– Нужно быть слепой, чтобы этого не заметить. Увидев Петю, ты так краснеешь, что я каждый раз пугаюсь, не станет ли тебе дурно.
Но переубедить подругу, уверовавшую в магические способности Лизы, не удалось. То же самое случилось с Мари и Натали. Теперь эта девичья троица с благоговением смотрела Лизе в рот, ожидая от неё новых откровений. Как ни печально, но Долли осталась в одиночестве. Жалко, что здесь не было ни Елены, ни Алекса – вот кто поддержал бы сестру в битве разума с суевериями, а теперь приходилось бороться одной. Долли сосредоточилась и постаралась найти прореху в рассуждениях Лизы.
– Расскажи нам, что ты почувствовала, когда коснулась руки Островского?
Лицо сестры стало задумчивым, она как будто ушла в себя. Наконец заговорила:
– Я видела клумбы с цветами и еще темно-красную розу, бархатистую, с капельками росы, но не живую, а вроде как нарисованную. Больше я ничего не поняла. Но мне кажется, что с этим человеком связано что-то очень опасное и тревожное.
Лиза замолчала. Долли потеряла дар речи, ведь сестра никак не могла знать о нарисованной розе. Что же это значит? Неужто Лиза права? Но ведь в это и впрямь невозможно поверить!
Долли вгляделась в лицо сестры. Очень светлыми, почти льняными волосами и мягким взглядом янтарных глаз Лиза походила на ангела. Но как могла до мозга костей земная Долли поверить в мистические способности той, кого привыкла считать малышкой?!
– А почему роза опасна? – осторожно, боясь показать, что уже колеблется, спросила Долли.
– Я не знаю. Те клумбы – от них веяло холодом, а роза стала последней картиной, мелькнувшей в моём мозгу, когда я отпустила его руку, – растерялась Лиза. Она умоляюще взглянула на сестру. – Я не могу объяснить, просто знаю это.
– Хорошо, будем считать, что ты нас предупредила, – объявила Долли и решительно сменила тему. – Давайте собираться на завтрашний праздник. Кто что хочет надеть?
Ее уловка помогла, все принялись обсуждать наряды и забыли о Лизиных откровениях, ещё с полчаса беззаботной болтовни – и барышни разошлись по спальням.
Долли долго не могла заснуть. Ей вспомнился недавний разговор с крёстным, тогда она сказала чистую правду, а барон воспринял её слова как шутку. Долли и впрямь не хотела рисковать свободой и наследством, поэтому не собиралась замуж. Зачем, если можно дождаться двадцати одного года, получить деньги, а потом жить своим умом, разводя лошадей? Почему желание заниматься любимым делом у мужчин похвально, а у женщин считается странным чудачеством, почти что уродством? Обидно, когда тебе не верят!
«Как я Лизе», – признала наконец Долли. Наверное, придётся сделать над собой усилие и больше не отмахиваться от сестры.
День, полный забот, все-таки взял своё, и Долли заснула. Во сне она скакала на Лисе среди сжатых полей Ратманова, а за ней летел табун темно-рыжих великолепных коней.
Утро праздника выдалось великолепным. На высоком бирюзовом небе не осталось ни облачка, солнце разогнало утреннюю прохладу и теперь заметно припекало.
Дворецкий сообщил Опекушиной, что коляски поданы. Долли пожалела, что придётся оставить Лиса дома. Ну да ничего, зато она сядет в одну коляску с Лизой и по дороге сможет поговорить с сестрой. Как только тётка в окружении своих подопечных вышла на крыльцо, Долли сразу вмешалась и рассадила всех так, как запланировала: Марью Ивановну, обеих внучек барона и Ольгу – в первый экипаж, а Лизу – во второй. Потом сама села с ней рядом.
– Почему ты сегодня так грустна? – нежно погладив руку сестры, спросила Долли.
– Нет, тебе показалось, – подозрительно быстро отозвалась Лиза.
– Я знаю тебя слишком хорошо, поэтому вижу больше, чем остальные, придётся тебе рассказать мне правду. – Долли смягчила жёсткость своих слов улыбкой, но тем не менее отступать не собиралась.
С горечью вздохнув, Лиза призналась:
– Понимаешь, мне верят лишь те, кто младше меня, а взрослые не принимают меня всерьез.
– Я вчера поверила. – Долли даже не поняла, как у неё вырвалась эта фраза, но, увидев просиявшее лицо сестры, вдруг поняла, что совсем не кривила душой. Сказанное было чистой правдой.
Глава восьмая. Праздник в Троицком
Когда правда о себе самом так унизительна, что не грех спрятать её за семью печатями, поневоле приходится выдумывать новую биографию. У Островского не было ни малейших сомнений относительно того, как он поступит. Естественно, что о своём прошлом умолчит, а если понадобится, то и соврёт что-нибудь «поблагороднее».
План, придуманный Лаврентием для сегодняшнего праздника, состоял из нескольких частей: в первую входило знакомство с местными помещиками, во вторую – обольщение барона Тальзита и опекунши княжон Черкасских, и только потом он собирался заняться самой Долли. Его оружием на сегодняшний вечер должно было стать почтительное восхищение.
Островский придирчиво осмотрел в зеркале свой длинный, в талию, сюртук и остался доволен. Наряд казался безупречным.
