнули:

– И те, и другие мошенники! Всего лучше будет окунуть их в реку и утопить там, или же вымазать дегтем, обсыпать перьями и выгнать палками из города. – Поднялся тут страшный крик, шум и гам, вы званный обнаружившимся разногласием относительно того, как разделаться с самозванными наследниками Питера Уилькса. Тем временем адвокат вскочил на стол и принялся орать во все горло:

– Джентльмены! Почтеннейшие джентльмены! Позвольте вам сказать словечко, одно только словечко! Слушайте же… У нас имеется средство узнать истину! Пойдемте на кладбище, выроем тело и осмотрим его!

Это предложение всем чрезвычайно понравилось. Повсюду раздались крики «ура!». Все собирались от правиться тотчас же гурьбою на кладбище, но адвокат и доктор сдержали этот порыв, воскликнув:

– Постойте минуту, остановитесь! Схватите-ка за шиворот этих четырех молодцов и мальчика. Их надо свести тоже на кладбище!

– Понятное дело, надо! Ничего лучше и не при думаешь! – вскричала толпа. – Если на груди Питера не окажется никаких отметок, мы расправимся с ними всеми судом Линча!

Смею сказать, что я не на шутку перепугался. Тем не менее, улепетнуть не было ни малейшей возможности. Нас всех схватили и повели прямо на кладбище, находившееся близ берега реки приблизительно в полутора милях вниз по течению. Весь город шел за нами следом, так как мы порядком-таки шумели, а время было еще не особенно позднее. Часы недавно только пробили девять.

Проходя мимо нашего дома, я искренне раскаивался в том, что отослал мисс Мэри-Джен из города. Если бы она была дома, мне стоило бы только подать ей знак и она сейчас же явилась бы ко мне на помощь, разоблачив вместе с тем самозванных своих дядюшек – короля и герцога.

Мы шли по береговой дороге с таким криком и шумом, как если бы представляли собой стаю разозлившихся диких кошек. Словно для увеличения ужаса и без того уже неприятной обстановки, небо все более омрачалось тучами. Молнии принялись сверкать все чаще, и ветер зловеще завывал между листвой. Мне никогда еще не доводилось чувствовать себя в таком затруднительном и опасном положении. Я испытывал такое ощущение, как если бы меня оглушили ударом по голове. Все устраивалось совершенно иначе, чем я рассчитывал. Вместо того чтобы разоблачить мошенников тогда именно, когда я признаю это для себя наиболее удобным, и оказаться в роли постороннего зрителя, так как Мэри-Джен, во всяком случае, выручила бы меня при окончательной развязке, мне приходилось теперь играть самому очень незавидную роль. Между мною и внезапной смертью стоял теперь толь ко рисунок стрелы на груди покойного. Если там стрелы не найдут, то…

Мысль эта была для меня положительно невыносимой, я не мог думать ни о чем ином. Тем временем становилось все темнее. Вся обстановка была как нельзя более подходящей для того, чтобы дать тягу, но рослый здоровенный увалень Гейнс держал меня за руку. Вырваться от него было так же трудно, как высвободиться, например, из рук великана Голиафа. Он был в таком возбуждении, что шагал вперед с быстротою скорохода. Мне приходилось бежать, чтобы следовать за ним.

Дойдя до кладбища, толпа мгновенно хлынула туда и залила его словно волною реки, вышедшей из берегов. У могилы Питера оказалось, что заступов и лопат при нас имеется во сто раз больше, чем нужно. Никому, однако, не пришло в голову захватить с собой фонарь. Несколько молодцов тотчас же принялись раскапывать могилу под блеск сверкавшей временами молнии. Другой доброволец вызвался сбегать за фонарем в соседний дом, находившийся приблизительно в полумиле отсюда.

Работа в рыхлой земле продвигалась очень быстро, несмотря на то, что становилось все темнее. Под конец хлынул дождь. Ветер завывал все ужаснее, и молнии сверкали все ярче. Гром грохотал у нас над самыми головами, но все были до такой степени заняты, что ни кто не обращал на это ни малейшего внимания. На мгновение становилось светло, как днем. При ослепи тельном блеске молнии можно было ясно различить каждое лицо в громадной толпе, заполнившей собою кладбище. Я видел совершенно явственно кучи грязи, которые выбрасывали лопатами из могилы. В следующее мгновенье все снова скрывалось в непроглядном мраке.

