Преступная добродетель

– Я сделала все, что вы хотели, сударыня, – произнесла девушка. – Монревель страдает; что вам еще угодно?

– Мне угодно, чтобы вы продолжали притворяться, – сказала госпожа де Сансерр, – потому что я желаю знать, до какой степени Монревель вам предан… Послушайте, дочь моя, ваш поклонник никогда не видел своего соперника… У моей любимой служанки Клотильды есть родственник одних лет и одного роста с Саленом; я прикажу пригласить его в замок, и он выдаст себя за Салена, в которого вы якобы влюблены уже шесть лет. Его присутствие будет обставлено с надлежащей таинственностью, вы будете видеться с ним украдкой, словно мне об этом ничего не известно… У Монревеля зародятся подозрения… подозрения, кои я буду постоянно подпитывать, и по степени его отчаяния мы узнаем, сколь сильно он вас любит.

– К чему эти уловки, сударыня? – спросила Амелия. – Не стоит сомневаться в чувствах Монревеля, он только что предоставил мне самые убедительные тому доказательства, и я верю ему всей душой.

– Что ж, тогда мне придется сообщить вам, что в письме, полученном мною из армии, говорится, что Монревель не является образцом храброго и достойного рыцаря… Мне больно говорить вам об этом, но его отвага вымышленная, и я уверена, герцога также ввели в заблуждение, ибо факты трусливого его поведения налицо… многие видели, как в битве при Монлери он обратился в бегство…

– Это невозможно! – воскликнула мадемуазель де Сансерр. – Он не способен на трусость! Не верьте этому, вас обманывают: ведь именно он убил сенешаля де Брезе… Он – и бегство?.. нет, если бы я даже увидела это собственными глазами… я бы не поверила… Нет, сударыня, ни за что. Из нашего замка уезжал он на битву; вы дозволили ему поцеловать мне руку, и эта рука украсила бантом его шлем… Он сказал мне, что теперь он непобедим, ибо облик мой навечно запечатлен в его сердце, и он никогда не запятнает его поражением… нет, он не мог обратиться в бегство.

– Вы правы, – произнесла графиня, – поначалу молва действительно склонялась в его пользу; однако последующие известия не дошли до вас… Сенешаль Брезе погиб не от его руки; более двух десятков солдат видели бегство Монревеля… Поэтому не разумнее ли испытать его еще раз? Новое испытание ничем ему не грозит, в урочное время я прекращу его… А если Монревель окажется трусом, неужели ваше сердце будет принадлежать ему по-прежнему? Надеюсь, вы помните, что мною движет исключительно снисходительность, ведь я вправе ставить вам любые условия. Сегодня герцог противится вашему браку с Монревелем, он изменил свое решение, и, если, несмотря на его протест, я готова пойти навстречу вашим желаниям, с вашей стороны было бы резонно уступить мне.

И графиня вышла, оставив дочь в тревоге и смятении.

– Неужели Монревель трус? – заливаясь слезами, повторяла Амелия. – Нет, я никогда этому не поверю… не может быть, он любит меня… Разве я не видела, каким опасностям он подвергал себя во время турнира, дабы заслужить один лишь мой взгляд! За этот взгляд он был готов сразиться со всеми соперниками сразу и победить их!.. Мой взор воодушевлял его, следовал за ним по равнинам Франции. Мой образ был с ним неразлучен, он помогал ему сражаться. Отвага моего возлюбленного столь же велика, как и его любовь ко мне, и обе эти добродетели в равной мере наличествуют в его благородной душе, не омраченной никаким низменным поступком… Увы! Мать желает продолжать испытание, и я обязана повиноваться ей… Я стану молчать, скрывать свою любовь от того, кто навеки похитил мое сердце… но никогда не стану подозревать его.

Прошло несколько дней; Амелия продолжала играть ненавистную ей роль, причинявшую ей жестокую боль, а графиня придумала дальнейший план действий. Она велела пригласить Монревеля, намекнув, что желает сообщить ему нечто важное, а посему им надобно встретиться наедине… Во время этой встречи она, избавившись от последних угрызений совести, решает во всем ему признаться, а в случае ежели юный воин ее отвергнет, она свершит задуманное зло.

