Преступная добродетель

Возвратившись к своей подопечной, он в подробностях рассказывает ей об ужасном приеме, ему оказанном, и заверяет ее, что если бы она не была дочерью Дюперье, то он бы сумел заставить его раскаяться в столь недостойном поведении. Сесиль благодарит Доржевиля за проявленное благоразумие; но когда он, возобновив свою речь, сообщает, что, несмотря ни на что, решил через день с ней обвенчаться, она не может скрыть испуга. Она хочет что-то сказать… слова никак не слетают с губ… Она пытается скрыть смущение… но лишь увеличивает его…

– Мне, – произносит она в невероятной растерянности, – мне – стать вашей женой!.. Ах, сударь… Ваша жертва слишком велика для бедной девушки… Я недостойна ваших хлопот.

– Напротив, мадемуазель, – живо возразил Доржевиль, – вы наказаны за вашу провинность, и, как мне кажется, чересчур сурово. Ваше раскаяние искупило ее, а тот, кто явился ее причиной, покинул этот мир и, следовательно, не сможет повлиять на вашу жизнь. Вам остается похоронить воспоминание о содеянном в своем сердце, использовав тот злополучный жизненный опыт, что дается нам путем собственных ошибок, но себе во благо… Да будет вам известно, что проступок подобного рода нисколько не унижает вас в моих глазах. Если вы сочтете меня достойным его исправить, я осмелюсь предложить вам, мадемуазель… свою руку, свой дом… свое состояние – словом, всем, чем я располагаю, я готов служить вам… Решайте!

– О сударь! – воскликнула Сесиль. – Простите волнение, переполняющее меня до краев, но разве могла я рассчитывать на подобную доброту вашу после того, как мои родители столь сурово обошлись со мной? И неужели вы считаете меня способной воспользоваться ею?

– Я совершенно не одобряю суровости ваших родителей и не считаю легкомыслие преступлением. Вы достаточно оплакали свою вину: я хочу вернуть вам покой, предложив вам стать моей женой.

Мадемуазель Дюперье падает к ногам своего благодетеля, задыхаясь от переполняющих душу чувств, с губ ее срываются лишь обрывочные слова благодарности. Немного успокоившись, она, не прекращая благодарить Доржевиля, признается ему в любви, и тот решает, что завоевал ее сердце. Так что менее чем через неделю они сочетаются браком, и девушка становится госпожой Доржевиль.

Однако молодая супруга продолжает вести уединенный образ жизни, объяснив супругу, что, поскольку ей не удалось примириться со своей семьей, ей не подобает широко появляться в обществе. Расстроенное здоровье также служит ей предлогом для уединения, и Доржевиль ограничивается тем, что представляет ее всего лишь нескольким соседям, посетившим его. В это же время Сесиль употребляет все свои чары, чтобы убедить мужа уехать из Пуату: она уверяет его, что при нынешнем положении вещей ни он, ни она не смогут жить здесь прежней достойной жизнью и лучше им уехать в какую-нибудь отдаленную провинцию, где она, супруга Доржевиля, будет ограждена от докучности и оскорблений, выпавших здесь на ее долю.

Доржевиль одобряет это решение. В письме к другу, проживающему возле Амьена, он просит присмотреть для него в тех краях небольшое имение, где бы он смог провести остаток своих дней вместе с милой молодой особой, на которой он недавно женился и которая, поссорившись с родителями, не может более находиться в Пуату, где ее преследуют горестные воспоминания.

Пока они ожидали ответа, в замок приехал Сен-Сюрен. Прежде чем предстать перед своей бывшей хозяйкой, он просит разрешения поговорить с Доржевилем; последний оказывает ему радушный прием. Сен-Сюрен рассказывает, что горячее участие, принятое им в делах Сесили, стоило ему места и он явился сюда, дабы засвидетельствовать свое почтение и проститься, ибо он решил отправиться искать счастья в других краях.

– Вам не следует уезжать отсюда, – взволнованно говорит Доржевиль, исполнившись к нему сочувствия.

Зная, что помощь, оказанная этому человеку, доставит удовольствие жене, он заявляет:

– Нет, мы вас ни за что не отпустим.

