Маша

Поди, сговори с нею! Ты ее развеселить хочешь, а она тебя скорей запечалит.

XI

А Федя все сумрачней да угрюмей, а Маша точно и взаправду начала прихварывать, – на глазах у меня тает; слегла. Один раз я сижу подле нее – она задумалась крепко, – вдруг входит Федя бодро так, весело: «Здравствуйте!» – говорит. Я-то обрадовалась: «Здравствуй, здравствуй, голубчик!» Маша только взглянула – чего, мол, веселье такое?

– Маша! – говорит Федя. – Ты умирать собиралась, молода еще, видно, ты умирать-то!

Сам посмеивается. Маша молчит.

– Да ты очнись, сестрица, да прислушайся! Я тебе весточку принес.

– Бог с тобой и с весточкой! – ответила. – Ты себе веселись, Федя, а мне покой дай.

– Какая весточка, Федя, скажи мне? – спрашиваю.

– Услышишь, тетушка милая! – и обнял меня крепкокрепко и поцеловал. – Очнись, Маша! – за руку Машу схватил и приподнял ее. – Барыня объявила нам: кто хочет откупаться на волю – откупайся, очень дешево отпущу. Молодой барин, слышно, в карты проигрался, так деньги ей до зарезу надобны. Дядя Матвей порешил, что не то пожитки, руку свою правую продам, да откуплюсь. Порешил: на завод наймусь, – не то что службу там всякую отбывать, – камни буду на себе возить. И все согласны, что ему откупиться следует: семья у него – всего жена да мальчишка, как-нибудь биться можно.

Рассказывает Федя, а мы слушаем. Я хочу что-то сказать, да слова не приберу. Вдруг Маша как вскрикнет, как бросится брату в ноги! Целует и слезами обливает, дрожит вся, голос у ней обрывается.

– Откупи меня, родной, откупи! Милый мой, откупи меня! Господи! Помоги же нам, помоги!

Федя уж и сам рекою разливается, а у меня сердце покатилось – стою, смотрю на них.

– Погоди ж, Маша, – проговорил Федя, – дай опомниться-то! Обсудить, обдумать надо хорошенько!

– Не надо, Федя! Откупайся скорей. скорей, братец милый!

– Помехи еще есть. Маша, – я вступилася, – придется продать, почитай, последнее. Как, чем кормиться-то будем?

– Я буду работать, братец! Безустанно буду работать! Я выпрошу, выплачу у людей! Я закабалюсь куда хочешь, только выкупи ты меня! Родной мой, выкупи! Я ведь изныла вся! Я дня веселого, сна спокойного не знала! Пожалей ты моей юности! Я ведь не живу – я томлюсь! Ох, выкупи тдедя, выкупи! Иди, иди к ней.

Одевает его, торопит, сама молит-рыдает! Я и не опомнилась, как она его выпроводила. Сама по избе ходит, руки ломает. И мое сердце трепещет, словно в молодости, – вот что затевается! Трудно мне было сообразиться, еще труднее успокоиться.

Ждем мы Федю, ждем, не дождемся! Как завидела его Маша, – заплакала, зарыдала, а он нам еще издали кричит: «Слава богу!» Маша так и упала на лавку. Долго, долго еще плакала. Мы унимать.

– Пускай поплачу, – говорит, – не тревожьтесь: сладко мне и любо, словно я на свет божий нарождаюсь! Теперь мне работу давайте! Я здорова. Я сильная какая, если б вы знали!

XII

Вот и откупились мы. Избу, все спродали. Жалко мне было покидать, и Феде сгрустнулось: садил, растил – все прощай! Только Маша веселая и бодрая – слезки она не выронила. Какое! Словно она из живой воды вышла – в глазах блеск, на лице румянец; кажется, что каждая жилка радостью дрожит. Дело так и кипит у нее. «Отдохни, Маша!» – «Отдыхать? Я работать хочу!» – и засмеется весело. Тогда я впервые узнала, что за смех у нее звонкий! То Маша белоручкой слыла, а теперь Машу первой рукодельницей, первой работницей величают. И женихи к нам толпой.

А барыня-то гневалась – боже мой! Соседи смеются: «Холопка глупая вас отуманила! Она нарочно больною притворилась. Ведь вы, небось, даром почти ее отпустили?» Барыня и вправду Машей не дорожилась.

Поселились мы в избушке ветхой, в городе, да трудиться стали. Бог нам помог, мы и новую избу срубили. Федя женился. Маша замуж пошла. Свекровь в ней души не слышит: «Она меня, словно дочь родная, утешает – что это за веселая! Что за работящая!» Больна с той поры не бывала.

Федю тоже бог благословил: живет с женою согласно, и я при них живу, детушек нянчу. Два сынишка у него, такие живчики.