– Рыцарь, – едва завидев Монревеля, обращается она к нему, – теперь, когда вы уверены и в презрении к вам моей дочери, и в торжестве своего соперника, скажите, отчего вы продолжаете оставаться в Сансерре, хотя повелитель ваш желает видеть вас подле себя? Признайтесь мне без всяких уверток – что удерживает вас здесь?.. Быть может, эта причина – та же самая, по которой желаю удержать вас здесь я?..

Молодой воин догадывался о любви к нему графини; однако он не только не говорил о своих подозрениях Амелии, но, в отчаянии, что стал предметом роковой страсти, боялся признаться в этом даже самому себе. Теперь сомнений более не оставалось: худшие предположения Монревеля оправдались.

– Сударыня, – покраснев, начал он, – вы знаете, какие цепи удерживают меня здесь, и если вы решитесь скрепить их, а не порвать вовсе, то я, без сомнения, стану счастливейшим из людей…

То ли из хитрости, то ли по причине гордыни госпожа де Сансерр отнесла его ответ на свой счет.

– Дорогой друг, – произнесла она, – цепи эти будут спаяны, когда вам будет угодно… Ах, они давно опутали мое сердце, и стоит вам только пожелать, как они соединят и наши руки… Не обремененная никакими узами, я хочу вновь утратить свою свободу, и вы прекрасно знаете, кому я желаю вручить ее…

При этих словах Монревель вздрогнул, а графиня, подмечавшая каждое его движение, подобно разъяренной фурии, обрушилась на него и в самых резких выражениях принялась упрекать в равнодушии, с коим он всегда взирал на огонь, пылавший ради него.

– Неблагодарный, как мог ты не замечать пламени, что разожгли твои глаза? как смел ты отвращать от него свой взор? – восклицала она. – С того самого дня, когда ты вступил в пору юности, я беспрерывно проявляла чувства, коими ты столь опрометчиво пренебрегаешь! Разве хоть один рыцарь при дворе Карла мог бы утверждать, что он был мне более любезен, нежели ты? Я гордилась твоими успехами и страдала от твоих неудач; каждый полученный тобою лавровый венок рука моя украшала миртом. Была ли у тебя хотя бы одна мысль, которую я бы тотчас не разделила с тобой, вспыхнуло ли в тебе хотя бы одно чувство, которое не нашло бы отклика в моей душе? Меня везде встречали с почетом, вся Бургундия пребывала у моих ног, на меня устремляли восхищенные взоры поклонники… Повсюду мне курили фимиам, но помыслы мои летели только к Монревелю, он один владел ими, ибо всех прочих я презирала… Коварный, я боготворила тебя, а твой взор постоянно отворачивался от меня… Обезумев, ты влюбился в ребенка, пожертвовал мною ради недостойной соперницы… Заставил меня возненавидеть собственную дочь… И хотя я видела, что все усилия твои тщетны, сердце мое терзалось от ревности… Но я не могла ненавидеть тебя… Теперь тебе не на что надеяться! Так пусть же разочарование приведет тебя ко мне, коли любви это не по силам!.. Твой соперник здесь, и, если я пожелаю, уже завтра он восторжествует над тобой, ибо дочь торопит меня. Неужели ты все еще уповаешь на чудо? Неужели безумие по-прежнему застилает взор твой?

– Сударыня, теперь я уповаю только на смерть, – ответил Монревель. – Мне горько, что я вызвал у вас чувства, кои не могу разделить, и страдаю, что не смог внушить эти чувства той единственной, кто навсегда завладела моим сердцем.

Госпожа де Сансерр смолкла: любовь, гордость, коварство и жажда мести переполняли ее одновременно. Будь на ее месте женщина честная и открытая, она бы непременно выплеснула свои чувства наружу; однако мстительная и двоедушная графиня предпочла путь притворства.

– Рыцарь, – сказала она, подавляя досаду, – впервые в жизни я получила отказ, однако меня он ничуть не удивил: я умею беспристрастно оценивать себя… я могла бы быть вашей матерью, рыцарь… Так что судите сами, могу ли я, обладая подобным недостатком, претендовать на вашу руку?.. Я не стану более препятствовать вам, Монревель, и уступаю счастливой сопернице честь приковать вас к себе узами брака; не имея возможности стать вашей женой, я навсегда останусь вашим другом. Полагаю, вы позволите мне сохранить за собой этот титул?

