Эпилог

При упоминании инвесторов беседа становится чуть более нормальной. Аня восторгается площадками, которые удалось так быстро разыскать.

Приходится признаться:

– Это Эмма их нашла. Помнишь Эмму?

Конечно, Аня помнит Эмму и откровенничает:

– Одно время я ей жутко завидовала! Во-первых, телосложению. Нет, ну что ты смеешься? Фигура у нее что надо. Ест, как не в себя, и хоть бы хны! Я даже некоторое время следила за ней в соцсетях, фотографии смотрела. Все ждала, когда же эта оса поправится. Так и не дождалась!

Аня хохочет и блестит глазами. Но в следующую секунду вновь становится серьезной:

– Второй причиной зависти к Эмме стал ее энтузиазм. Сразу было видно: эта девушка добьется всего, чего хочет. Так, наверное, и получилось, да? Мне всегда недоставало этой нерушимой энергии. У меня ведь столько идей было, столько планов. Да только все они разбивались о неуверенность. Я много лет пасовала. Думала, не для меня все эти великие проекты. Пусть другие меняют мир. Такие, как Эмма.

– И что же случилось потом?

– Потом… – она задумчиво смотрит на пламя свечи, – много чего случилось. Я стала и сильнее, и безогляднее, что ли. То есть перестала глядеть на других. Плюнула на сомнения и сделала тот первый шаг к «Эпилогу». А оно вон как закрутилось. Теперь все исправить могут только такие люди, как Эмма.

И лукаво добавляет:

– Она, кстати, не хочет включиться в наш проект? Поставить «Эпилог» на ноги? Нет? Жаль…

– У Эммы сейчас голова другим занята. Разрушением детской. Даешь современный гимнастический зал вместо буржуазных мишек и пошлых кукол!

– Так она за ремонт в твоей квартире взялась? – ахает Костомарова. – А ты где жить будешь?

– Пока не знаю…

– Слушай, – Аня наклоняется ближе и делает круглые глаза. Совсем как в юности перед тем, как подбить на прогул занятий. Но вместо этого она предлагает: – Поживи у нас в общежитии! Оттуда всех временно выселили из-за проверок. Но жить там можно и даже с большим комфортом. Спальни, кухни, ванные – выбирай любую!

– А гимнастический зал есть? – язык уже немного заплетается. Пора домой. Пока его еще не разбомбили Эммины дизайнеры.

– Есть! Да там столько места – хоть гимнастикой занимайся, хоть балетом. И даже петь можно! В пустых коридорах знаешь какая акустика? Помнишь, ты раньше на гитаре играла, и мы с тобой в два голоса пели? Про ночь сизокрылую…

***

«Ночь сизокрылая за окном».

Дом встречает, как всегда, тишиной. По углам уютно перекатывается пыль. В детской темно.

«Спи, моя милая, сладким сном».

Пусть тебе снятся райские кущи, принцессы и единороги. Или что снится маленьким девочкам, которые еще не пробовали горя и обид? Никто никогда не узнает, что снилось бы тебе в этой кроватке, среди любовно подобранных вещей.

«Тихий сад тьмой объят. Травы, цветы и деревья спят».

Скоро загремят грузчики, зажужжат дрели, застучат молотки. И вместо никчемной комнаты с никому не нужными игрушками миру явится высокофункциональный и полезный домашний спортзал.

Глава 39

Когда смотришь на потолок, не верится, что его площадь равна площади пола. Кажется, перенеси на него всю мебель, и места не останется. Может, врет геометрия, и не равны они вовсе? Потому и пустует потолок. Сияет белизной, свободный от забот, и красуется одной только люстрой. Хотя люстрой эту лампу назвать сложно: бледная полусфера, как будто прилипшая к побелке. Из всех украшений только пимпочка по середине.

– Похоже на сиську, – комментирует дочка, и воспитательское негодование поднимается из глубины души.

– Откуда ты знаешь это слово?!

– В садике услышала.

– Но ты же не ходишь в садик.

Ответа нет. Да и что сказать, когда воображение не подчиняется логике?