И Доржевиль, полагая, что делает приятный сюрприз своей обожаемой супруге, представляет ей Сен-Сюрена как управляющего их домом. Госпожа Доржевиль, растрогавшись до слез, целует мужа и осыпает его тысячью благодарностей за столь внимательное к ней отношение, ибо она всегда была привязана к этому верному и преданному слуге. Некоторое время беседа их касается господина и госпожи Дюперье. Сен-Сюрен сообщает, что они остались столь же непреклонны, как и во время встречи с Доржевилем, и рассказ его лишь подкрепляет решение о необходимости скорейшего отъезда.

Из Амьена пришли хорошие новости. Молодой чете подыскали подходящее жилище, и супруги уже собирались туда отбыть, как произошло событие, менее всего ожидаемое и от этого еще более ужасное. Оно раскрыло глаза Доржевилю, развеяло навеки его безмятежность и разоблачило наконец бесчестное создание, безнаказанно дурачившее его в течение шести месяцев.

В замке царило спокойствие и довольство. Завершив скромную трапезу, Доржевиль и его супруга в гостиной наслаждались отдыхом, безмятежным и отрадным для Доржевиля, но не для его жены, ибо порочное существо не способно понять тихие радости бытия. Счастье не может сопутствовать преступлению. В случае нужды человек порочный может прикинуться блаженным и безмятежным праведником, однако радости это притворство ему не доставит.

Неожиданно раздается страшный шум, с грохотом распахиваются двери: Сен-Сюрен, закованный в кандалы, появляется на пороге, окруженный отрядом местной гвардии. От отряда отделяется человек в гражданском платье и, увлекая за собой четырех солдат, кидается на бросившуюся бежать Сесиль, задерживает ее и, не обращая внимания ни на ее вопли, ни на возмущение Доржевиля, собирается тотчас ее увести.

– Сударь… сударь! – восклицает Доржевиль, заливаясь слезами. – Во имя Неба, выслушайте меня… В чем виновна эта женщина и куда вы ее ведете? Да будет вам известно, что это моя жена и вы находитесь в моем доме.

– Сударь, – кротко отвечает чиновник, убедившись, что добыча от него не ускользнет, – огромное ваше несчастье состоит в том, что вы, человек честный и порядочный, женились на этом создании. Но даже звание жены вашей, столь гнусно и бесстыдно ею узурпированное, не спасет ее от заслуженного приговора… Вы хотите знать, куда я ее повезу? В Пуатье, сударь, где, согласно приговору, вынесенному ей парижским судом и которого ей благодаря своей изворотливости до сих пор удавалось избегать, завтра она будет сожжена заживо вместе со своим недостойным любовником, коего вы также видите перед собой, – заключил чиновник, указывая на Сен-Сюрена.

При этих ужасных словах силы покидают Доржевиля: он падает без сознания, и судейский чиновник, видя, что узники его под надежной охраной, сам бросается на помощь несчастному супругу. Наконец Доржевиль приходит в себя…

Что же до Сесили, то она в это время сидела на стуле под охраной солдат в той же самой гостиной, где еще час назад чувствовала себя хозяйкой… Сен-Сюрен, также под охраной, сидел в двух шагах от нее. Последний проявлял признаки беспокойства, неомраченное же чело Сесили свидетельствовало о полнейшем ее равнодушии к происходящему. Ничто не могло смутить спокойствия этой порочной души: погрязшая в преступлениях, она без страха ожидала своей участи.

– Благодарите Небо, сударь, за сегодняшние события, – обратилась Сесиль к Доржевилю, – ибо они спасли вам жизнь. Иначе на следующий день после нашего прибытия на новое место, где вы предполагали устроиться, вам в пищу был бы подмешан этот порошок и через шесть часов вы бы испустили дух.

С этими словами она вынула из кармана пакетик и швырнула его на пол.

– Сударь, – обратилась преступница к судейскому чиновнику, – вы видите, я целиком в вашей власти, и вам легко исполнить мою просьбу: я хотела бы ненадолго задержаться в этом доме, дабы разъяснить Доржевилю некоторые, вероятно, заинтересующие его обстоятельства… Да, сударь, – продолжила она, обращаясь к мужу, – именно вы более других скомпрометировали себя в этой истории. Попросите, чтобы мне разрешили побеседовать с вами, прежде чем меня уведут, и тогда я расскажу удивительные для вас вещи. Выслушайте их до конца, и да не перейдет несомненное ваше отвращение ко мне в ненависть. Ужасное повествование мое покажет вам, что если я самая негодная и преступная среди женщин… то это чудовище, – указала она на Сен-Сюрена, – без сомнения, является самым гнусным среди мужчин.

