Нервные окончания

Она смотрела во все глаза на этого человека и его дом. На разрисованные стены, на душистые свечи, на гору окурков и пепла в огромном медном блюде, на пёстрые занавеси вместо дверей, на грязную посуду в раковине, на него. Она не могла понять, что тут хорошо, а что плохо, что стоило бы отмыть или вообще выбросить, а чему, наоборот, цены не было. Впрочем, нет, про самого Боба она поняла сразу.

Они говорили всю ночь, точнее, говорил он. Рассказывал обо всем сразу: о ритме, который поднимается из глубин Земли, раскачивая реальность; о волнах энергии, которые можно поймать и оседлать; о тонких мирах, проникающих сквозь дыры в наш грубый материальный мир. О том, что есть способы уйти далеко и есть способы вернуться. Как возвращать потерянных странников и потерянные вещи. Как умирают животные и как умирают люди. Как лечат и как убивают. Как узнать суть предмета и как спрятать очевидное. О снах, о приходах, о духовных практиках. О ней. Он знал её сердце, страхи, надежды, самообманы. Знал, где болит, – погладил пальцами висок: «Вот здесь».

Кира задержала его руку, прижала к щеке, поцеловала в ладонь. Больше ничего между ними в ту ночь не было.

На следующий вечер она снова пришла, позвонила в дверь. Дом его был пуст и чист. «Я ждал тебя», – говорит. А больше ничего не сказал. Вчера, когда все праздновали день любви, у них было время слов, а сегодня пришло время танцевать. Его музыка, как и его чай, сделана из трав, звука воды, постукивания палочкой по чаше, по медному блюду; из душистого дыма, из огня. Вчера она смотрела – на худое вдохновенное лицо, тонкие пальцы, на длинные темные волосы. Ловила его косой жаркий взгляд, блеск белых зубов между темных губ. Сегодня пришло время закрыть глаза и прикасаться. С ней танцевали его прохладные пальцы, лёгкие волосы, горячие губы, острые зубы. И она танцевала с ним пальцами, волосами и губами. Будто не люди они были, а демоны.

Через много часов она нашла себя на полу, на чёрной шкуре какого-то мёртвого зверя, а живой зверь плескался в ванной, фыркал, как конь, что-то напевал. Вышел, вытираясь, посмотрел на неё, расхохотался, запрокинув голову; обнял, закурил, отпил из чашки остывшего чая – сделал сразу множество движений сотней своих рук, тысячью уст. А она всё смотрела и глупо думала: «Надо же, демон, а чай пьёт». Потом он проголодался, и она побежала куда-то за едой, всё думая, а можно ли ему обыкновенное мясо? А хлеб? А сыр, а красное вино? Чем же его, такого, кормить?

Оказалось, он почти всё ест, даже странно.

Потянулись удивительные ночи, протяжные, как послезвучие гонга, в который ударил на далёкой горе бритоголовый монах. Днём Кира уходила, ведь у неё ещё оставалась какая-то сомнительная жизнь за пределами этого чудесного дома, дела, приносившие деньги, тридцать никчёмных предыдущих лет, от которых она медленно освобождалась по вечерам, возвращаясь к Бобу. Там часто были гости, приносившие еду и чай, те, кому негде ночевать, и те, кому нечем жить. Боб принимал всё и всех, делился собою так щедро, что у Киры сжималось сердце – а ну как разорят, растащат огромную душу все эти люди. Но он никогда не кончался, как вода в светлом озере. Они называли его то Борис, то Бобушка, каждый находил ему своё имя, а для неё он стал Мастер Бо, как у Гребенщикова.

Она никогда не знала будут они сегодня разговаривать или танцевать. И в том, и в другом была для неё сладость и тайна. Сладость и тайна в этом доме жила во всём, даже в том, чтобы мыть посуду и стирать его рубашки – в этом как раз особенная сладость…

Когда первый раз увидела, как он танцует с другой женщиной, заплакала. Она теперь часто плакала – от любви, от внезапно наступившей ясности, но эти слезы оказались горькими, как перец. Он услышал, пришёл на кухню и забрал её к себе, в музыку, в ясность. Потом говорил: «Не ревнуй. Нет боли, нет ревности, нет границ, когда демоны любят. Это тела слабы, а души свободны, соединяются сколько хотят – и две, и три, и пять душ могут слиться и сделать друг друга сильнее».

