Не надо, дядя Андрей!

И он просто вышел с моим телефоном в кармане! И захлопнул дверь!

Я упала на кровать и разрыдалась.

– Не забудь про душ! – Раздалось за дверью.

Андрей

1.

Голова трещала как с похмелья.

Я с трудом поднялся, сел, спустив ноги на пол и некоторое время просидел так, не пытаясь думать, с чего вдруг мне так херово, если я точно вчера не пил. Откуда я помню, что не пил, я тоже пока решил не думать.

Окна спальни с самого начала и навечно закрывали плотные жалюзи и светонепроницаемые шторы. Мог бы спать в комнате без окон, ничего не изменилось бы. Но… привычка, что ли?

Протянул руку, чтобы включить свет, но передумал. Зальет сейчас пронзительным сиянием, взрежет темноту взгляда, вопьется в мозг. Нет, не заплутаю по дороге к двери, чай. Мышцы ломало так, словно у меня была температура под сорок И похмелье одновременно. И тренировка после большого перерыва. Но попытка устремиться мыслями во вчерашний день отозвалась звоном в голове. Не надо пока.

Прошлепал на кухню, не открывая глаз, щелкнул кнопкой чайника. Покачнулся, оперся на стол и тяжело дыша открыл глаза и посмотрел на пол, выложенный черно-белой плиткой.

Последний раз так херово было, кажется… никогда? Нет, вру. Когда слезал с героина было хуже. По сравнению с ломкой насухую мне сейчас очень даже ничего.

Чайник издал тихий звон. Я потянулся за чашкой, открыл шкаф и достал деревянную коробку с зеленым чаем. Будем спасаться ЗОЖем… Интересно, почему не прозвенел будильник?

Что же вчера было, что я его выключил? А работа как же?

Было ощущение, что я разворачиваю складки собственного мозга, слепленные кленовым сиропом. Вспомнил, как вешал объявление, что закрываюсь на неделю, вот телефоны экстренной стоматологии. Вспомнил, как утром стоял в гардеробной и тупо гонял по кругу мысль: футболку белую или с «Арией». Белую или со скелетами в огне. Белую не по традиции, скелеты в огне неуместны на кладбище.

Кладбище!

Виталик!

Рука дрогнула и кипяток из чайника расплескался по мраморной столешнице, закапал на пол, ящичек с чаем полетел с высоты, рассыпаясь и завариваясь в чай прямо на плитке.

Горечь на губах, шрамы на внутренней стороне щеки – закусывал, когда разговаривал с ним в последний раз.

Оперся руками на стол и дышал, дышал, дышал. Снова напряглись мышцы как в последний раз в жизни. Вот откуда боль. Все тело на взводе, словно это спасет, словно можно куда-то бежать и кого-то бить, чтобы спасти брата.

Так и не помирились. Последний час перед его смертью только и делали, что разговаривали, а ведь боялся всегда, что не успеем попрощаться, думал, что если поговорим, то всегда сможем простить друг друга.

А он ответил, что простит меня, только если я присмотрю за мелюзгой, пока она учится.

Стоп. Мелюзга.

В паху взорвалась искрами фантомная боль, холод скрутил мышцы, застывшие от долгого неподвижного положения, рассыпался под огнем разорванных мускулов, когда пытался догнать эту мелкую проблядь, которая хуйнула прямой наводкой по грязи так шустро, что уже через пять секунд скрылась, пока я разгибался и пытался продышаться после удара по яйцам.

СССССССУКА.

Убью.

Должно быть, она издала какой-то звук, когда смотрела, как меня корчит и выворачивает.

Обернулся и увидел, что Лиза стоит в дверях и пялится на меня широко открытыми глазами. Встретилась с моим взглядом, вздрогнула всем телом. Перевела глаза ниже, еще ниже… Распахнула их еще шире и с таким ужасом будто Ктулху увидала. Посмотрел, что она там нашла.

Пиздец!

Всего лишь утренний стояк. И трусы я на ночь не надеваю.

А про то, что у меня в доме теперь будет жить мелкая сучка, про которую даже мямля-Виталя выражался на наших с ним встречах исключительно матом, я забыл начисто.

– На хер пошла! В комнату! – Рыкнул я.

Ее сдуло мгновенно.

Сделал шаг в сторону и взвыл – вляпался прямо в расплескавшийся по полу чай.

Опустил на стойку руки, оперся на них лбом и закрыл глаза.

Мой ад только начинался.

2.

– Значит так.

Я вошел к ней без стука, благо гостевые спальни не запирались. Успел натянуть спортивные штаны и даже почистить зубы. Выпил таблетку растворимого аспирина и сделал маленькую разминку. Все в надежде, что меня отпустит.

Легче не стало. Над головой висели дамокловым мечом обещания, данные умирающему брату. Пришлось явиться к нахалке и начать с правил:

– В этом доме действуют свои правила и ты им будешь подчиняться. Первое – домашний арест. Пока я не пойму, что ты из себя представляешь, из дома тебе выходить запрещено.

Сучка высунула нос из-под одеяла, куда нырнула, когда я вошел и раскрыла пасть:

– Это незаконно!

Улыбнулся яростно:

– Уже говорил. Подай на меня в суд.

Затихла.

– У меня даже паспорта нету…

– Вот! – я поднял палец. – У тебя вообще ничего нет. Зато у меня есть справка от врачей о твоем психическом состоянии. Так что молчи и слушай.

Что-то пробормотала, но спряталась обратно и притихла.

– Второе. Комендантский час. Пока ты под арестом он означает, что в девять вечера ты в своей комнате и выходишь не раньше десяти утра. Можно в туалет. Все. Потом, когда начнешь выходить, это правило будет расширено. Ты обязана быть с девяти вечера и до десяти утра в доме.

– А поесть? – Из-под одеяла показался один глаз с размазанной тушью. Надеюсь, в душ она все-таки сходила.