Правда зеркала

– Не понимаю зачем…

– Жрецы доведут до сведения всех и каждого, что тот, кто убьет его, будет иметь власть над их богом.

– И ты правда веришь, что…

«Идиот».

– Неважно, во что я верю. Когда все в Зельбстхасе – центре власти Моргена – поверят в то, во что я хочу, это станет правдой.

– Не думаю, что это сработает, – ответил Кёниг, потирая подбородок.

«А уж что ты там думаешь, вообще не играет роли».

– Сработает. Пожалуйста, собери священников, чтобы я мог поговорить с ними.

Кёниг ухмыльнулся очень некёнигской ухмылкой.

– Полагаю, я могу сделать тебе такое одолжение.

Крах низко поклонился.

– Спасибо.

Он наблюдал, как Кёниг наслаждается своей маленькой – и притом иллюзорной – победой.

«Они думают, что я в ловушке и беспомощен».

И во многом так оно и было. Но это ненадолго.

Скоро Крах заставит служить себе трех самых могущественных гайстескранкенов Моргена, лишит их воли своей силой гефаргайста. Овладеет ими. Эрдбехютер и Унгейст были ванистами, хотя безумие их имело совершенно разную направленность. Эрдбехютер ненавидела человечество, считала людей тараканами, пачкающими идеальный мир. Она думала, что говорит от имени земли, верила, что может вдохнуть жизнь в камень и с его помощью очистить землю от этой заразы. Унгейст провозгласил себя Экзорцистом Геборене. Он верил, что внутри каждого человека есть семя зла, демонический дух. Таким образом, он освобождал этого демона, вызывал его и помогал выбраться из узилища плоти. Это был кровавый процесс. Драхе, териантроп, была откровенной психопаткой, хладнокровной, как рептилия.

Кёниг расхаживал по комнате, правой рукой подперев подбородок, а другой обхватив локоть правой.

«Дурачок делает вид, что думает и планирует».

Крах знал, что это все чистой воды притворство. Его Отражение, вырвавшееся из зеркала, было беспомощно. Он бы рассмеялся, если бы не застрял в зеркале, как самое ничтожное Отражение, если жизнь – его жизнь! – не проходила бы сейчас мимо него. Быть так близко к жизни и все же не иметь возможности прикоснуться к ней – какая же это пытка.

«Я стану свободен».

Крах прижал руки к стеклу зеркала, глядя на огромный мир за пределами своей тюрьмы. Его Отражение и его непокорный бог-мальчишка снова подчинятся ему. Зельбстхас и Геборене Дамонен снова станут принадлежать ему.

Призрак улыбки скользнул по его губам, сморщился и растаял.

Гехирн отправили в Гельдангелегенхайтен, освятить новую церковь Моргена, и в ее отсутствие Крах легко и быстро приберет к рукам троих самых могущественных гайстескранкенов во всем Зельбстхасе. Он использует их, чтобы прикончить этого сумасброда Бедекта. Пусть Морген и Нахт размышляют, даст ли убийство Бедекта кому-то контроль над богом. Крах в этом ни секунды не сомневался. Реальность же всегда становилась такой, какой он представлял ее себе. То, что он был заточен в зеркальной тюрьме, никак не повлияло на состояние его рассудка. Его безумие всегда воплощалось в жизнь.

«Я освобожусь. Я стану настоящим».

Кёниг коротко взглянул на него так, словно прочел его мысли, и поспешно покинул комнату. Он был жалок, в нем не было ничего из того, что возвысило Краха. Если этот новый Кёниг и был гефаргайстом, то слишком слабым, чтобы это можно было заметить.

Крах задумался о Бедекте. Что может какой-то разбитый старик сделать богу?

«Вся эта ахинея, которую Нахт нес насчет того, что у Бедекта есть способ остановить Моргена, должна быть отвлекающим маневром».

А Морген, дурачок, повелся на это.

Крах мог быть заперт в зеркале, но он все еще мог использовать свое могущество гефаргайста против тех, кто находился за пределами его тюрьмы. Он поработит Эрдбехютер, Унгейста и Драхе и заставит их убить Бедекта. Когда они вернутся, он будет повелевать Моргеном через них. Возможно, даже сможет приказать богу освободить его из этого зеркала. А когда он вернет себе свободу, посредники ему станут и не нужны.

Он придумал своего бога. Морген, может быть, располагал божественным могуществом, но все еще оставался наивным ребенком.

«Я создал его. Он мой».