– О сударыня, слова эти свидетельствуют о благородстве вашего сердца, – воскликнул юноша, обманутый коварными речами. – Поверьте, – добавил он, бросаясь к ногам графини, – все лучшие чувства, которые только способно испытывать мое сердце, все, за исключением любви, навечно принадлежат вам. Во всем мире у меня не будет друга более верного, чем вы; вы станете для меня и защитницей, и матерью одновременно, и я буду служить вам все время, за исключением тех часов, кои страсть моя побуждает меня проводить у ног Амелии.

– Я польщена, Монревель: вы обещаете уделить мне крупицу счастья, – произнесла графиня, вставая с кресла. – Но когда любишь, тебе дороги любые знаки внимания любимого человека. Несомненно, более нежные чувства доставили бы мне большую радость, но с тех пор, когда я поняла, что мне не следует претендовать на них, я стану довольствоваться вашей дружбой, в искренности которой вы только что меня заверили, и, не желая оставаться в долгу, подарю вам свою… Послушайте, Монревель, я желаю немедленно доказать вам свое дружеское расположение: помните, я хочу, чтобы любовь ваша восторжествовала и вы бы навеки пребывали подле меня… Но ваш соперник уже здесь; такова воля Карла, и я не посмела ему перечить. Все, чем я могу помочь вам… пока Салену ничего не известно о ваших замыслах… это сделать так, что ему придется встречаться с моей дочерью тайно и под чужой личиной (впрочем, он явился в замок в чужом обличье). А что вы намереваетесь делать?

– Я прислушаюсь к голосу своего сердца, сударыня. Единственная милость, о которой я осмеливаюсь молить вас, – дозвольте мне отвоевать свою возлюбленную у соперника, как это подобает воину.

– На этом пути вы потерпите поражение, Монревель. Вы не знаете, с кем имеете дело, раз полагаете его способным на честные поступки. Постыдно уединившись у себя в глуши, Сален впервые в жизни покинул замок, чтобы жениться на моей дочери. Не знаю, отчего Карл сделал подобный выбор, однако он желает этого брака… и мы не можем возражать ему. Но повторяю вам: Сален, снискавший известность как трус и негодяй, без сомнения, не станет драться с вами… А если он проведает ваши замыслы, разгадает ваши намерения… Ах, Монревель, мне за вас страшно!.. Давайте поищем иной способ и не станем преждевременно выдавать наши планы… Дайте мне несколько дней на размышления, и я сообщу вам, что я намерена сделать. А пока оставайтесь в замке; я сама распущу слух о причинах, кои удерживают вас здесь.

Не подозревая, что его обманывают, Монревель, неспособный на притворство, вновь припал к стопам графини и, успокоенный, удалился.

Тем временем госпожа де Сансерр не мешкая распорядилась обо всем необходимом для своих коварных планов. Юный родственник Клотильды, тайно приведенный в замок в костюме пажа, в точности исполнил указания графини, и Монревель быстро обнаружил его присутствие. Одновременно с ним в доме появилось четверо новых лакеев, коих представили как слуг графа де Сансерра, вернувшихся в замок после гибели своего господина. Графиня шепнула Монревелю, что это люди из свиты Салена. Вскоре у рыцаря не стало никакой возможности видеться со своей возлюбленной: стоит ему появиться в ее покоях, как служанки отвечают, что она не принимает; едва он пытается приблизиться к ней в парке или в саду, как она скрывается от него; нередко видит он ее и в обществе соперника.

Испытание, выпавшее на долю Монревеля, причиняло его пылкой душе жестокие муки; отчаявшись и едва не обезумев, он наконец настиг Амелию в ту минуту, когда лже-Сален только что расстался с ней.

– Ах, жестокая, – с упреком воскликнул молодой рыцарь, не в силах долее сдерживать свои чувства, – вы презираете меня и более не находите нужным скрывать привязанность свою к другому? Вы стремитесь навеки разлучить нас! Теперь, когда мне удалось заслужить доверие вашей матушки и все, увы, зависит только от вас, вы подписываете мне смертный приговор.

