Зеркала прошедшего времени

– Ах, какой на вас изумительный перстень, барон! – воскликнул он, чуть коснувшись пальцем руки Дантеса, отчего его снова бросило в дрожь. – Это вам, наверное, господин посланник подарил? Говорят, он просто заваливает вас подарками – и притом, прошу заметить, совершенно бескорыстно! А признайтесь, mon ami, как приятно, должно быть, когда на тебя регулярно изливается потоком тепленький золотой дождичек… Ах… – Для большей убедительности Пьер закатил глаза и картинно сжал руки.

– Если вы сейчас же не заткнетесь, Долгоруков, я вам шею сверну! – прорычал Дантес, угрожающе двинувшись к Пьеру, но был остановлен нежной ручкой Idalie.

– Он не в себе… У него сегодня тяжелый день… – защебетала Идалия, ласково беря Жоржа под руку и незаметно подталкивая его к выходу. – Не обращайте внимания, Жорж, – ну, вы знаете Пьера… сложный характер… А вот и Жан Гагарин. Спокойной ночи, Пьер, и я надеюсь, что в следующий раз вы почитаете нам наизусть что-нибудь из «Евгения Онегина»!

Хромоножка впился ненавидящим взглядом в спину уходящего Жоржа, руки у него предательски дрожали, а к горлу вновь подкатывал ком.

Я все равно достану тебя, сволочь… Ты еще будешь мне руки лизать, как собака, когда я буду лупить тебя по холеной морде, французская шлюха… И никто не сможет мне помешать – ни твоя прекрасная Идали, ни твой обожаемый Геккерн…

Закрытый экипаж Геккерна быстро катил по направлению к голландскому посольству. Злой и мрачный Дантес, кусая губы и избегая смотреть на барона, сначала разглядывал свои ногти, потом изо всех сил пытался притвориться спящим, никак не реагируя на мягкие попытки Луи поговорить или просто пошутить с ним. Намеки мерзавца Хромоножки были слишком откровенны, чтобы их просто проигнорировать. Хуже было то, что этими же сальными шуточками его постоянно донимали в казармах на Шпалерной, и запас его терпения неумолимо подходил к концу. «Завидую тебе, дружище, – господин Геккерн снова оплатил твой карточный долг?» «Ах, какой у тебя шикарный браслет, Дантес, – это тебе он подарил?» «А скажите, Дантес, – вы, случайно, не тайный агент французской разведки? Как приятно, что хотя бы у вас никогда не кончаются деньги!» Черт бы вас всех побрал, с горечью думал Жорж, закрыв глаза. Не лезьте мне в душу своими потными лапами… Мне не надо от тебя подарков, Луи…

– …Смотри, какой красивый плащ, Жорж! – внезапно воскликнул Геккерн, заглядевшись на витрину какой-то модной лавки. – Тебе должно так пойти… Если хочешь – завтра зайдем и…

– НЕ ХОЧУ! – взорвался Жорж. – Луи, ради Бога – оставь меня в покое… Можно я хоть немножко посплю? Я вчера всю ночь простоял как статуя в карауле Зимнего – могу я хоть чуточку поспать?..

Геккерн внимательно и без тени улыбки взглянул на Жоржа. Потом внезапно остановил экипаж и, хлопнув дверцей кареты, вышел на тающий в темном ночном сумраке Адмиралтейский проспект.

– Куда ты? – Вмиг пришедший в себя Дантес по-детски испуганно глядел на посланника, уходившего непонятно куда и так внезапно оставившего его одного в пустой карете.

– Пойду прогуляюсь, – сухо ответил Геккерн, не поворачивая головы. – Поезжай без меня. Поспи.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю.

– Луи?!

