Последний койот

– Очень на это надеюсь. И все равно я считаю, что тебе надо снести этот дом к чертовой матери и построить новый.

– Я пока что еще не выиграл в лотерею.

– Есть же льготные кредиты для пострадавших от стихийных бедствий. Можно взять его и…

– Я подал заявку, Джерри, но мне мой дом и так нравится.

– Тебе виднее, Гарри. Надеюсь, твой адвокат найдет способ со всем разобраться. Ладно, давай заканчивать. Бернс хотел пропустить по кружечке в «Шорт стоп». Он меня там ждет.

Когда Босх в последний раз был в «Шорт стоп», крошечной забегаловке для полицейских неподалеку от академии и стадиона «Доджер», на ее стенах все еще пестрели наклейки «Я ЗА ГЕЙТСА»[1 - Дерил Гейтс – начальник Управления полиции Лос-Анджелеса в период с 1978 по 1992 год. (Здесь и далее примечания переводчика.)]. В глазах большинства полицейских Гейтс был закатившейся звездой прошлого, но «Шорт стоп» оставался местом, куда ветераны ходили, чтобы выпить и вспомнить о былых днях управления, которого больше не существовало.

– Давай, Джерри, оттянись как следует.

– Ладно, старик, ты держись там.

Босх прислонился к кухонной тумбе и сделал глоток пива. Он пришел к заключению, что звонок Эдгара был хитро завуалированной попыткой дать Босху понять, что напарник сделал свой выбор и выбор этот оказался не в его пользу. Что ж, для Эдгара на первом месте был он сам и собственное выживание в управлении. Босх не мог его в этом винить.

Он принялся разглядывать свое отражение в стеклянной дверце духовки. Оно было смутным, но он мог различить собственные глаза и линию подбородка. Ему было сорок четыре, но в некоторых отношениях он выглядел старше. Его вьющиеся темные волосы по-прежнему были густыми, но и в них, и в усах уже местами пробивалась седина. Черные глаза казались потухшими и усталыми, а кожа была бледной, как у ночного сторожа. Босх всегда был худощавым, но в последнее время одежда висела на нем, как будто ее выдали перед оперативным заданием или как будто он не так давно перенес тяжелую болезнь.

Он оторвался от созерцания своего отражения и достал из холодильника еще одну бутылку пива. Небо за окном было уже ярко расцвечено закатными красками. Скоро должно было стемнеть, но шоссе далеко внизу струилось переливчатой рекой огней, ни на миг не прекращавшей свое течение.

Глядя на вечерний поток машин, Босх подумал о том, что все это похоже на муравейник и вереницы ползущих по нему трудолюбивых муравьев. Рано или поздно силы природы вновь неминуемо пробудятся и тряханут этот холм. И тогда это многополосное шоссе обвалится, дома разрушатся, и муравьям придется опять кропотливо восстанавливать и строить все заново.

Что-то не давало ему покоя, но он сам не мог толком понять, что именно. В мыслях творился полнейший сумбур. Он начинал видеть то, что сказал ему Эдгар о его деле, в контексте разговора с Кармен Инохос. Там была какая-то взаимосвязь, какая-то ниточка, но он никак не мог ее нащупать.

Босх допил пиво и решил, что третья бутылка будет уже лишней. Он подошел к одному из шезлонгов и уселся, задрав ноги на ограждение террасы. Ему очень хотелось покоя. Душевного и физического. Он вскинул глаза и увидел, что заходящее солнце окрасило облака в оранжевый цвет. Они походили на раскаленную лаву, медленно растекающуюся по небу.

Прямо перед тем, как он провалился в полудрему, сквозь эту лаву пробилась одна мысль.

Или все имеют значение, или никто. И тогда, в это последнее мгновение ясности на грани между сном и явью, он понял, что это была за связующая ниточка, которая промелькнула в его мыслях. И осознал, в чем заключается его миссия.

Глава 3

С утра Босх, даже не принимая душ, оделся и немедленно взялся за ремонт, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, не дававших ему покоя со вчерашнего вечера.

Но это оказалось не так-то просто. Натягивая старые, в пятнах лака, джинсы, он мазнул рассеянным взглядом по собственному отражению в растрескавшемся зеркале над бюро и заметил, что футболка на нем надета задом наперед. На груди красовался девиз убойного отдела: «НАШ ДЕНЬ НАЧИНАЕТСЯ, КОГДА ВАШ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ».

Девиз должен был находиться на спине. Босх стянул футболку, перевернул ее и снова надел. Теперь его отражение в зеркале выглядело как полагается. Изображение полицейского жетона чуть повыше сердца, а под ним мелкими буквами надпись: «УПЛА. ОРОУ». То есть «отдел по расследованию ограблений и убийств Управления полиции Лос-Анджелеса».

Он сварил в кофейнике кофе, снял с плиты и, захватив по пути кружку, вынес на террасу. Потом притащил туда же ящик с инструментами и купленную в строительном магазине новую дверь, которую планировал повесить в спальне. Когда все наконец было подготовлено к работе, а дымящийся черный кофе залит в кружку, Босх присел на край шезлонга и пристроил перед собой дверное полотно.

Старую дверь с мясом сорвало с петель во время землетрясения. Несколько дней назад он пытался повесить вместо нее другую, но она оказалась великовата и не вставала в проем. Надо было немного обстрогать ее сбоку. Босх взялся за рубанок и принялся энергично водить им по торцу взад-вперед, смахивая в сторону тонюсенькую, как папиросная бумага, стружку. Время от времени он останавливался, чтобы оценить прогресс и провести ладонью по гладкому дереву. Ему нравилось видеть зримый результат того, что он делает. Мало в каких областях его жизни он был настолько наглядным.