Помня, что графиня пообещала сама обнадежить Монревеля, Амелия была уверена, что действия матери направлены на ускорение счастливой развязки столь ненавистного ей спектакля, и продолжала притворяться. Возлюбленному же она ответила, что, коли он желает избегнуть неприятных для него сцен, она советует ему отправиться на поля Марса, дабы с его помощью забыть о горестях, причиненных Амуром. Однако, несмотря на советы графини, Амелия не стала притворяться, что подозревает возлюбленного в недостатке храбрости: она слишком хорошо знала Монревеля, чтобы усомниться в его отваге. Любя его всем сердцем, она не позволила себе даже намекнуть, что она не верит в его смелость и желает получить доказательства.

– Что ж, решено: я покидаю вас! – воскликнул юноша, обнимая колени Амелии и орошая их слезами. – Вы нашли в себе силы распорядиться жизнью моей! И долг мой найти в себе силы исполнить ваше распоряжение. Пусть же сей счастливейший из смертных, коему я вас оставлю, по достоинству оценит мой дар! пусть он сделает вас счастливой, как вы того заслуживаете! Амелия, вы непременно расскажете мне о своем счастье: это единственная милость, о которой я вас прошу. Я узнаю, что вы счастливы, и страдания мои будут не столь горьки.

Последние слова его несказанно взволновали Амелию… Непрошеные слезы выдали подлинные ее чувства, и вот уже Монревель сжимает ее в своих объятиях.

– О, счастливый миг! – радостно восклицает он. – В этом сердце, кое я столь долго считал своим, пробудилось сострадание! О, милая моя Амелия! Значит, вы не любите Салена? Оплакивая Монревеля, вы не можете любить Салена! Амелия, скажите мне одно-единственное слово, и, сколь бы подл ни был негодяй, дерзнувший отнять вас у меня, я заставлю его биться со мной или же покараю его за то, что, будучи трусом, он осмелился уповать на вашу благосклонность.

Но Амелия уже взяла себя в руки. Страшась все потерять, она не посмела выйти из навязанной ей роли и испугалась даже на миг проявить истинные свои чувства.

– Я не стыжусь своих слез, рыцарь, – твердо заявила она, – но вы неправильно поняли их причину. Их вызвало сострадание к вам, но никак не любовь. Я привыкла видеть вас подле себя, и мне жаль потерять вас. Но я по-прежнему вижу в вас всего лишь друга, а не того, к кому питаю более нежные чувства.

– О, праведное Небо! – воскликнул Монревель. – Вы отняли у меня последнее утешение, смягчившее боль моего истерзанного сердца… Ах, Амелия, как вы жестоки! а ведь вся моя вина состоит только в том, что я боготворю вас. Неужели эти сладостные для души моей слезы вызваны лишь жалостью? Неужели только на это чувство могу я надеяться?..

Тут уединение их было нарушено, и влюбленным пришлось расстаться: рыцарь погрузился в глубокое отчаяние, а Амелия удалилась с тяжелым сердцем, нисколько не готовым к столь жестокому испытанию… девушка даже почувствовала некоторое облегчение из-за того, что мучительный разговор их был внезапно прерван.

Прошло еще несколько дней, коими графиня воспользовалась для завершения приготовлений к решающему сражению. И час пробил. Вечером, когда удрученный Монревель, в одиночестве и без оружия, возвращался из дальнего уголка сада, на него неожиданно набросились четверо и попытались убить его. Смелость не изменила ему, и он, презрев опасность, принялся отражать удары врагов… Но, будучи безоружным, вынужден был призвать на помощь и при содействии людей графини обратил противников в бегство. Узнав об опасности, которой подвергся Монревель, госпожа де Сансерр, злокозненная Сансерр, знающая лучше, чем кто-либо, чья рука нанесла сей удар, попросила юношу, прежде чем он удалится к себе, зайти в ее покои.

