Ледник Плакальщиц

Я иду в темноте, и я надеюсь выбраться.

А потом просыпаюсь. По-прежнему в карцере. В животе немного бурчит от голода, не могу вспомнить, когда кормили – и кормили ли вообще. Думаю об Аленке: ей ведь помогли, да? Не бросили же умирать, так не делается. Великий Вождь говорит про заботу о детях. Повторяет в своих речах, что ребенок – это будущее, поэтому женщины должны рожать, но не забывать о своих обязанностях как граждан Республики Индар. Смотрительницы твердили нам тысячу раз: вы не пленники и не преступники. Пока еще нет. Коллектив дает вам второй шанс.

Аленке так нужен этот шанс, и я шепчу, обращаясь то ли к Вождю, то ли к кому-то еще: помоги ей.

Но только снова проваливаюсь в холодный сырой мрак.

Свет выдергивает ударом в лицо. Я съеживаюсь, прижимаюсь щекой к стене. Отворачиваюсь. Открыли дверь настежь, а снаружи белое-белое, выступают слезы и прилипают к ресницам. По-настоящему не плачу, всего лишь прикрываю голову от перевернутой темноты. Сейчас смотрительница – почему-то уверена, что это будет Анна, – рявкнет: «Марта Сюин, на выход». Мне разрешат принять душ, переодеться. Потом надо будет постирать одежду в чуть теплой воде, скребя колючим сухим мылом. Чан глубокий, от усталости шатает, руки дрожат. Зато еще потом покормят – целая тарелка похлебки, если повезет, то с куском хлеба и масла. После карцера дают прийти в себя, работник все равно из меня сейчас никакой, я стучу зубами, жмусь к стене, которая пахнет сырой штукатуркой, плесенью и мочой, и жду приказа.

– Это она?

Голос мужской.

Странно. В «Солнышке» почти нет мужчин.

– Да, товарищ, – говорит Лян Ксилань сладко, словно пролила себе в глотку банку свежего меда. —Девчонка провинилась непослушанием, неповиновением, самовольно оставила рабочее место…

– Довольно. Я ее забираю.

Тогда Лян Ксилань произносит то самое: «Марта Сюин, на выход». Я заставляю себя идти. Вокруг слишком светло. Я едва не падаю, меня подхватывает мужская рука.

– Осторожнее, девочка, – человек чуть усмехается.

Глаза не привыкли, сероватый вездесущий свет как полуденное солнце, отраженное ледником. У меня болит голова. Лицо залито слезами. Я все равно думаю о том, что здесь мужчина, настоящий мужчина, а я вся грязная, от меня дурно пахнет. Воняет, прямо скажем.

– Пусть помоется и переоденется, – продолжает мужчина. Все еще толком не могу его разглядеть. Вроде среднего роста, примерно как мой отец. Фигурой тоже похож: широкоплечий, коренастый, сильный. Из тех, кто привык много ходить и собственноручно возделывать огород. В тундре.

Мужчина одет в синий костюм.

Едва ко мне возвращается способность различать цвета, я открываю рот —от нечищенных зубов жуть как несет, наверняка: «Синий».

Синий, синий.

Это цвет Научной Сферы Коллектива. Выше – только золото: Совет и сам Великий Вождь.

Мужчина довольно обычный: темные волосы, сухое лицо, чисто выбритое, с характерным застарелым «снежным загаром» – кожа краснеет и шелушится. Можно смазывать оленьим жиром, но до конца все равно не заживает. Он скуластый, суровый на вид, но, похоже, не жестокий. Глаза тоже темные, как у большинства из старого народа Инуэ. Хотя он скорее полукровка, как я и многие другие. Ему лет сорок или немного больше. Мужчина действительно ужасно похож на моего отца.

Синий цвет.

Я снова думаю об этом, держа его за руку, сглатываю. Он улыбается, даже не морщится от запаха грязной одежды, тела.

Совершенно ничего не понимаю.