* * *

Нахт наблюдал, как Кёниг препирается с Крахом, из крошечного осколка разбитого зеркала, плотно запихнутого в угол, где его вряд ли можно было найти или случайно убрать. Говоря Моргену, что многие последователи Геборене на самом деле поклоняются ему, Нахт несколько преувеличивал. Тех, кто находил в нем более подходящий аспект своего бога, было крайне мало, и они были разрозненны и не могли оказать никакого влияния на события. Однако и от них оставалась польза – например, когда надо было пристроить куда-нибудь осколок зеркала, через которое Нахт мог шпионить за происходящим.

Он был Отражением, то есть мог пробраться только туда, где имелась хоть какая-то отражающая поверхность, из которой он мог выглянуть. Люди думали, что если они не видят его в латунном зеркале, то значит, его там и нет. Он пытался выйти от зеркала, но это оказалось все равно что броситься в океан. За пределами мира отражений он задыхался и тонул в реальности. Однажды это изменится. Однажды он станет настоящим богом Геборене, а не просто Вознесенным Отражением.

Но сначала Морген должен пасть.

И для этого Нахту нужно было вытащить его из Зельбстхаса, центра его власти.

Одурачить его, заставить броситься в погоню за стариком в Готлос во главе своей армии, будет несложно. Морген все равно хотел направиться именно туда. Иначе зачем он при жизни столько времени провел, играя со своими глупыми игрушечными солдатиками? Морген поведет свою армию на юг. Пятнадцать тысяч солдат и тысячи лошадей, и все будут жрать, гадить и просто жить. Они опустошат его прекрасные и безупречные холмы.

«Я покажу ему ужасы войны. Я покажу ему насилие, смерть и грязь».

Бог Геборене не сможет принять это как изъян в своем безупречном плане – он сочтет это ошибками природы и начнет бороться за их исправление, отчаянно и яростно. Здесь и затаился шанс Нахта на побег и на победу. Одержимость чем бы то ни было являлась безумием, а принятие своего безумия – полностью – вело к Вершине. Морген считал себя истинным богом, что стоит выше законов, управляющих реальностью. Но он им не был. Он был измученным и сломленным маленьким мальчиком, одержимым чистотой, порядком и совершенством.

Мрачный голос напомнил ему, что он тоже сломленный маленький мальчик, но Нахт пропустил его слова мимо ушей.

«Я дам ему такое могущество, которое ему и не снилось, и чем отчаяннее он будет стремиться к совершенству, тем глубже будет его падение».

Нахт посмотрел на спорящих друг с другом Кёнигов и усмехнулся. Когда Морген досыта насмотрится на бойню и разорение, он обратится к своему Отражению.

«Ему не вынести жестокой правды о войне; он отдаст мне свою армию. Он попросит меня сделать грязную работу за него».

Убедить Моргена, что Бедект должен умереть, оказалось легче, чем ожидал Нахт. После его намеков, что своим священникам Морген доверять не может, было ясно как день, кого юный бог пошлет по следу старика. Обратиться к Штелен Нахт не рискнул бы, она была слишком непредсказуема, но Вихтиха легко будет склонить на свою сторону.

Бедект. Что, черт возьми, задумал старик?

Зеркальщице, с которой путешествовал Бедект, каким-то образом удавалось заблокировать способности Нахта. У него не получалось заглянуть дальше, чем на несколько дней вперед, и все, что он там видел – развалины какого-то крестьянского дома. То, что она была способна спрятать будущее от самого Нахта, говорило больше чем достаточно о силе ее безумия. И хотя деталей он рассмотреть не мог, Нахт был уверен, что именно там, по руинам крестьянского дома, пролегает путь, ведущий к падению Моргена.

Нахт скользил от зеркала к зеркалу, пробираясь по вариантам будущего, пока не оказался в осколках разбитого окна. Он осмотрел развалины. Дом был явно оставлен очень давно. Тишина и спокойствие. Пустое здание, оплетенное пыльной паутиной, готовое рухнуть под собственным весом. Выглянув из осколков окна наружу, Нахт увидел грязные, усеянные камнями поля Готлоса. Небо висело низко, зловещие тучи грозили вот-вот пролиться дождем. Как бы он ни старался, в итоге он всегда оказывался здесь.

Неужели нет других возможных вариантов будущего?

«Ерунда какая-то».

Отражение твердо знало – будущее не определено, этого просто не может быть. На развитие событий оказывали влияние решения всех, кто был в них вовлечен; как могли решения, которые примут Морген, Бедект, Штелен, Вихтих, Кёниг, Крах и пятнадцать тысяч солдат Геборене, привести к одному-единственному возможному будущему?