Дом для непрощённых

Можно однозначно сказать, что сегодня я стал в глазах персонала школы героем дня. Присутствующие в комнате технички в красках поведали о том, как я поздравил маму, учителям, и теперь все дружно глядели на меня и умилялись.

Такой популярности я не хотел. Но главное – маму поздравил.

Последние два урока были сдвоенные – труды. Мы выжигали на разделочных досках рисунки.

Михалыч обычно уходил куда-нибудь минут на сорок, поэтому труды все любили. Мне было уютно в небольшой обложенной кафелем мастерской. Наверное, из-за того, что она не была похожа на обычный класс. К тому же мне нравилось работать по дереву.

Короче, я настолько увлёкся работой – а выжигал я на своей доске сюжет из Тома и Джерри, что не сразу услышал разговор неподалёку.

– Медников своей мамаше преподнёс цветочки, – делился Щука последними новостями со Шпиготским и его кланом. – Прям картина маслом. Все уборщицы в шоке.

Самое интересное, на меня они не обращали никакого внимания. Хоть ради приличия голоса понизили. Но Шпиготский со товарищи вели себя, как хозяева положения. Они знали, что численное преимущество на их стороне.

– Никто и не сомневался, что он маменькин сынок! – с презрением отозвался Диман.

– Кого ты назвал маменькиным сынком?

Я как-то незаметно и очень быстро оказался рядом со Шпиготским. Незаметно даже для себя, а уж для него и подавно.

Стало очень тихо.

– Тебя, Кирюшка, конечно, тебя! – отозвался толстяк. – Ты же у нас прямо сю-сю-сю, подтираешь попку младшему братику, мамаше своей цветочки даришь.

Он был глуп. Он просто не понимал того, что на него надвигается. Не понимал, что каждым словом фактически подписывает себе смертный приговор. Но я мог сдержать себя. Пока ещё мог.

– Я ведь предупреждал тебя, Шпиготский, – произнёс я очень сдержанно. – Предупреждал, чтобы ты не трогал меня и мою семью?

– А я предупреждал тебя, что буду высказываться, о ком захочу и когда захочу. У нас в стране, кажется, свобода слова. Если ты вообще понимаешь, о чём я, – свысока бросил Диман.

Ребята, которые не относились к клану Шпиготского, у нас в классе имелись. Но их было мало, и связываться с этим умником они откровенно побаивались. А он об этом прекрасно знал. Ещё бы, учителя ему заочно выдали пакет индульгенций. Так что крайним в любом случае оказался бы не он.

– Пацаны, хорош! – попытался вмешаться наш староста Стёпка Митрофанов. – Раскуситесь! Сейчас Михалыч вернётся, и не поздоровится всем!

–вот именно, – усмехнулся Шпиготский. – Отвали, Медников! Благо класса превыше всего, слышал о таком?

– Отвалю без проблем, – кивнул я. – Если ты извинишься передо мной, моим младшим братом и моей матерью. Как ветром меня сдует!

Шпиготский откровенно рассмеялся. Этот козёл был настолько уверен в собственной безнаказанности, что мне стало даже забавно. Его верный клан, в коем состояло семь человек, окружил своего предводителя. Щукин поигрывал напильником, очевидно воображая, что выглядит жутко крутым.

– Пацаны, хватит уже, а? – бубнил Митрофанов. – Из-за фигни какой-то сцепились! Михалыч классной доложит, и будут у нас проблемы, а ведь мы выпускной класс!

Помимо Стёпки и меня, оставалось всего двое мальчишек, не задействованных в конфликте. К клану они не принадлежали, болтались где-то посредине, поддерживая сносные отношения и со Шпиготским и со мной.

Я ожидал бездействия от Серёги Самсонова, но никогда не прощу Диме Варзину, что он опустил глаза. Мы ведь неплохо с ним общались, даже в футбол иногда гоняли.

Ярость закипала во мне. Гнев, который я ощущал, был слеп и безжалостен. Наверное, сейчас я мог бы понять американских подростков, которые приходят в школу с ружьём или винтовкой и расстреливают одноклассников.

Шпиготский нагло разглядывал меня своими голубыми гляделками. Он ясно давал понять, что плюёт на меня и всю мою семью, что презирает мою мать– уборщицу, которая не может купить мне Айфон, и братишку – бесполезного спиногрыза.

