Зона свободы. (Дневники мотоциклистки)

– Так вот, права у него есть, – Эдик тыкал пальцем в сторону Ильи, Илья усиленно кивал черным шлемом.

– А паспорт есть? Нет? А откуда я знаю, что ты – это ты? И что это – твой мотоцикл? Стойте! – он вдруг пристально осмотрел всех нас. – А почему без колясок? Где коляски? Оставайтесь здесь! – скомандовал он. – Пошли со мной! – приказал он Эдику, и они скрылись в помещении поста ДПС.

– Ну все, влипли! – процедил Виктор, глядя вслед инспектору.

Со всех сторон нас обступала темнота. Меня сотрясала дрожь – от усталости, от холода, от тревоги. Стал накрапывать дождь. Если у нас заберут мотоциклы, мы окажемся в очень интересном положении…

– Но у нас-то «Соло»? – спросила я Алексея. – На «Соло» можно без коляски?

– Можно-то можно, – постукивая зубами, ответил Алексей, – вот только он у меня зарегистрирован, как обычный, когда я его на учет ставил, инспектор, который номера сверял, мне вписал номер модели с коляской. Дело в том, что это один из первых мотоциклов без коляски, на раме указана колясочная модель, а в документах – одиночка. Ну гаишник посмотрел шильдик на раме и исправил. Я не отследил вовремя, так в документах и осталось…

– Замерз? – я почувствовала прилив жалости к своему хрупкому водителю.

– Да нет, нормально…

Ждать пришлось минут десять. Эдик вернулся с поста, на ходу пряча в карман бумажник.

– Сколько? – тихо спросил его Виктор.

– Как обычно, пятьдесят.

– На бензин хватит?

– Должно.

– Тогда вперед! – вдруг рявкнул Макаров, лягнул стартер и открутил ручку газа.

Его чудовищный мотоцикл, приподнявшись на заднем колесе, скакнул вперед. Мы рванули следом.

После Бабушкина опустевшая дорога выстрелила в темноту по прямой. Мы ехали, ехали, ехали… Дождь то прекращался, то припускал с новой силой, каждые тридцать секунд я без особого результата вытирала очки, кожаные теплые перчатки можно было выжимать. Фары встречных машин расплывались в неясные радужные пятна. Слабая фара мотоцикла почти не освещала дорогу. Хорошо, что асфальт был ровный, почти без выбоин.

Виктор, которому надоела наша размеренная езда, когда ничего не происходит и нет никакой возможности увидеть, где ты, собственно говоря, едешь, забавляясь, выходил на встречную полосу узкой дороги и ехал рядом с нами. В две фары можно было хоть что-то рассмотреть впереди. Когда вдалеке появлялась встречная машина, он пристраивался за нами, а потом снова с яростным воплем выезжал на встречную полосу. Его черный согнутый силуэт выделялся на фоне темного неба. Руслан и Эдик ехали сзади. Прошло немало времени, прежде чем синий дорожный знак поведал нам о том, что справа от дороги находится турбаза Култушная. Ребята по очереди притормозили у него и поехали дальше. Наконец это всем надоело, и Виктор включил поворотник. Маленький караван остановился на обочине. Все сгрудились возле Алексея.

– Леха, теперь уже понятно, что Белецкий нас не догонит, да и поехал ли он, неизвестно, – сказал Макаров. – Схема проезда у тебя?

– Нет, осталась у Белецкого. Да я ее помню, там река, то ли Большая, то ли Белая, кажется, все же Большая. А улан-удэнцы обещали нас ждать на дороге, мы не должны проехать мимо них.

Несмотря на собачий холод и усталость, которую я не испытывала со времен лыжных походов далекого детства, я мысленно рассмеялась. Мы ехали в неизвестность! Класс! Нет, в самом деле! Мне это даже понравилось. Почему бы и нет? В конце концов, я ведь хотела сильных ощущений, значит, я их получу.

На размышление у Виктора ушло не более десяти секунд.

– Култушную мы уже проехали. Едем еще пять километров, если никого не встречаем, ищем съезд и ставим палатку. Все согласны? Вперед!

Но не успели мы проехать и километра, как с обочины нам замахали, закричали и замигали фарами. Нас ждали. На левом отвороте стоял светлый «Москвич», а на обочине – пара мотоциклов. Кто-то, размахивая руками, бросился к нам, парней хлопали по спинам, им жали руки, рассматривали друг друга при свете фар и слабенькой лампочки в салоне машины.

– Ой, там девушка? Дайте девушке чаю! – кричал очень громкий женский голос. – Пусть она идет в машину, она замерзла!

И меня уже кто-то обнимал за плечи, заглядывал в прорезь шлема, увлекал к такому теплому, такому заманчивому салону машины.

Я проявила стойкость. Ведь это предательство – сесть в нагретое нутро «Москвича», когда мой водитель остается под дождем? Ведь предательство, правда? И я осталась. Где-то впереди светились окна, там была деревня. Наконец кто-то крикнул:

– Эй, Андрюха, проводи их до места!