Она верила, кивала. А тело его всё-таки любила и хотела ему добра. Купила перчатки, когда увидела, как на морозе краснеют бесценные руки. Приносила что-то материальное, жалкое, складывала к его ногам, потому что сама была такая же жалкая, телесная, не умела жить одной душой. Но честно старалась научиться.

Мастер Бо поехал в Киев на несколько дней, она, было, рванулась за ним, но дела не отпустили. Стала ждать. В первый вечер пошла к подруге, та беременная была, шестой месяц дохаживала. Раньше Кира к ней часто заезжала, а тут пропала. Сели чайку попить, поболтать. Но чай казался безвкусным, а разговор получился плоский, как у глухих. Кира ей: «энергия, ритм», а она: «шевелится, переворачивается». Кира ей: «душа, тонкий мир», а она: «на УЗИ пальчики видно». Потом говорит: «У тебя появился кто?» И тут Кира рассказала – про силу, про сладость, про свободу. А она спрашивает: «А работает где? Сколько получает?» Ну как объяснить, где демоны деньги берут? Ушла.

Дома покормила кота и спать легла. Кот смотрит странно – она его, конечно, не забывала, раз в день обязательно появлялась, заботилась, но это было не то, что раньше, конечно. Свернулся у неё на подушке, затарахтел.

Утром Кира проснулась от грохота. Как будто забили божьи барабаны и небо упало. Только в ухе при этом почему-то щекотало. Сунула ватную палочку, посмотрела, а там блошка чёрная, с кота прибежала, видимо. Где он их только берёт, сидя-то дома. Посмеялась, но Бо эсэмэску отправила: «Проснулись барабаны Бога» – пусть думает… Надо бы, кстати, ему денег на телефон кинуть, а то вечно кончаются.

А на следующий день у Киры началась аллергия. Думала, от тоски чешется, но по шее и по лбу пошли красные пятна, и Кира испугалась. Помчалась к дерматологу, в ближайший КВД, по дороге молилась: «Только бы не от нервов, не псориаз какой, его же не вылечишь. И только бы не краснуха – я же к Ленке беременной ходила! Уж тогда пусть лучше нервное, от краснухи-то дети мёртвые рождаются». Влетела к врачу в своих серебристых мехах (еще февраль не кончился) перепуганная, бледная. Показала сыпь и голову, где чешется. Не краснуха?! Врачиха говорит: «Сядьте, дамочка. Сейчас рецепт выпишу. Вот вам антипедикулезное, с вас пятьсот рублей».

Анти-пе-ди… это ж от вшей?! Ну да, говорит, у вас там их стада, и гниды ещё. Вы не волнуйтесь, в наше время у всех бывает, не только у бомжей.

Киру трясло от стыда и отвращения. От одной мысли, что по ней бегают десятки маленьких лапок, накатывала паника. Казалось, что человек, стоящий позади в аптечной очереди, сейчас увидит среди её русых волос чёрную вошь и закричит, и опозорит. Хотя куда уж больше позора…

Дома, едва раздевшись, намазала на голову дрянь из тюбика, побросала одежду в машинку. Потом целые сутки отмывала и отстирывала всё в доме, что нельзя стирать – выбросила, чего нельзя выкинуть – обработала спреем специальным, завязала в пакеты и спрятала на антресоли, через месяц там все должны передохнуть. А шубку в химчистку сдала. К вечеру опомнилась, позвонила подруге, повинилась:

– Лен, ведь я тебе вшей могла принести. Тебе, беременной, некстати.

– Не боись, Кир, мустанги никому некстати, но ты мне точно не успела присадить – сбежала как ошпаренная через пятнадцать минут. Я вымою всё, конечно. А ты волосы потом уксусом прополощи, от него гниды легче отходят.

– Как ты сказала – мустанги?

– Ну да, мы так в детстве называли. Они ж скачут. Я раньше, когда тусовалась много, «стопом» ездила, вписывалась где ни попадя, всё время цепляла. Тогда все цепляли. Мазали уж не помню чем, а парни просто головы брили.

– Лен, мне так стыдно чего-то…

– Ну ты же принцесса у нас… Да ерунда всё это. Ты вот что, демона своего продезинфицируй. Ведь от него нахваталась, сто пудов.