Но барон, запахнув широкий плащ, уже скрылся за поворотом…

Геккерна не было мучительно долго, и стук часов в пустом доме отзывался раскатистым эхом во взбудораженном, воспаленном мозгу Дантеса. Ему казалось, что он и сам превратился в маятник, в какой-то тикающий механизм, не знающий ни сна, ни отдыха, и, сидя с ногами в глубоком мягком кресле, он начал тихонько раскачиваться в такт этим мерным ударам. Тик-так, тик-так… «А если вот так и пройдет вся моя жизнь, – подумал вдруг Жорж, – и Бог его знает, сколько еще таких ударов мне осталось…»

А сколько-то таких ударов назад он сидел в ложе, чувствуя, как руки Луи обнимают его все крепче, забираясь к нему под мундир, легонько поглаживая нежную кожу его груди…

Потом еще этот мерзкий тип, Долгоруков… Хромоножка внушал ему отвращение, но не безразличие, он не желал его видеть – и все же не мог пройти мимо.

Черт бы тебя побрал… лучше бы ты провалился куда-нибудь, Пьер Долгоруков… С тобой мне отвратительно, без тебя – скучно… Ладно, разберемся и с этим… Господи, где же Луи? Луи…

Выбравшись из кресла, он вытащил из книжного шкафа свою папку с рисунками и любимый огрызок карандаша. Когда у него было тяжело на душе, он всегда начинал рисовать карандашом смешные рожицы и фигурки. Так ему легче думалось. «Вот так-то лучше», – подумал он, низко склонив к бумаге светлую голову и по-детски высунув от стараний кончик языка, и подрисовал красавице в черном бальном платье кошачьи ушки и пушистый хвост. Глазки у красавицы тоже были как у кошки, с вертикальными зрачками, улыбочка – заговорщическая, и через перчатки явственно проглядывали острые коготки.

Схватив следующий лист, он начал рисовать Хромоножку. Пьер получился у него похожим на крупного крысеныша с нахальными широко расставленными глазами, хитрой скуластой мордочкой и тростью в лапке. Хихикнув, Жорж пририсовал Хромому Крысу внушительных размеров мужское достоинство и, несомненно, продолжил бы в том же духе, но…

Знакомые шаги заставили его вздрогнуть, и сердце его готово было немедленно пасть к ногам худощавого господина в развевающемся темном плаще, но упрямая мальчишеская гордость не позволила ему кинуться навстречу, обнять, прижаться, потереться головой…

Геккерн, молча кивнув Жоржу, прошел к себе в кабинет и, усевшись за стол вполоборота к нему, стал разбирать какие-то бумаги.

Впервые Жорж видел своего друга таким чужим – сдержанным, сухим, отстраненным, с маской равнодушной холодности на бледном, чуть заострившемся лице. Обычно живые и нежные, темно-серые глаза Геккерна сейчас деловито скользили по кипе бумаг, ни разу не остановившись на Жорже, и это пугало и одновременно бесило его. Жорж вдруг ощутил себя маленьким мальчишкой, которого наказали, а он не понял за что, потому что считал себя всегда и во всем правым. Ошибок своих он никогда не признавал. Еще в Сен-Сире им говорили, что настоящий мужчина, воин, должен быть начисто лишен эмоций, а угрызения совести – это для барышень.

Дантес отложил оба рисунка на низенькую удобную тумбочку красного дерева и впился глазами в затылок Геккерна.

Оглянись… ну что тебе стоит… ну повернись ко мне, Луи…

Жорж потихоньку выбрался из кресла и потянулся к хрустальному графину со свежей водой, которую Луи всегда оставлял для него, зная, что по ночам он часто хотел пить.

– Подойди сюда, Жорж, пожалуйста.

Звон разбитого стекла…. ч-черт! – возня, попытка собрать осколки, порез, кровь… Dejavu, подумал Жорж, а где мои красные цветы?..

– Это кого ты так замечательно нарисовал? – Голос барона над его головой прозвучал мягче, чем в первый раз, без повелительных интонаций. – Да оставь ты эти осколки, я прошу тебя, иди сюда, Жорж…

Жорж поднял голову. В глазах Геккерна застыли такое беспомощное отчаяние и такая острая боль, что Жорж едва не разрыдался сам.