– Сударыня, – с порога заявляет молодой человек, – мне неведомо, что за люди напали на меня… Но у меня даже в мыслях не было, что в ваших владениях могут напасть на безоружного рыцаря…

– Монревель, – отвечает графиня, видя, что рыцарь все еще пребывает во власти возбуждения, – не в моих силах полностью оградить вас от подобного рода опасностей, я могу только помочь вам защититься от них… Мои люди мгновенно прибежали на ваш зов: что еще я могу для вас сделать?.. Я предупреждала вас, что вы имеете дело с негодяем, бороться с коим честными способами является пустой тратой сил. Он не станет отвечать вам тем же, и жизнь ваша постоянно будет под угрозой. Разумеется, мне хотелось бы держать Салена подальше от замка, но я не могу отказать от дома тому, кого герцог Бургундский прочит мне в зятья, кто любит мою дочь и любим ею! Судите сами, рыцарь, ведь я страдаю не меньше вас и не меньше вас заинтересована в благополучном разрешении этой истории. Множество уз связывают наши с вами судьбы. Уверена: удар сей нанес Сален, он знает, почему вы здесь, когда все прочие рыцари сражаются под знаменами герцога. К сожалению, о вашей любви известно многим: нашлись нескромные люди… Сален хочет отомстить, но понимает, что избавиться от вас он может только посредством преступления. И он совершит его, а ежели преступный замысел его провалится, он предпримет следующую попытку… О, милый мой рыцарь, мне страшно… но еще более я боюсь за вас!

– Тогда, сударыня, – ответил Монревель, – велите ему прекратить бесполезное переодевание и дозвольте мне открыто бросить ему вызов: на него он не сможет не ответить… К чему этот маскарад, если Сален прибыл в замок по приказу нашего повелителя? если он любим той, чьей руки он добивается, и если вы, сударыня, покровительствуете ему?

– Клянусь честью, рыцарь, не ожидала я от вас подобного оскорбления… но забудем о нем, сейчас не время для оправданий. Имейте терпение, и я расскажу вам все, что рассеет ваши заблуждения и подтвердит, что я нисколько не разделяю пристрастия своей дочери. Вы спрашиваете меня, почему Сален явился сюда переодетым? Я этого потребовала, ибо желала смягчить наносимый вам его приездом удар; теперь же, полагаю, он продолжает маскарад исключительно из трусости, ибо боится вас, завидует вам и нападает исподтишка… Вы желаете получить мое согласие на ваш с ним поединок? Ах, поверьте мне, Монревель, Сален не будет биться с вами, но, узнав о ваших намерениях, примет меры, и я не смогу поручиться за вашу жизнь. Поэтому орудие мести может быть вложено только в вашу руку, оно принадлежит только вам, и я стану презирать вас, если после той подлости, кою он только что совершил, вы не воспользуетесь им – ведь правда на вашей стороне. Когда имеешь дело с негодяем, нет нужды соблюдать законы чести! Как сможете вы прибегнуть к иным, нежели он, средствам, ежели очевидно, что он отклонит все достойные способы разрешения ссоры, кои вы ему предложите? Так почему бы вам, мой рыцарь, не нанести удар первым? С каких пор жизнь подлеца стала столь ценной, что ее нельзя отнять без боя? Мы выходим на поединок с человеком чести, но того, кто предательски покушается на нашу жизнь, мы просто убиваем. Пусть поведение повелителя вашего послужит вам примером. Когда герцог Орлеанский бесчестно выступил против Карла Бургундского, тот не стал вызывать его на поединок, а просто приказал убить его, прибегнув к сему способу как к наиболее надежному. Отделавшись от мошенника, покусившегося на его жизнь, достойный и честный рыцарь нисколько не утратит ни чести своей, ни достоинства… Знайте, Монревель, я желаю во что бы то ни стало видеть вас супругом моей дочери. Не спрашивайте меня о чувстве, побуждающем меня удерживать вас возле себя… вопрос этот заставляет меня краснеть… а сердце мое еще не излечилось от ран… вы непременно должны стать моим зятем, рыцарь, и вы им станете… Я желаю видеть вас счастливым даже вопреки своему собственному счастью… После этих слов, друг мой, полагаю, вы не посмеете утверждать, что я поощряю Салена… Иначе я с полным правом буду считать вас несправедливым – ведь вы не сумели оценить мою доброту…

