«Линкольн» для адвоката

– Присяжным, да? Вот уж сборище самодовольных придурков, как я погляжу.

– В чем дело, Тед?

– Мне звонил Рецидивист, из ланкастерского «загона». Он сказал, хорошо бы перехватить вас по дороге на юг. Сказал, что вы тормозите его дело, «зелени» требуете. Это правда, господин адвокат?

Сказано это было буднично, непринужденно. Никакой угрозы в голосе или словах. Да я и не чувствовал, что мне угрожают. Два года назад дело Фогеля, когда ему вменяли похищение женщины при отягчающих обстоятельствах в виде словесных оскорблений и угроз физической расправы, я свел к обвинениям в нарушении общественного порядка. Медведь заправлял стриптиз-клубом на бульваре Сепульведа в Ван-Найсе – заведением, которым владели «Ангелы дорог». Арест произошел после того, как он узнал, что одна из его лучших танцовщиц уволилась и перешла работать в конкурирующий клуб, через дорогу. Фогель тогда перешел улицу вслед за ней, схватил ее в охапку прямо на сцене и отволок обратно. Надо сказать, что при этом девушка была голой. Проезжавший мимо автомобилист вызвал полицию. Мое выступление в суде по этому делу стало одним из лучших за всю мою практику, и Фогель это знал. Так что в отношении меня он питал слабость.

– Он все правильно понял, – сказал я. – Я работаю за деньги. Если он хочет, чтобы я на него работал, то должен мне платить.

– Мы дали вам в декабре пять кусков.

– Они уже давно закончились, Тед. Больше половины ушло на эксперта, который должен свести доводы обвинения на нет. Остальное – оплата моих услуг, и я уже отработал эти часы. Если речь о том, чтобы довести дело до суда, тогда надо пополнить бензобак.

– Вы хотите еще пять?

– Нет, мне нужно десять, и я говорил об этом Рецидивисту на прошлой неделе. Судебный процесс продлится три дня, и мне придется доставить туда моего эксперта, который работает в фирме «Кодак», в Нью-Йорке. Я обязан покрыть его издержки, а ему требуется первый класс в воздухе и шато-мармон на земле. Похоже, он вбил себе в голову, что будет здесь пить в баре вместе с кинозвездами или что-то в таком духе. А такой отель стоит четыреста долларов в сутки, даже дешевые номера.

– Вы убиваете меня, господин адвокат. Куда подевался тот ваш лозунг, что написан в «Желтых страницах»: «Разумное сомнение по разумной цене»?

– Мне нравился этот лозунг. Он привлекал много клиентов, но не очень нравился калифорнийской коллегии адвокатов, и она заставила от него избавиться. Десять – вот моя цена, и она разумна, Тед. Если вы не хотите или не можете заплатить деньги, я сегодня сдаю документы в архив. Я выхожу из игры, и пусть обращается в департамент полиции, чтобы ему назначили государственного защитника. Я передам тому все материалы. Но полицейское ведомство вряд ли располагает таким бюджетом, чтобы оплачивать авиарейсы фотоэкспертам.

Фогель чуть подвинул локоть на дверце моей машины, и та опять качнулась под его весом.

– Нет-нет, мы хотим вас. Рецидивист для нас важен, вы же понимаете? Я хочу, чтобы он вышел на свободу и вернулся к работе.

Я наблюдал, как Тедди запустил руку за пазуху. Рука была такая мясистая, что на месте костяшек на пальцах виднелись одни ямочки. Когда он вытащил ее, ней находился толстый конверт, который он протянул мне в машину.

– Это наличные? – спросил я.

– Точно. А чем плохи наличные?

– Ничем. Но мне нужно дать вам расписку. Налоговая служба требует такой отчетности. Здесь все десять?

– Все здесь.

Я снял крышку с картонной коробки для документов, которую держу на сиденье рядом с собой. Книжечка с бланками находилась за папками с текущими делами. Я начал выписывать квитанцию. Большинство адвокатов, у которых отобрали лицензию, погорели как раз из-за финансовых нарушений. Небрежное делопроизводство или неоформленные деньги от клиентов, без уплаты налогов. Поэтому я аккуратно храню все отчеты и квитанции. Я никогда и ни за что не позволю, чтобы коллегия подобралась ко мне с этой стороны.

– Значит, они были при тебе всю дорогу, – усмехнулся я, выписывая бумажку. – А если бы я согласился на пять? Что бы ты стал делать тогда?

Фогель улыбнулся. У него не хватало одного из передних зубов внизу. Вероятно, результат драки в клубе. Он похлопал себя по груди с другой стороны.

– Здесь, справа, у меня другой конверт, уже с пятью штуками, господин адвокат. В разговоре с вами я подготовился к разным поворотам.

– Черт, теперь мне досадно, что не забрал у тебя все.

Я оторвал ему копию квитанции и вручил через окно.

– Она выписана на имя Кейси. Он мой клиент.

– Меня вполне устраивает.

Он взял квитанцию, снял руку с дверцы и выпрямился. Машина вернулась в нормальное положение. Я хотел спросить его, откуда поступили эти деньги, которое из предприятий криминального бизнеса их принесло. Пришлось ли сотне девушек танцевать сотню часов, чтобы он мог мне их заплатить. Но ответ на такой вопрос мне лучше не знать. Я смотрел, как Фогель вразвалочку идет к своему «харлею» и не без усилия перекидывает через сиденье ногу с мусорный бак толщиной. Я велел Эрлу выехать на автостраду и ехать в Ван-Найс, где мне теперь требовалось сделать остановку у банка, прежде чем направиться в суд на встречу со своим клиентом.