Наконец гроб вырыли из могилы и начали отвертывать винты, которыми прикреплена была крышка. Тогда началась опять страшная давка, так как всем хоте лось подойти как можно ближе. Мрак, окутывавший решительно все кругом, придавал этой толкотне и давке, по крайней мере для меня лично, еще более страшный, удручающий характер. Гейнс, стараясь протискать ся сквозь толпу, тащил меня за собой и сжимал мою руку до боли. Он делал это, по-видимому, совершенно инстинктивно, так как был сам до того возбужден, что, без сомнения, окончательно забыл о моем присутствии. Он страшно задыхался и тяжело дышал.

Внезапно сверкнувшая молния облила на мгновение все кладбище ослепительно ярким сиянием. При этом кто-то из стоявших близ самого гроба воскликнул:

– Вот так штука!.. Провалиться мне в тартарары, если мешок с золотом не лежит на груди у покойника!

Подобно всем присутствующим, Гейнс вскрикнул, выпустил мою руку и стремительно бросился вперед, чтобы прочистить себе дорогу к гробу и взглянуть собственными глазами на такое чудо. Понятно, что я, не теряя времени, ускользнул и, несмотря на густой мрак, поспешно выбрался на дорогу.

Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Я улепетывал бегом, хотя на дороге никого, кроме меня, не было, если не принимать в расчет мрак, такой густой, что в нем можно было бы, казалось, повесить топор. Впрочем, сквозь этот мрак сверкали временами молнии и беспрерывно лил дождь среди гудевшего ветра и бурных раскатов грома. Смею уверить, что темная ночь и гроза доставляли мне в данном случае величайшее удовольствие.

Добежав до города, я убедился, что улицы совершенно пусты, так как местные жители, оставшиеся дома, не решались выходить в такую грозу. Это мне было, если можно так выразиться, как нельзя на руку. Я не имел надобности пробираться разными закоулками, а пустился бегом прямо по главной улице. Приближаясь к нашему дому, я начал в него вглядываться. Там было, однако, темно, и меня охватило, сам не знаю почему, грустное разочарование. Но вот в последнее мгновение, когда я пробегал как раз мимо, появился в окне у Мэри-Джен яркий свет условленного нами сигнала. Она зажгла свечу и поставила ее на окно. Кровь внезапно хлынула к моему сердцу с такой силой, что оно грозило разорваться. В следующее мгновение дом и весь город остались за мною во мраке. По-видимому, мне в этой жизни никогда не суждено побывать там вторично. Могу сказать толь ко, что Мэри-Джен лучшая из девушек, с которыми мне вообще доводилось встречаться. Ни у одной из них не оказывалось такого доброго, честного, энергичного характера. Оставив позади себя город и про бежав вдоль берега вверх против течения достаточно далеко, чтобы можно было без особенных усилий до браться оттуда до песчаной косы, где был спрятан наш плот, я начал тщательно высматривать лодку, которую можно было бы позаимствовать. При свете блеснувшей молнии мне удалось разглядеть челн, привязанный просто-напросто веревкой, тогда как большинство других лодок были на цепи. Песчаная коса находилась далеко от берега, как раз посередине реки, но я не терял времени и добрался до нее очень проворно. Причалив к плоту, я почувствовал себя до такой степени утомленным, что охотно бы в растянулся и попытался тотчас же отдышаться. Я этого, однако, не сделал и, вскочив на плот, немедленно вскричал:

– Живее, Джим, пошевеливайся! Отчаливай скорее!.. Слава Богу, мы от них избавились…

Джим немедленно оттолкнул плот от песчаной косы и, не помня себя от радости, направился ко мне с рас простертыми объятиями. В это мгновение сверкнула молния, ярко осветившая его лицо, и я до такой степе ни испугался, что, потеряв равновесие, упал за борт. Я совершенно забыл, что он изображал собою престарелого короля Лира и утопленника араба в одном лице. Внезапно увидев его, я до такой степени перепугался, что ноги у меня подкосились. К счастью, Джим не медленно вытащил меня из воды, принялся меня ласкать, обнимать, прижимал меня к своему сердцу, и т. д. и т. д. Вообще, он был несказанно рад тому, что я вернулся и что мы благополучно освободились наконец от короля и герцога. Я прервал его радостные возгласы заявлением:

– Повремени маленько! Отложим это до завтрака. Теперь отвязывай живее причал и пусти плот по течению.