На обочине затрещал двухтактник.

Мы быстро попрыгали на мотоциклы и понеслись куда-то во тьму. В первый раз мне стало не по себе. Мы неслись с устрашающей скоростью по гравийной дороге. Какие ямы и выбоины нас могли ждать впереди, неизвестно. Стоп-сигнал мотоцикла нашего «сусанина» угольком горел далеко впереди. Деревня быстро осталась в стороне, мелькнули фонари над крыльцом черного домика, чьи-то тени. Мы снова оказались в темноте. И тут я в первый раз взмолилась.

– Леш, потише, пожалуйста! Потише…

Алексей притормозил, нас тряхнуло на мосту, потом он снова добавил газу и вдруг заозирался, заоборачивался, затормозил, остановил «Урал» прямо на дороге и, бросив мне:

– Руслан упал! Я сейчас! – убежал. Потом вернулся, включил габариты и снова исчез в темноте.

Я безрезультатно вглядывалась в ночь. Как он понял, что Руслан упал? Я ничего не слышала. Сейчас, напрягая слух, я слышала вскрики далеко позади. Я хотела было бежать назад, но впереди показалась машина, и оставить мотоцикл с вещами я не решилась. Я сильно устала. Так устала, что не могла стоять на ногах. Я села на мотоцикл и, слизывая с губ капли дождя, стала терпеливо дожидаться Алексея. Потом я легла вперед, на холодный бак и уперлась шлемом в стойки руля.

– Нормально, с ним все нормально, – сказал Алексей, вернувшись.

Оказалось, Руслана подвела тяжелая палатка, сшитая из камазовского тента. Она была привязана к багажнику обычной веревкой. От тряски палатка свесилась на одну сторону, на ухабах деревенского моста, на раскисшей глине мотоцикл занесло. Не ожидавший от дороги такого подвоха Руслан не смог удержать «Урал» и упал. Эдик, шедший следом, не успел затормозить, и переднее колесо «Явы» ударило Руслана в голову. Его спас шлем. Хорошие шлемы делают итальянцы. Наш полиэтиленовый «черпак» раздавило бы. Мотоцикл пострадал незначительно: сорвало крепление крышки головки цилиндра, да из двигателя разлилось немного масла. Долго искали болт, потом долго ехали куда-то вниз по глине и траве… Потом мы оказались в центре поляны, кругом стояли палатки, кто-то совал нам тарелки с теплыми макаронами… Когда шум мотоциклов, снующих в темноте, и музыка, доносящаяся из автомобилей, затихали, недалеко за палатками было слышно тяжелое дыхание Байкала. А потом дождь, который все время накрапывал, плавно перешел в ливень, и мы с Алексеем стали ставить палатку.

Окоченевшие пальцы не гнулись, резинки, стягивающие алюминиевые стойки, рвались. Алексей подсвечивал фарой. Когда крохотная, вся в маскировочных пятнах палатка была установлена, я поняла, что жить в ней нельзя. Чтобы в нее залезть, мало было встать на колени, в нее нужно было заползать змеей. Развернуться в ней тоже было невозможно, выходить надо было только вперед ногами. Я втиснулась внутрь, почти лежа расстелила себе коврик и спальник, Алексею одеяло, в ногах втиснула по бокам мокрые сумки. Скинула тяжелую от воды парку, мокрые джинсы, напялила сухое трико и позвала Алексея. Он пробрался на свое место, переоделся в темноте в сухое. Я вспомнила о совете, который давала мне Вера, что-то там про свечу и рассмеялась в темноте. По палатке гулял ветер.

Я лежала, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Меня беспокоило, как стояла палатка, – дорога к лагерю проходила совсем рядом, как бы на нас в прямом смысле слова не наехал Белецкий. В темноте можно и не заметить крохотный тент защитного цвета.

Шум снаружи постепенно затихал, все реже хлопали дверцы машин, стала тише музыка, и в конце концов остался только один звук – неторопливый шелест дождя.

Я натянула шапку до носа и с головой накрылась спальником. Я постаралась сжаться в комочек, чтобы зря не терять драгоценное тепло. Когда же я согреюсь? Через полчаса мои зубы стали выбивать чечетку, и стало ясно, что уснуть в такой холод невозможно. В такой холод можно ехать, можно идти, можно даже работать, спать – нельзя…

– Тебе холодно? – я не выдержала первой.

– Уг-м, – Алексей слабо шевельнулся, я явственно различила стук его зубов.

– Надо греться.

– Как? Свечку зажжем? – Алексей невесело рассмеялся, он уже знал про совет Веры.

– Нет, старым индейским способом.

– Это как?.. – он застеснялся.

– А так, – я расстегнула спальник. – Иди сюда.

– Зачем?..

– А затем, что вдвоем теплее. Так что давай греться.

Долго уговаривать не пришлось. Он придвинулся, затолкал в спальник ледяные ноги.

– Поворачивайся, я тебя греть буду, – сказала я, он послушно повернулся, и я обхватила его замерзшие плечи, прижимая к себе.