– Перед кем извиняться? – хмыкнул Шпиг. – Перед тобой? Перед мамашей твоей? Уясни уже одну вещь, Медников! Вы – никто. Ты – безмозглый дебилёныш, а мамаша твоя – плевки подтирает.

Это откормленное чмо всем своим видом показывало, что знает всю правду жизни.

Я собирался доказать ему обратное.

Саха Большаков, Большой – один из главных силовиков Шпиготского, пихнул меня в плечо.

– Полегче, Кирюха, – предупредил он. – Не нарывайся, правда!

Они просто не понимают, что делают, твердил я себе. Они не знают, на что нарываются. Бешенство клокотало во мне. Но я держался. Ещё пока держался.

– Я даже больше скажу, – со значением произнёс Шпиготский. – Твоя маманя драгоценная встречается с каким-то мужиком. Только это не твой папочка, Медников! Он пару раз забирал её после работы на крутой тачке. Как ты думаешь, чем они там занимались? Ты знаешь, что такое Эдипов комплекс, Кирюха?

Всё. Я не мог больше терпеть.

Я сорвал намордник, я выпустил с поводка своего внутреннего пса, исходящего рёвом ярости и боли. Он был бешеным, этот пёс.

Дальнейшее помню, как в тумане. Была боль в руке, визг Шпиготского, лицо Большого, смятое в лепёшку, и красная кровь на белом кафеле. Много, много крови.

– А ну прекрати, сосунок! – сквозь вату услышал я испуганный голос Михалыча.

Очнулся оттого, что трудовик повис на мне, пытаясь выкрутить руки. Шпиготский, точно поломанная кукла, лежал у моих ног. А я продолжал молотить его носками кроссовок. Под ребра. По печени. По почкам. Вот так! Чтобы знал, ублюдок, нельзя оскорблять мою семью!

Остановил меня резкий и неожиданно профессиональный удар Михалыча. Я нагнулся, пытаясь вдохнуть, а затем поднял взгляд от скорчившегося на полу Шпиготского на ребят.

Они смотрели на меня с ужасом. Не было клана Шпиготского и остальных учеников. Была лишь кучка пацанов, глядящих на меня со страхом и отвращением. Митрофанов, встретившись со мной взглядом, даже отступил на два шага.

В мастерскую вбежали вызванная кем-то классная и медсестра. Увидев Шпиготского на полу и меня с кулаками в крови, они, по-моему, испугались даже больше одноклассничков.

Из героя дня я моментально превратился в главного злодея. Меня потащили в кабинет директора. Вызвали родителей Шпиготского. Мама к тому времени уже ушла с работы – отпустили пораньше, и классная никак не могла дозвониться ей на сотовый. Я молился, чтобы она подольше не брала трубку. Было даже страшно представить её реакцию на случившееся.

Вот ей и подарочек на день рождения – бешеный сын, до полусмерти избивший одноклассника.

Господи, почему я не смог сдержаться? Какая же я скотина!

Я угрюмо сидел в приёмной директора на стуле у стены и всерьёз раздумывал о том, чтобы пару раз хорошенько приложиться об эту стену башкой. Правда, тогда руководство школы, собравшееся в полном составе, решит, что я совсем неуравновешенный. Ещё в психушку упекут.

Директриса у нас была хорошая. Василиса Дмитриевна Лебедева. Каково, а? Прямо героиня русской народной сказки. Разве может быть человек, которого так зовут, плохим? Она, кстати, осознавала сказочность своего имени, поэтому ходила всегда с косой.

Василиса не хотела вызывать полицию. А классная и завуч хотели. Брызгая слюной, они доказывали мою полную асоциальность. А, по-моему, просто злились, что я сорвал поездку Шпиготского на олимпиаду по литературе – он ведь теперь сколько в больнице проваляется. И плевать им было на его физическое здоровье.

– Надо выяснить, почему Кирилл это сделал, – доказывала директриса. – Вы знаете, у него очень непростая ситуация в семье.

–вот именно, – орала класснуха. – С такой семьёй он живо станет уголовником! Уже практически стал!

Да отстаньте вы все от моей семьи, чёрт вас дери!

– Наталья Борисовна, сделайте, пожалуйста, тон попроще, – холодно осадила классную Василиса. – У Медникова прекрасная семья. Он заботится о младшем брате. Нужно понять, что подвигло его на такую жестокость.