Час был не поздний, и чиновник согласился подождать, пока пленница его поведает свою историю. Возможно, он и сам был расположен ее выслушать, ибо, осведомленный о преступлениях арестованной, он ничего не знал об отношениях ее с Доржевилем. Двое солдат остались в гостиной с заключенными и чиновником, остальные удалились, двери закрыли, и мнимая Сесиль Дюперье начала свой рассказ следующими словами:

– Доржевиль, вы видите перед собой создание, сотворенное Небом, чтобы мучить вас до скончания дней ваших и опозорить дом ваш. Будучи в Америке, вы узнали, что спустя несколько лет после вашего отъезда из Франции у вас появилась сестра. Еще через несколько лет вы узнали, что сестра эта, дабы насладиться любовью обожаемого ею человека, подняла руку на тех, кто дал ей жизнь, и, спасаясь от правосудия, бежала со своим любовником… Вглядитесь же, Доржевиль, и вы узнаете преступную сестру в вашей несчастной супруге и любовника ее в Сен-Сюрене… Теперь вы убедились, что преступления не отягощают мою совесть и я приумножаю их, когда выпадает случай. А теперь узнайте, как мне удалось обмануть вас, Доржевиль…

Успокойтесь, – произнесла она, видя, как несчастный брат ее в ужасе от нее отшатнулся и готов лишиться чувств. – Придите в себя, брат мой: это мне следует содрогаться… но вы же видите, я спокойна. Наверное, я не была рождена для преступления, коварные советы Сен-Сюрена заронили семена его в мое сердце… Это ему вы обязаны гибелью наших родителей: он посоветовал мне убить их, он снабдил меня всем необходимым для совершения преступления, он же дал мне яд, который должен был прекратить и ваши дни.

Когда наше первое предприятие удалось, нас стали подозревать; пришлось бежать, не сумев забрать ожидаемых нами денег. Скоро обнаружились доказательства нашей вины; прошел суд, издали постановление об аресте. Мы бежали… но, к несчастью, недостаточно далеко. Мы распустили слух, что скрылись в Англии, и нам поверили, а мы самонадеянно решили, что нет надобности ехать дальше. Сен-Сюрен поступил в услужение к господину Дюперье; на время ему пришлось забыть о своих талантах. Меня он спрятал в деревне по соседству с владениями этого достойного человека, там он тайно навещал меня; о моем убежище знала лишь женщина, давшая мне приют.

Сей образ жизни мне скоро наскучил, бездействие угнетало меня; честолюбие часто присуще преступникам. Спросите тех, кому удалось незаслуженно выдвинуться, и вы увидите, что выдвижению этому зачастую сопутствовало преступление.

Сен-Сюрен охотно согласился пуститься на поиски новых приключений, но я оказалась беременна, и мне сначала следовало освободиться от этой обузы. На время родов Сен-Сюрен хотел отправить меня в деревню, удаленную от владений своих господ, к одной женщине, дружившей с моей хозяйкой. Для сохранения тайны мы решили, что я отправлюсь к ней одна. Когда вы меня повстречали, я как раз направлялась туда; схватки начались раньше, чем я достигла жилища этой женщины, и под деревом я самостоятельно разрешилась от бремени… Там меня охватило отчаяние, я вспомнила, кем была ранее. Родившаяся в достатке, имевшая возможность претендовать на самую лучшую партию в нашем крае, я решила убить несчастный плод моего разврата, а затем заколоть себя кинжалом.

Появились вы, брат мой; вы приняли участие в моей судьбе. Меня же охватил соблазн новых преступлений: я решила обмануть вас, дабы подогреть интерес, проявленный вами к моей особе. Из родительского дома недавно бежала Сесиль Дюперье; ее преступная связь с любовником поставила ее в равное со мной положение, и она хотела избежать позора. Прекрасно осведомленная обо всех подробностях ее истории, я решила сыграть роль этой девушки. Я твердо знала: во-первых, она не вернется, и, во-вторых, родители ее, даже если она бросится к ним в ноги, никогда не простят ее заблуждения. И я сочинила собственную историю. Вы согласились доставить письмо, где я сообщала Сен-Сюрену о своей достойной изумления встрече с братом, коего я никогда бы не узнала, если бы он сам мне не представился. Потом же я возымела дерзкую надежду, не возбуждая в вас подозрений, заставить вас способствовать восстановлению нашего состояния.