Спустя каких-нибудь две секунды мы уже действительно плыли вниз по реке. Я лично испытывал величайшее удовольствие, сознавая, что мы опять свободны на широком просторе могучей реки, где никто не стесняет более нашей свободы. Я невольно под прыгнул от радости и, привскочив, прищелкнул не сколько раз каблуками в воздухе. Проделав этот интересный маневр три раза, я уловил, однако, хорошо знакомый мне звук и, задержав дыхание, начал прислушиваться. Мгновение спустя над водой опять сверкнула молния, и я действительно увидел обоих негодяев, плывших к нам на лодке. Они как раз налегали на весла и поворачивали лодку прямо к нам. Это были король и герцог.

Я бросился тогда навзничь, прямо на палубу и в отчаянии отказался от всякой борьбы с судьбою. Мне стоило больших усилий удержаться при этом от слез.

Глава XXX

Как только лодка пристала к плоту, король подо шел ко мне и, встряхнув меня за шиворот, сказал:

– Ты, значит, хотел от нас удрать, щенок? Уж не надоело ли тебе наше общество?

Я возразил на это:

– Нет, ваше величество, вовсе нет! Пожалуйста, не трогайте меня, ваше величество…

– Ну, в таком случае живо говори: какой именно был у тебя умысел, или я вытряхну из тебя все нутро!

– Клянусь честью, я расскажу вам всю правду и ничего не скрою от вашего величества. Человек, которому меня сдали на руки, был очень добр ко мне и рассказывал, что в прошлом году у него умер сынишка, как раз одних лет со мной. Ему было жаль видеть такого же мальчика в опасном положении. При известии, что мешок с золотом оказался в гробу, все бросились к могиле, а человек, который должен был меня сторожить, воспользовался этим, отпустил меня, шепнув: «Ну, теперь улепетывай живее, если не хочешь быть повешенным!» Я не заставил повторять себе это дважды и бежал во всю прыть вдоль берега до тех пор, пока не нашел подходящий челнок. Приплыв к плоту, я попросил Джима отчаливать как можно ско рее, опасаясь, что меня нагонят и повесят. Я высказал Джиму при этом мои опасения, что вы и герцог навряд ли останетесь в живых. Нам обоим с Джимом очень взгрустнулось при этой мысли. Потом, увидев, что вы плывете к нам, я очень обрадовался. Можете спросить, если угодно, об этом Джима.

Негр подтвердил справедливость моих слов, но ко роль приказал ему молчать и возразил:

– Так я этому и поверю… Не на таковского на пали! – а затем принялся снова трясти меня за шиворот и объявил, что чувствует сильнейшее желание меня утопить. Герцог счел нужным тогда вмешаться в дело и объявил:

– Оставьте мальчика в покое, старый вы идиот. Разве вы поступили бы иначе на его месте? Да и теперь, когда вам удалось освободиться, наводили вы о нем, что ли, справки? Я этого, признаться, не упомню!

Король оставил меня тогда в покое, но принялся проклинать на чем свет стоит город и все его население. Герцогу это опять-таки не понравилось.

– Вы бы, черт возьми, лучше выругали хорошенько себя самого, так как вполне заслуживаете прова литься в самую что ни на есть преисподнюю, – заметил он. – Вы тут с самого начала держали себя очень неблагоразумно и всю свою роль играли из рук вон плохо, за исключением действительно замечательного хладнокровия, выказанного вами в последнем действии. Спокойная беззастенчивость, с которой вы утверждали, что на груди у Питера вырезана тоненькая голубая стрела, заслуживает и в самом деле величай шей похвалы. Это была гениальная идея, выполненная к тому же с величайшим апломбом. Ей именно мы и обязаны своим спасением. Не приди вам в голову эта блестящая мысль, нас задержали бы до прибытия багажа настоящих английских Уильксов, и тогда нам не удалось бы отвертеться от тюрьмы. Благодаря вашей изобретательности все городское население бросилось вместе с нами на кладбище, где мешок с золотыми оказал нам еще большую услугу. Если бы эти дураки не пришли в такое возбуждение и не забыли про все на свете в своих попытках пробиться в первые ряды, чтобы взглянуть на этот благодетельный мешок, нам пришлось бы спать эту ночь в тугих галстуках, более прочных, чем желательно.

С минуту длилось молчание, в продолжение которого оба негодяя были, по-видимому, погружены в глубокие думы. Затем король как-то машинально про говорил:

– Гм, мы-то воображали себе, что мешок с золотом украден неграми!