И тем не менее сосредоточения хватило ненадолго. В голову начали лезть те же навязчивые мысли, которые не давали ему покоя весь вчерашний вечер. Или все имеют значение, или никто. Так он сказал Инохос. Он сказал, это то, во что он верит. Но верил ли он в эти слова в самом деле? Что они для него значили? Может, это был просто лозунг вроде того, что красовался у него на спине, а вовсе не правило, в соответствии с которым он стремился жить? Все эти вопросы переплетались с отголосками его вчерашнего разговора с Эдгаром. И еще с одной мыслью, которая подспудно жила в нем всегда.

Он убрал рубанок и снова провел ладонью по торцу двери. Решив, что снял уже достаточно, он занес ее обратно в дом и положил на защитную пленку, которой застелил часть комнаты, отведенную под грязные работы, потом принялся шлифовать торец мелкозернистой наждачкой, пока дерево не стало безупречно гладким на ощупь.

Удерживая дверь вертикально на деревянном бруске, он насадил ее на петли и опустил в отверстия металлические штифты, после чего до упора вогнал их молотком. И сами петли, и штифты он заранее смазал, так что дверь открывалась и закрывалась практически бесшумно. Но главное, она точно входила в дверную коробку. Босх еще несколько раз открыл и закрыл ее, любуясь делом своих рук.

Впрочем, удовольствие было недолгим, поскольку, как только работа была закончена, в голову снова полезли непрошеные мысли. Они не давали ему покоя все то время, пока он сметал на террасе стружки в кучку.

Инохос советовала ему постоянно чем-нибудь себя занимать. Теперь он знал, что именно это будет. И тут он осознал, что, какие бы занятия он себе ни изобретал, над ним все равно остается висеть одно незавершенное дело. Он прислонил швабру к стене и пошел в дом переодеться.

Глава 4

Архивное управление и штаб-квартира авиаотряда УПЛА, известные под названием «Пайпер тек», располагались на Рамирес-стрит в деловой части города, неподалеку от Паркер-центра. Босх, облаченный в костюм с галстуком, подъехал к воротам без малого в одиннадцать. Не выходя из машины, он показал в окошечко служебное удостоверение и получил знак проезжать. Удостоверение было единственным, что у него осталось. Его вместе с золотым жетоном и табельным пистолетом забрали у Босха неделю назад, когда отстранили от работы, но потом вернули обратно, чтобы он мог попасть в офис ОПА, куда должен был ездить на психотерапевтические сессии к Кармен Инохос.

Припарковавшись, он направился к выкрашенному бежевой краской зданию архива, где хранилась вся история городского криминала. В этом строении, занимавшем четверть акра, в конечном счете оказывались все дела, когда-либо проходившие через УПЛА, как раскрытые, так и нераскрытые. Они отправлялись туда, когда ими никто больше уже не интересовался.

За конторкой служащая в гражданской одежде складывала пухлые папки на тележку, чтобы отвезти их обратно в недра хранилища, где им предстояло благополучно кануть в Лету. Судя по выражению ее лица при виде Босха, его коллеги нечасто удостаивали архив личным посещением. Все предпочитали звонить или присылать курьеров.

– Если вы за протоколами заседаний городского совета, это корпус А, напротив. Здание с коричневым карнизом.

Босх протянул ей удостоверение:

– Нет, мне нужно поднять одно старое дело.

Женщина подошла к конторке и наклонилась вперед, чтобы сквозь очки взглянуть на его удостоверение. Это была миниатюрная седеющая афроамериканка. Судя по значку с именем на груди блузки, звали ее Женева Бопре.

– Голливуд, – хмыкнула она. – Почему вы просто не попросили его вам выслать? С архивными делами нет никакой спешки.

– Я все равно был в городе, в Паркер-центре… Ну и вообще мне хотелось как можно скорее взглянуть на это дело.

– Номер-то у вас есть?

Босх выудил из кармана пиджака тетрадный листок с нацарапанным на нем номером 61–743. Женщина склонилась, чтобы посмотреть, и тут же с удивлением вскинула на него глаза.

– Тысяча девятьсот шестьдесят первый? Вы хотите запросить дело из… я даже не знаю, где у нас хранятся дела тысяча девятьсот шестьдесят первого года.

– Здесь. Я уже брал его тут. Тогда, по-моему, тут работал кто-то другой, но дело было здесь.

– Ладно, я посмотрю. Вы будете ждать?

– Да, я подожду.

Вид у женщины стал слегка разочарованный, но Босх улыбнулся ей своей самой дружеской улыбкой. Она взяла листок и исчезла среди полок. Босх несколько минут расхаживал по крохотному помещению, потом вышел на улицу покурить. Он нервничал, хотя почему именно, и сам едва ли мог бы сказать. Закурив, он стал ходить по двору туда-сюда.

– Гарри Босх!

Он обернулся и увидел, что к нему со стороны вертолетного ангара приближается какой-то мужчина. Его лицо было Босху знакомо, но откуда именно, он не помнил. Потом его озарило: да это же капитан Дэн Вашингтон, бывший начальник патрульной службы Голливудского участка, который теперь командовал авиаотрядом. Они дружески пожали друг другу руки, и Босх очень понадеялся, что Вашингтон не в курсе его отстранения.

– Как дела в Голливуде?

– Да все так же, капитан.

– А знаешь, я скучаю по отделению.

– Было бы по чему скучать. А у тебя как жизнь?