Сен-Сюрен передал мне через вас ответ, и с тех пор мы не прекращали переписываться и даже виделись тайно несколько раз. Вы помните неудачи у семейства Дюперье; я не противилась вашим демаршам, ибо была уверена в провале и, познакомив вас с Сен-Сюреном, не сомневалась, что изворотливость моего любовника найдет способ заставить вас приблизить его к себе. Вы заговорили со мной о любви… решили пожертвовать собой ради меня… Все эти шаги соответствовали моим замыслам относительно вас.

Вы помните, я хотела отказать вам, Доржевиль, но вы утверждали, что привязанность ваша ко мне все возрастает, и предложили скрепить ее узами Гименея. Предложение ваше полностью соответствовало моим планам, ибо брак смывал с меня позор, избавлял от унижений и нищеты… разбогатев и позабыв о прошлых преступлениях, я смогла бы уехать в отдаленную провинцию… где наконец стала бы женой своего любовника. Однако Небо воспротивилось моему замыслу. Остальное вам известно, и вы видите, как я наказана за свои проступки…

Сейчас вы избавитесь от чудовища, кое должно быть вам омерзительно… от существа низменного, злоупотребившего вашей доверчивостью… от той, кто, предаваясь кровосмесительному наслаждению в объятиях ваших, отдавалась еще и этому негодяю, ежедневно, с того самого момента, когда чрезмерное сострадание ваше приблизило нас друг к другу.

Вы должны ненавидеть меня, Доржевиль… Я того заслуживаю… Презирайте меня, молю вас… Но завтра, глядя из окон вашего замка на языки пламени, что пожирают тело несчастной… столь жестоко надругавшейся над вашими чувствами… едва не оборвавшей нить жизни вашей… пусть утешением мне будет мысль, что чувствительная душа ваша сострадает моим несчастьям и что хотя бы единственной слезой вы оплачете меня и, быть может, вспомните, что та, кто стала мукой и позором всей вашей жизни, рождена была сестрой вашей. По праву рождения моего вы не можете отказать мне в сочувствии.

Низкая женщина не ошиблась: она растрогала сердце несчастного Доржевиля, и он заливался слезами, слушая ее рассказ.

– Не плачьте, Доржевиль, не плачьте, – сказала она, – я была не права, прося оплакать мою участь. Я этого не заслужила, вы же так добры, что уже исполнили мою просьбу. Позвольте мне осушить ваши слезы напоминанием о моих преступлениях. Взгляните на несчастную, говорящую с вами, как на самое гнусное скопище всяческих пороков, и вы содрогнетесь, вместо того чтобы проливать слезы сострадания…

При этих словах Виржини встает.

– Идемте, сударь, – твердым голосом обращается она к офицеру, – идемте, и пусть смерть моя будет уроком для жителей этой провинции. Пусть слабый пол, к коему принадлежу и я, увидев мою смерть, поймет, куда заводят неподчинение долгу и забвение Бога.

Спускаясь по лестнице, ведущей во двор, она попросила разрешения взглянуть на сына. Благородный и великодушный Доржевиль, приказавший воспитывать младенца с великим тщанием, не мог отказать ей в этом утешении. Приносят несчастного ребенка: она прижимает его к груди, целует… и вдруг, словно задув искру нежности, вспыхнувшую на мгновение в ее груди и осветившую весь ужас ее нынешнего положения, она собственными руками душит злосчастного младенца.

– Умри! – восклицает она, отбрасывая в сторону труп. – Тебе незачем жить, ибо рождение твое обрекает тебя на позор, бесчестие и страдание. Ты – моя последняя жертва: на земле более не осталось ни единого следа моих злодеяний.

При этих словах злоумышленница быстро садится в полицейскую карету, Сен-Сюрен в кандалах следует за ней на лошади. На следующий день в пять часов вечера оба гнусных преступника гибнут в страшных муках, уготованных им гневом Неба и людским правосудием.