– Слушаю внимательно, восхищаюсь искренне, льщу безбожно. – Лаврентий подмигнул своему отражению. Двойник в зеркале снял невидимую пушинку с серого лацкана и обольстительно улыбнулся.
Пути до Троицкого оставалось минут сорок, а Островский не хотел являться рано, поэтому пустил коня неспешной рысью. Мысли его сразу же свернули на проторенную дорожку – размышления о предполагаемой невесте. Девушка была волнующе красива, но, похоже, по молодости лет ещё не понимала этого, а раз так, то и нос задирать не станет. Интересно, много ли желающих получить её руку?
Пронизанный солнцем тёплый октябрьский день очаровал Островского. Ему даже на мгновение показалось, что чёрной полосы в его жизни не было и что он вновь стал юным Лавриком, единственным сыном богатых помещиков, а впереди у него – прекрасное будущее. Так вдруг захотелось вычеркнуть из жизни прошлое и славно зажить в собственном богатом имении с молодой женой. Но почему бы и нет? Простая и достойная жизнь. Что может быть лучше?
«Посвататься как можно быстрее. Сладить свадьбу – да и дело с концом», – шепнуло сердце, и Лаврентий пришпорил коня.
На липовую аллею Троицкого он влетел галопом, но тут же остановился: проезд запрудила вереница модных и старинных экипажей, пришлось пристраиваться в хвост, а потом медленно продвигаться к крыльцу. Хозяин дома под руку с крестницей Долли Черкасской встречал гостей в дверях. Лаврентий издали всматривался в лицо своей предполагаемой невесты. Красотка, да и только! Конечно, её неказистый наряд был откровенно деревенским – совсем простое платье, ни оборок, ни рюшей, ни фестонов, – но зелёный шёлк оттенял изумительные глаза и тяжёлые рыжеватые волосы.
Островский спрыгнул с коня, отдал поводья конюху и, когда многочисленное крикливое семейство, приехавшее непосредственно перед ним, прошло в дом, поднялся на крыльцо. Лаврентий почтительно приветствовал барона и обратился к Долли, но та по-прежнему глядела сухо. Что же он сделал не так? Хорошее настроение Островского стало таять, но барон, сам того не зная, пришёл гостю на помощь:
– Дорогая, не сочти за труд! Познакомь Лаврентия Валерьяновича с нашими соседями, а то он пока никого здесь не знает.
– Хорошо, – покорно отозвалась княжна и прошла к дверям дома, жестом пригласив Островского следовать за собой.
Лаврентий нагнал её в вестибюле и тихо спросил:
– Я чем-то разгневал вас?
– Почему вы так решили? – В голосе барышни прозвучало искреннее удивление.
– Вы сторонитесь меня…
– Вам показалось, – возразила Долли.
Островский вгляделся в её лицо и понял, что княжна не лицемерит, просто для неё встречи в лесу ничего не значили. Стало обидно, на ум пришёл ехидный ответ, но Лаврентий прикусил язык. Не время размениваться на мелочи!
Долли миновала пустые комнаты и вывела гостя в сад. Издали доносился гул весёлых разговоров. По запущенным дорожкам мимо буйно разросшихся кустов княжна вывела Островского на большую лужайку. Посреди неё выстроились парадно накрытые столы: на белых скатертях красовались яркие букеты, посуда матово сияла, а на начищенном серебре играли солнечные блики.
– Прекрасно сервировано, – похвалил Лаврентий. Он не забыл, что именно Долли считается хозяйкой праздника.
– Спасибо, я передам вашу похвалу сёстрам и подругам, они обрадуются…
Княжна подвела Островского к гостям. Как назло, первыми, к кому она обратилась, оказалось уже встреченное Лаврентием многочисленное и шумное семейство. Долли взялась знакомить нового гостя с соседями. От внимания Лаврентия не ускользнуло, что молодой человек лет двадцати, назвавшийся Михаилом Епанчиным, повёл себя холодно и высокомерно. Островский приободрился – его первый соперник оказался слишком молодым.
«Подрасти сначала, молокосос, а потом будешь с мужчинами тягаться», – мысленно пожелал сопернику Лаврентий.
Княжна продолжила обход гостей, она знакомила Островского с соседями-помещиками, их добрыми жёнами и многочисленными детьми. Лаврентий старательно запоминал фамилии, а сам присматривался к молодым людям. Возможных претендентов на руку княжны Черкасской было человек пять, но, к счастью, всё они оказались совсем юными – либо ровесниками Долли, либо старше её на год-два. Этому имелось разумное объяснение: взрослые дворяне ушли на войну, в поместьях осталась лишь молодёжь, но всё равно Лаврентию было очень приятно. Поняв, что серьёзных соперников не предвидится, он осмелел.
Подоспевший барон пригласил гостей отобедать и, подхватив под руку Долли, отправился к одному из крайних столов. Лаврентий издали наблюдал за Опекушиной, собравшей вокруг себя своих питомиц. Увидев, к какому столу направилась почтенная дама, Островский поспешил туда же, помог девушкам отодвинуть скамьи, заменявшие на этом летнем обеде стулья, и вскользь заметил:
– Как здесь всё мило и романтично! Мне приходилось видеть подобное убранство лишь в Петергофе, когда на именины вдовствующей императрицы накрывали столы в тамошних садах.
Опекушина расцвела улыбкой и признала:
– Наши барышни целую неделю старались – делали украшения, а вчера составляли букеты.