Пока мы ехали, я открыл конверт и пересчитал деньги: двадцати-, пятидесяти- и стодолларовые банкноты. Бензобак наполнили, теперь я был во всеоружии и готов заняться Гарольдом Кейси. Я доведу дело до суда и преподам урок его молодому обвинителю. Я выиграю – если не процесс, то уж апелляцию точно. Кейси вернется к своим «Ангелам дорог» – к своей семье и работе. Вопрос его виновности занимал меня меньше всего, когда я заполнял заявление на депозит для внесения гонорара на текущий счет.

– Мистер Холлер, – обратился ко мне Эрл спустя некоторое время.

– Что, Эрл?

– Тот человек, который прилетает из Нью-Йорка, эксперт… Мне надо будет встречать его в аэропорту?

Я покачал головой:

– Никакой эксперт из Нью-Йорка не прилетает. Лучшие в мире операторы и специалисты по фотографии живут здесь, в Голливуде.

Эрл задумчиво кивнул и встретился со мной взглядом.

– Понятно, – сказал он, вновь переводя взгляд на дорогу.

А я внутренне улыбался. Я не сомневался по поводу того, что говорил или делал. В этом состояла моя работа. Так функционировала эта система. После пятнадцати лет практики на ниве закона я стал рассуждать о нем в очень простых терминах. Он представлял собой огромную ржавую машину, которая всасывала в себя людей, их жизнь и деньги. Просто вопрос механики. Я сделался знатоком того, как внедряться в эту машину, налаживать там что надо, а взамен извлекать то, что мне требовалось.

У меня больше не оставалось иллюзий в отношении закона – как чего-то такого, к чему бы я относился трепетно. Юрфаковские представления о преимуществах принципа состязательности в суде, о системе сдержек и противовесов, о поисках истины давным-давно были разъедены временем, как лица статуй древних цивилизаций. Закон не имел отношения к установлению истины, а касался лишь переговоров, умения торговаться и манипулирования. Я не имел дела с виной или невиновностью, потому что виновен тут был каждый. Хоть в чем-нибудь. Но это не имело значения, потому что каждое мое дело представляло собой здание, фундамент которого отливали переутомленные работники с неоправданно низкими зарплатами. Они ловчили и срезали углы. Они совершали ошибки. А потом замазывали эти оплошности ложью. Моя задача состояла в том, чтобы облупить эту краску и отыскать под ней трещины и бреши, запустить в них свои пальцы и инструменты и расширить настолько, чтобы либо дом обрушился вовсе, либо – если это не получится – мой клиент получил возможность выскользнуть.

Многие люди считали меня дьяволом, но они ошибались. Я был скользким, засаленным ангелом. Настоящим «ангелом дорог». Во мне нуждались. Причем обе стороны. Я служил смазкой в механизме. Я позволял шестеренкам крутиться. Я помогал поддерживать мотор системы в рабочем состоянии.

Но дело Руле должно было все изменить.

Для меня. Для него.

И конечно, для Хесуса Менендеса.

Глава 4

Льюис Росс Руле находился в камере при зале суда вместе с семью другими мужчинами, которых провезли на автобусе полквартала от тюрьмы Ван-Найса. В камере было только двое белых, и они сидели у одной стены, тогда как шестеро чернокожих занимали скамью напротив. Разновидность расовой сегрегации. Хотя все они не знали друг друга, но в сплоченности – сила.

Я посмотрел на белых мужчин, и, поскольку Руле предположительно являлся денежным мешком из Беверли-Хиллз, мне не составило труда провести различие между ними. Один был худой как щепка, с выражением отчаяния в слезящихся глазах сидящего на игле наркомана, который давно упустил свое время. Другой выглядел как загнанный олень в лучах прожекторов. Я выбрал второго.

– Мистер Руле? – обратился я к нему, произнося имя так, как велел Валенсуэла.

«Олень» кивнул. Я дал ему знак подойти к решетке, чтобы можно было говорить тихо.

– Мое имя Майкл Холлер. Можно звать меня Микки. Я буду представлять вас сегодня на вашем первом судебном заседании.

Мы находились в зоне ожидания, в задней части здания суда, куда адвокаты, как принято, допускаются без проблем, чтобы посовещаться со своими клиентами перед началом заседания. На полу, перед камерами, с отступом на три фута была начерчена синяя линия. Именно на таком расстоянии мне пришлось держаться от своего клиента.

Метнувшись ко мне, Руле вцепился в решетку. Как и у других заключенных, на лодыжке, запястье и животе у него висели соединенные друг с другом цепи, которые снимали только перед залом суда. На вид ему было чуть за тридцать, и, несмотря на по меньшей мере шестифутовый рост и сто восемьдесят фунтов весу, он казался худощавым. Так воздействует на человека тюрьма. В глазах его застыла непривычная для меня паника. Большинству моих клиентов не раз доводилось бывать в арестантской камере, и они имеют мертвенно-холодный взгляд хищника. По-другому в тюрьме не выживешь.

Но Руле оказался иным. Он выглядел не как хищник, а как испуганная жертва и не заботился о том, видит ли это кто-нибудь.