– Лен, ну как я ему скажу… Он такой… а я такая – «у меня вши».

– Балда, это у него вши. Одной лечиться бесполезно, так и будут по вам скакать, с одного на другого. И бомжатник весь его вычисти.

– Ну… ну ладно.

К счастью, Мастер Бо вернулся в Москву только через два дня. Было как раз первое марта. Кира в последний раз намазалась, чем положено, и на следующий день поехала к нему. По дороге зашла в аптеку, купила лекарство. Волновалась страшно, всё думала, как начать, что сказать. Но когда он открыл дверь, поняла, что говорить ничего не надо – Мастер Бо был наголо выбрит. Она посмотрела на его большие нежные уши и умилилась. Такой мальчишка без волос, сразу заметно, что даже чуть моложе её. Зашла – в доме чистота… Не стала ни о чем спрашивать, пусть сам расскажет. Она ему тогда ответит: «Мустанги – ерунда! У меня тоже», и вместе они посмеются.

Нет, посмеяться не получилось. Он сказал, что отметил таким образом приход весны, решил совершить акт инсоляции, открыться лучам просыпающегося светила…

А она слушала и думала: «Надо же – врёт. Демон – и врёт. Значит, пусть лучше меня вши жрут, чем признаться. Демон ты мой ушастый…» Вдруг её охватила усталость и печаль. Она встала, поцеловала Бо в лоб и сказала: «Знаешь, милый, я тебя недостойна. Ты демон, а у меня вши. Я больше не приду».

И ушла.

Приехала к Ленке, смеясь, стала рассказывать:

– Лен, ну ты представь. Сидит лысый, уши торчат, про инсоляцию мне заливает, врёт и не краснеет. Дееемон… – расхохоталась, задыхаясь, повторяла: – Му… муууустангер он, а не демон… барабаны бо… бога…

Не могла остановиться, давилась водой из чашки, плакала. Очень долго плакала, Ленка её утешала, а она всё не могла остановиться, потому что вспоминала, как читала в четырнадцать лет про Мориса Джеральда, гордеца окаянного, мустангера:

«– Кто бы ты ни был, откуда бы ты ни пришел, куда бы ни лежал твой путь и кем бы ты ни стал, с этих пор у нас одна судьба! Я чувствую это – я знаю это так же ясно, как вижу небо над собой!»

Тогда читала и думала, что у нее так же будет, даже наизусть слова выучила.

Теперь показалось, что ее собственная судьба солгала, под звуки небесного барабана проскакала мимо. На мустанге.

Конфетки из «Эдема»

Алиночка решила завести любовника. Что ж, дело женское, бывает. Одна беда – Алиночка уже восьмой год замужем, и разводиться не собиралась. Это тоже не редкость, когда крепкие в общем-то парочки начинают глядеть в разные стороны в поисках новых впечатлений. И всегда найдутся желающие в этом деле помочь – такие же заскучавшие в браке супруги.

– Это взрослые отношения, – объясняла Алиночка подруге. – Пока мы были юные и свободные, влюблялись, головы теряли, трепетали. А теперь просто находишь подходящего мужчину и как-то легко, слово за слово, с ним обо всём договариваешься. Без придыханий.

– И кого же ты себе подыскала? – поинтересовалась Кира. Она мужа не имела, но измены не очень-то одобряла, хотя из дружеской солидарности старалась не осуждать.

– Ну… есть один. Тоже женатый. Это же хорошо, гарантия, что не будет дёргаться и рушить мою семью, если что.

– Тебе, чтобы семью разрушить, помощники не нужны. Ладно-ладно, молчу-молчу.

В следующий раз они встретились в кафе через пару недель. Алиночка так и светилась от восторга:

– Мы сделали это! И ты не представляешь…

– Куда мне. Слушай, меня всегда технический вопрос занимал: где в нашем городе женатые люди предаются греху?

– Будешь смеяться, в «Эдеме». Есть такая сеть отельчиков на час…

– Настоящая взрослая жизнь, по борделям шляться. И как там? Не противно?

– Да чистенько всё, – обиделась Алиночка, – и конфеты дают.

В тесных номерах, почти всё пространство которых занимали огромные кровати, гостей ждал сюрприз: вино и коробка шоколадных конфет.

– И представь, на коробке логотип этого «Эдема» – палево же!