Растроганный Монревель бросается к ногам графини и просит простить его за дурные мысли о ней… Но убить Салена кажется ему преступлением, и он не может на него решиться…

– О сударыня, – восклицает он со слезами на глазах, – никогда эти руки не осмелятся вонзить кинжал в грудь своего ближнего! Ведь убийство – это самое тяжкое преступление…

– Нисколько, когда речь идет о нашей собственной жизни… Откуда столь неуместная для героя слабость? Скажите мне, разве вы идете в бой не убивать? А лавровые венки, которыми венчают вас после битвы, – разве они не являются платой за убийство? Вы убиваете врагов вашего повелителя, но страшитесь заколоть кинжалом своего собственного врага! Но разве существует деспотический закон, по-разному оценивающий один и тот же поступок? Ах, Монревель, выбирайте: или мы бесповоротно признаем покушение на жизнь ближнего своего незаконным, или, напротив, признаем его справедливым, когда совершить его нас побуждают нанесенное нам оскорбление или месть… Впрочем, к чему мне убеждать вас? Трепещи, лелей свои слабость и малодушие, предавайся напрасным страхам перед несовершенным преступлением, расстанься с той, кого любишь, брось ее в объятия негодяя, похитившего ее у тебя, смотри, как Амелия, несчастная и соблазненная, отчаявшаяся и преданная, погружается в пучину горестей! Неужели ты не слышишь, как она призывает тебя на помощь, а ты, коварный, трусливо предпочитаешь обречь возлюбленную на вечные муки, нежели совершить поступок справедливый и необходимый вам обоим: отнять жизнь у вашего общего палача!

Заметив, как Монревель колеблется, графиня старается смягчить гнусность поступка, который она побуждает его совершить; внушая ему необходимость убийства, она в то же время убеждает его в невозможности и даже в опасности отказа от сего злодеяния. Одним словом, коли рыцарь не поторопится, жизнь его может прерваться, и вдобавок он рискует потерять возлюбленную, ибо в любой момент Сален может отнять ее: не располагая благоволением графини, он уверен в расположении к нему герцога Бургундского. Желая заполучить любимую девушку, он не станет стесняться в средствах, – к примеру, он вполне способен похитить ее, тем более что сама Амелия легко на это согласится. Речи двуличной графини настолько растревожили душу молодого рыцаря и смутили его разум, что тот во всем с ней согласился и поклялся заколоть кинжалом своего соперника.

Коварству графини поистине не было предела; дальнейшие события лишь подтверждают это.

Едва Монревель покинул покои графини, как мысли его тотчас приняли иное направление: его благородная натура противилась тайному убийству, и он решил ничего не предпринимать, пока не будут исчерпаны все честные способы борьбы с соперником. На следующий день он отправил лже-Салену вызов и получил вот какой ответ.

«Я не собираюсь драться за то, что уже принадлежит мне по праву; желание смерти – удел несчастного влюбленного, коим пренебрегла его избранница, а я люблю жизнь. Да и как мне не любить ее, когда каждый миг ее так дорог моей Амелии! Ежели вы, рыцарь, желаете биться, поспешите к Карлу – ему нужны герои. Поверьте, утехи Марса подходят вам больше, нежели оковы Венеры, тем более что первые приведут вас к славе, а вторые обойдутся вам слишком дорого. И запомните, я при этом ничем не рискую».

Прочитав сие дерзкое письмо, Монревель едва не задохнулся от гнева.

– Негодяй отказывается от поединка и при этом смеет мне угрожать! – воскликнул он. – Что ж, долой сомнения, я должен действовать, и действовать наверняка. Пришла пора позаботиться о предмете моей любви… Но боже милосердный!.. Что я говорю… А если она любит его… Пылает страстью к коварному сопернику… Лишив жизни Салена, сумею ли я завоевать сердце моей Амелии? Осмелюсь ли явиться к ней с руками, обагренными кровью обожаемого ею возлюбленного?.. Сегодня она ко мне равнодушна… Но если я убью предмет ее страсти, она может меня возненавидеть.

Сомнения раздирали несчастного Монревеля. Однако спустя два часа после получения письма ему сообщили, что графиня ждет его у себя.