Лян Ксилань торопит меня – шагом марш, и все прочее. У меня в голове вопросы, кусаются, словно огромная стая блох или вшей, но отскрести грязь хочется еще сильнее, вши в волосах противнее. Выбор очевиден. Для начала я вымоюсь, а раз этот человек забирает, то и задам вопросы.

Даже если он убьет, почему-то ловлю себя на мысли, хуже не станет.

Я выхожу из душа. Мне позволили принять горячий, от него кожа должна бы раскраснеться, но в зеркале отражается какое-то замученное привидение. Униформа на мне висит. Волосы поредели. Я выгляжу настолько паршиво, что проще выкинуть в помойку. Наверное, тот человек ошибся.

Быстро расчесываюсь, иду к выходу. По пути сталкиваюсь с Эллой. Позади нее Иришка.

Сейчас день, большинство девочек на работе.

– Нам сказали, – начинает Элла.

– Вот, – Иришка ее перебивает и сует мне тряпичный узел. В нем сменка белья, чулок, пара тетрадей, в которых я делала домашнее задание. Я достаю красивую фигурку – бело-желтую, из кости. Она изображает танцующую женщину.

Не просто женщину.

Я едва не отбрасываю, но Элла быстро мотает головой и сжимает мои пальцы вокруг фигурки.

– Это мое. Хочу тебе отдать. Прости. Все только и говорили, как ты спасла ту немую дурочку. Даже не знала, что у нас кто-то способен на такое. Возьми, ладно?

– Но это же…

– Просто хорошо прячь и никто не заметит.

– Твоя вещь.

– Подарок матери, – Элла хмыкает. – Она верила. Моя прабабка была Плакальщицей Инд.

Я делаю круглый рот, и глаза тоже, наверняка, круглые. Мы столько лет прожили в одной комнате, привыкли к храпу, голосам, манере говорить и телесным запахам друг друга, а сегодня узнаю, что у Эллы прабабка была жрицей богини, в которую давным-давно запрещено верить.

Как смотрительницы не нашли фигурку? Чего ей стоило спрятать ее? Почему она рисковала, почему отдавала теперь?

– Поторопись, – Элла тянет меня за рукав. Иришка прикладывает палец к губам.

– Там Лян Ксилань. Все, иди.

– Погодите, а что же Аленка…

– Вроде, ее тоже забирают. Иди же, – Элла и Иришка выталкивают меня, едва успеваю спрятать запрещенную фигурку. Мужчина и смотрительница встречают меня, Лян Ксилань по-прежнему обмазана невидимым медом, едва не кланяется ученому из Сферы Науки, синий цвет отражается в ее больших черных глазах. Она ничего не видит, кроме синего. Уж точно не меня и не подарок Эллы.

– Вы готовы, Марта?

Я не сразу соображаю: мужчина обращается ко мне. «Вы». Я тут одна.

Потом киваю.

Иришка с Эллой смотрят вслед. Лян Ксилань провожает, к ней присоединяется Анна и Ли Мин, даже почему-то учительница Тай Мэн. Все хотят взглянуть на меня напоследок. Мы идем через все серые коридоры, собирая внимание, будто цепляя колючей шерстяной юбкой репьи. Они запомнят меня и этот выход надолго, пересуды останутся в стенах «Солнышка», я превращусь со временем в очередную легенду – как Маришка.

Так странно. И совсем немного страшно, но я стараюсь не думать о страхах. Почему-то хочется достать и сжать в ладони фигурку Инд. Конечно, так нельзя. Я просто иду за мужчиной под конвоем из женщин в униформах с белыми полосками, и весь интернат сжимается вокруг меня, выталкивает, будто женские родовые пути – ребенка.

Я рождаюсь во второй раз.

За высоким каменным забором фургон. Он похож на тот, в котором привезли сюда, только синий, а не черный.

– Садитесь, Марта, – говорит мужчина. Имени своего он так и не назвал.