Но нет. Не сейчас. Сначала я тебе выскажу…

Он резко встал и прошел мимо, в маленький будуар, едва не задев Геккерна плечом. Какая же ты сволочь, Дантес, и ты мизинца его не стоишь…

Стоя перед большим овальным зеркалом, он пытался привести в порядок спутанные платиново-белые волосы, избегая глядеть себе в глаза…

– Я не хочу, чтобы ты молчал, Жорж, – начал Геккерн, появляясь на пороге. – И сам тоже не буду. Я прошу тебя об одном – доверять мне, и больше ничего…

– Я тебе доверяю, Луи. Но я не игрушка, которую можно одевать, баловать, осыпать подарками и деньгами… Неужели ты думаешь, что я не понял совершенно определенно, на каком положении я у тебя живу? Ты думаешь, я не догадываюсь, почему меня взяли в гвардию офицером? Луи, я… я понимаю, чем тебе обязан. – Он отвернулся и, подойдя к окну, прижался к стеклу горячим лбом.

Что за бред ты несешь, мой мальчик?.. Я же люблю тебя… остановись…

– Ты мне ничем не обязан. Жорж, – глухо проговорил Геккерн, – я знаю, что бесполезно пытаться удерживать тебя, если ты хочешь уйти…

– Что ты говоришь? – Дантес закрыл лицо руками и сполз на пол, уткнувшись лбом в подоконник. – Я не хочу… я не могу без тебя…

– Я не заставляю тебя быть рядом со мной… Ты понял?! – Голос Геккерна предательски дрогнул. – Но ты не можешь меня заставить разлюбить тебя! – Луи подошел к нему и уселся на пол с ним рядом. – Я всю жизнь прожил один, Жорж, мне сорок лет, и у меня не было никого, кого я мог бы полюбить… Я не могу иметь семью… ты знаешь почему. И вот теперь я счастлив, потому что у меня есть ты.

Дантес, всхлипнув, уткнулся мокрым от слез лицом в его грудь. Руки Геккерна гладили и перебирали его мягкие волосы, и он знал, что никто и никогда не будет так дорог ему, как этот одинокий немолодой человек с нежными серыми глазами…

– Если бы я мог любить женщину и этой женщиной был бы ты, – задумчиво проговорил барон, – я бы, наверное, уже давным-давно подарил ей обручальное кольцо и женился на ней… Но я не знаю, Жорж, сколько должно пройти лет, прежде чем любящие сердца, такие, как мы с тобой, смогут соединиться перед Богом и людьми… Пока что – одни преследования, издевательства, косые взгляды и пошлые намеки, как будто мы и не люди вовсе… Но я, понимаешь ли, не считаю себя больным или извращенцем… Мне кажется, что это – всего лишь разновидность нормы, а не отклонение от нее… Жорж, я прекрасно знаю, что тебе нравятся женщины, и никогда не буду пытаться помешать тебе в твоих отношениях с ними. Хотя… наверное, буду ревновать, прости… Но я мог бы быть тебе… ну, не знаю… опекуном… Твой отец жив?

Потрясенный услышанным, Жорж не смог ответить сразу. Продолжая обнимать Луи, он глухо ответил:

– Да. Но я ему не нужен… Маме был нужен… А ему – нет… Я могу его понять – ведь у меня есть еще две сестры и младший брат… А я уже давно – отрезанный ломоть, Луи…

– В таком случае я усыновлю тебя.

Жорж вскочил на ноги. Ему показалось, что он ослышался.

– При живом отце?

– Жорж… я не понял… если тебе неприятна эта мысль, я больше об этом не вспомню. – Геккерн опустил глаза и нервно схватил со стола сигару. – Я же объяснил… – Он невесело рассмеялся. – Ну… будем в таком случае считать, что я сделал тебе предложение, а ты его отверг.

Дантес, все еще не веря услышанному, склонился над Луи, не отводя от него взгляда.

– Жорж… я… мне уже немало лет, и я уже никогда – ты слышишь… и никого – не смогу полюбить. А ты так молод… ты такой красивый… Я до сих пор удивляюсь, что ты нашел во мне… Но когда-нибудь ты все равно уйдешь от меня… Не плачь… А так – я бы смог передать тебе фамилию, титул, состояние… Все, что смог бы сделать для тебя. Умереть… за тебя. Если бы захотел стать моим… сыном. Хотя – гхм… на самом деле чертовски жаль, что не женой…