Хорошо вот так лежать на спине, раскинув руки и лениво изучая комнату осиротевшего общежития. В недрах здания что-то хлопает: похоже на стук мяча о гулкий пол. Вот егоза, никак уже до тренажерки добралась. Только что была ведь тут! Сходить посмотреть?

Кровать скрипит на прощание. Сколько женщин рыдало в эту подушку? Лучше не думать.

Коридор угрюмо молчит. Стены украшены фотографиями в рамках, в основном это снимки с мероприятий фонда. Кто-то заботливо отобрал самые яркие и оптимистичные кадры, но в неживом свете люминесцентных ламп улыбающиеся лица выглядят натужными гримасами.

Огромные площади общежития совершенно безлюдны. Даже охраны нет, только длиннорылые камеры глядят из углов. Куда они передают увиденное? Есть ли кто по ту сторону? Надо на всякий случай помахать рукой. Пусть таинственный наблюдатель знает, что одной тут совсем не страшно.

Удивительно, как быстро дичает пустующий дом. Вроде все вещи на своих местах, и дневной свет все так же полосато падает на ковер сквозь жалюзи, и даже еще не отцвел забытый цикламен в резном горшке… Но каждая комната словно щетинится на нежданного посетителя, исподлобья смотрит пыльными зеркалами и сопровождает каждый шаг гнетущей тишиной.

Здесь не страшно – здесь никак. Можно бесконечно кружить по спальням, перебирать впопыхах оставленные мелочи на тумбочках: лиловый лак для ногтей, носовой платочек, полупустую пачку анальгина, смятый чек из пиццерии. Все эти вещи, казалось бы, должны еще помнить о своих хозяйках и, скучая, спешить поведать их историю… Но они лишь безучастно молчат, спокойно даются чужачке в руке, терпеливо выжидают, пока любопытные пальцы обшарят их со всех сторон, и ложатся на прежние, меньшим слоем пыли помеченные места.

Запустение уже прокралось в эти стены и потихоньку начинает хозяйничать. Тут развесит паутину, там покроет плесенью недомытый стакан. В библиотеке откуда-то из-под подоконника натекла вода       после ночного дождя. Если «Эпилог» рассчитывает вернуться в эти стены, то стоит поторопиться.

– Мама, смотри, мышка! – раздается оглушительный вопль, и пальчик тычет в угол, за штору.

– Я же говорила, пальцем показывать…

– …невоспитанно, я помню, – перебивает она. – Но мышка же!

В плинтусе и вправду дыра, куда с трудом протискивается увесистая мышь. Грызуны в общежитии? М-да. Кажется, Аня лукавила, когда говорила, что проверки ничего не нашли, и это место закрыли без повода.

Несколько секунд спустя из норы выскакивает мышонок – совсем кроха, с мизинец, не больше! – и принимается суматошно бегать вдоль стены.

– Сфотографируй его скорей, мама!

Увидев телефон, мышонок в ужасе замирает. Кадры получаются отменные, хоть сейчас на обложку «Юнната». Но знакомых главредов нет, поэтому фото отправляются Эмме.

В ответ та присылает снимки из разрушенной детской. Позирует на фоне ободранных стен, делает вид, что бежит по велодорожке и приседает со штангой. Ничего от прежней обстановки уже не осталось. Только за Эмминым плечом сияет кусочек бабочки со старых обоев.

***

Все случилось очень просто. Костомарова прислала короткое сообщение: «В субботу акция. Придешь?» Ничего не стоило написать в ответ «Ок».

– Вот так легко взяла и согласилась? – бушует Эмма в телефон. – То есть я тебя неделями уговаривала обратиться в «Эпилог», и ты ни в какую, уперлась, как баран! А Аньке, значит, достаточно одно смс прислать?

Эмме, кажется, обидно. Она ж со всей душой. Столько трудов вложено, подготовительной работы проведено. Она кропотливо выстраивала композицию из домино, медленно, осторожно, с разных сторон заходя, чтобы не дай бог случайным вздохом не нарушить хрупкий баланс… А Костомарова пришла на все готовенькое и легким движением руки толкнула ближайшую костяшку, и вот уже несется сокрушительная волна, разворачивается затейливый узор, все в восхищении смотрят на Аньку, бывшую домохозяйку из Серпухова, а Эмме – ни капли благодарности!