Доржевиль же после тяжелой болезни роздал свое состояние домам призрения, покинул Пуату и удалился в обитель траппистов, где и умер через два года, так и не сумев, несмотря на полученный им жестокий урок, побороть в себе ни чувства жалости, ни стремления к благотворительности, прочно укоренившейся в душе его, ни безмерной любви к несчастной женщине, терзавшей его до последнего вздоха… и ставшей позором всей его жизни и единственной причиной его смерти.

Пусть же те, кто прочтет эту историю, поймут, что все мы должны чтить священные обязательства наши, забвение коих ведет нас к погибели. Если, паче чаяния, угрызения совести смогут остановить продвижение по стезе порока единожды оступившихся, то, значит, законы, предписываемые добродетелью, навсегда запечатлелись в сердцах наших. Слабость наша губит нас, зловредные советы развращают, рискованные поступки соблазняют, все предостережения оказываются забытыми, и дурман рассеивается лишь тогда, когда меч правосудия, готовый прервать череду преступлений наших, уже занесен над нашей головой: тогда уколы совести становятся невыносимы. Но время ушло, отмщение теперь принадлежит людям, и тот, кто причинял вред своим ближним, рано или поздно кончиной своей повергнет их в трепет.

Жюльетта и Ронэ, или заговор в Амбуазе [1 - Речь идет о заговоре с целью похитить юного короля Франциска II, находившегося под влиянием братьев Гизов – герцога и кардинала (приходившихся дядьями Марии Стюарт, жене Франциска). Яростные католики, Гизы отличались крайней нетерпимостью к протестантам. После провала заговора Гизы жестоко расправились с его участниками, приказав повесить их на балконах и стенах замка; долгое время трупы их было запрещено снимать, и ветер разносил по округе смрадный запах разложения. – Примеч. автора.]

Историческая повесть

Мир, подписанный в 1559 году в Като-Камбрези[2 - Мир, заключенный 3 апреля 1559 г. в Като-Камбрези королем Франции Генрихом II и королем Испании Филиппом II, положил конец Итальянским войнам. – Примеч. автора.], лишь ненадолго вернул Франции спокойствие и умиротворение, коего она была лишена вот уже почти тридцать лет, ибо грудь ее терзали распри внутренние, гораздо более опасные, нежели враг внешний. Две религии, исповедуемые в стране, ревность и честолюбие, обуявшие слишком многих героических личностей, слабость правителей, смерть Генриха II, немощь Франциска II – все говорило о том, что вскоре после победы над врагом внешним следует ожидать пожара внутреннего, пламя коего будет во много раз смертоноснее, чем нашествие из-за границы.

Испанский король Филипп II жаждал мира; не желая иметь дело с Гизами, он уладил вопрос с выкупом коннетабля Монморанси, плененного им в День святого Кантена, дабы сей доблестный воин смог вместе с Генрихом II выработать условие договора, приемлемого для истерзанных войною народов обеих стран.

Приготовившись вступить в борьбу за королевское расположение, герцог Гиз и коннетабль решили прежде всего укрепить свои позиции, завербовав себе надежных союзников. Еще пребывая во мраке узилища, коннетабль распорядился женить Дамвиля, своего второго сына, на Антуанетте де Ла Марк, внучке знаменитой Дианы де Пуатье, носившей титул герцогини Валантинуа и заправлявшей всем при дворе своего любовника, короля Генриха.

С теми же целями Гизы устроили брак главы своего дома, Шарля III, герцога Лотарингского, с мадам Клод, второй дочерью короля[3 - Заключив брак с Анной д’Эсте, дочерью герцога Феррарского и Рене Французской, герцог Франсуа де Гиз стал дядей короля и получил право претендовать на титул герцогов Анжуйских; претензии эти были основаны на том, что родоначальницей Анжуйского дома являлась Иоланда, дочь Рене Анжуйского. – Примеч. автора.].

Генрих II жаждал мира почти так же сильно, как и король Испании. Ценитель роскоши и галантных манер, монарх устал от войны, боялся Гизов, желал поскорей увидеть горячо любимого им коннетабля и наконец получить возможность сменить непостоянные лавры Марса на гирлянды из роз и мирта, коими он так любил увивать Диану. Он прилагал все усилия для ускорения переговоров, и старания его оказались не напрасны.