Соловка Słowik

Я наблюдал в окно за тем, как люди вывешивают в окнах сине-жёлтые флажки, слышал отдалённый шум и вдруг увидел, впервые в своей жизни, немецких солдат. Тут поднялось «Ура! Слава!» и я даже спрятался за занавеску, настолько мне стало страшно. Я понял, что это враги и что надо прятаться, но прятаться мне не хотелось. Почему-то мне захотелось иметь собственный пулемёт, или, хотя бы снайперскую винтовку. Но ни того, ни другого у нас не было.

– Отойди от окна, – сказала мама и я её послушал.

Так я просидел всё утро. А ближе к обеду в городе стало полно народу, появились какие-то люди в непонятных мундирах с непонятными наградами, нарядно одетые местные, парни с сине-жёлтыми повязками на рукавах и все куда-то шли.

– Мам, ну можно!?? Я хочу посмотреть! – начал упрашивать я.

Мама глянула на прадедушку. Тот кивнул.

– Пусть идёт. Может хотя бы ему повезёт?

– Только прячься от знакомых, – сказала мама.

Я выскочил в двери и пошёл за всеми, даже побежал. Но потом притормозил и осмотрелся. Немцев было не так много, как мне показалось. Почему-то немцы разговаривали между собой на украинском языке. Настоящих немцев я увидел не сразу.

На Княжей горе, на башне, уже висел сине-жёлтый флаг, такой же как и те, что развешивали на улицах. Проехал грузовик, полный людей в военной форме, один из которых в рупор всех созывал «к дому Просвиты». Куда это нужно идти, зачем и где этот дом, я не знал и поэтому просто пошёл за всеми.

Там была толпа. Эта толпа кого-то приветствовала, громко хлопала в ладоши, радостно свистела и размахивала флагами, сине-жёлтыми и красными со свастикой. «Это немецкие флаги», – понял я…

На балконе стоял человек чем-то похожий на Кагановича. Только более худой. Но в таких же очках. Рядом был второй, чуть моложе, лысоватый и почему-то нервный. А за ними стоял одетый в дорогую рясу священник которого я сразу узнал. «Митрополит из собора святого Юра, – подумал я, – как же его зовут? Кажется Андрей…» Митрополит вышел вперёд, поднял руку и все затихли…

Человек, тот что был похож на Кагановича, начал говорить:

– Волей украинского народа, – услышал я, – Организация Украинских Националистов под руководством Степана Бандеры провозглашает… – в общем, говорил он не долго и я понял, что Украина теперь, то ли совершенно независимое государство, то ли теперь это часть Германии, но когда он закончил толпа снова начала кричать. Я выхватывал лишь отдельные фразы, и очень сомневаюсь, что люди сами себя слышали. Но друг друга они слышали, видимо, потому что повторяли одно и то же.

– Слава Степану Бандере!

– Слава Митрополиту Андрию!

– Слава Адольфу Гитлеру!

– Слава Украине! Героям Слава!

У меня чуть не заложило уши. Наверное, если бы я не спрятался за деревом (мама сказала же прятаться от знакомых?), то этот шум меня бы снёс с ног, но с ног меня снесло другое. Точнее не снесло, а сорвало и заставило бежать домой, быстро, бегом, а если бы дома не было мамы и прадедушки, то я наверное бы не домой побежал, а туда, где меня ни кто не смог бы найти. Но в тот момент мне показалось, что надёжнее дома укрытия нет.

– Смерть москалям! Смерть ляхам! Смерть жидам! Смерть комиссарам! – заревела толпа.

– Убивайте жидов! Смерть..!

В общем, дороги домой я не помню, но в дом я влетел, в квартиру заскочил и начал бешено запирать все замки и засовы…

– Что ты делаешь? – спросила мама и я обернулся, подперев спиной двери.

– Мама… мама… они хотят нас убить… – прохрипел я и заметил, что страха больше нет, а есть вопросы, куда спрятать маму и прадедушку, – давай убежим.

– Кого?

– Они кричат, что хотят убить всех евреев…

Прадедушка поднялся. Я подбежал к нему и обхватил его руками, уткнувшись лицом в одежду.

Мама шила мне рубашку… Она больше ничего не спрашивала… На улице был шум, крики, вопли, билось стекло, смех, то тут, то там слышались выстрелы. И одиночные, и очереди, и одни за другим…

Я понял, почему мама ничего не спрашивала. Ей и так всё стало понятно…

Прадедушка присел. Я не отрывался от него, словно прилип, просто не хотел отпускать. И мне сильно хотелось плакать. Но я не мог. Я боялся что меня услышат… И так шли минуты. Не долго… Но их так хотелось продлить, растянуть, остановить, что это невозможно описать. И поэтому я не нахожу слов…

– Что бы не случилось, – сказал прадедушка, – помни имя своё. И прежде всего не забывай, что ты еврей, а потом уже всё остальное, – улыбнулся он и спросил, – ты понял?

– Угу, – кивнул в ответ я…

Наконец, на лестнице послышались шаги… Да что там ждать? У нас был первый этаж, с выходом на внутренний дворик…

– Миша, – посмотрела на меня мама, а я оторвавшись от прадедушки, хотел было броситься к ней, но она меня остановила, схватив за руки.

– Миша, там, под комодом есть ниша в стене. Она заклеена обоями. Но они отодвигаются и задвигаются как форточка. Ты маленький. Только ты туда влезешь. Спрячься. И что бы ни было, сиди тихо как мышонок. Понял?

– Понял, – отступил я.

Дверь начали ломать или бревном, или прикладами.. не знаю. Но мне почему-то ясно представлялись приклады и озверевшие лица тех кто разносит нашу дверь…

Мама затолкала меня под комод, и я словно провалился в этот тайник. «Шторка» из обоев закрылась…

Вдруг всё стихло и по квартире раздался топот сапог…

«Я не видел этого тайника. А значит и меня не видно… Но мне видно всё что в комнате. И хорошо, что только ноги тех кто там. Иначе и меня бы увидели…», – думал я.

– Почему не открываем? – наконец услышал я чей-то голос, такой страшный, как мне тогда показалось, что я его запомнил на всю жизнь…

Чьи-то сапоги подошли к маме…

– Почему не открываем? – повторился вопрос, – говорят, что не только жидовка, но ещё и комиссарша?

Тишина… Тишина, которая давила на уши сильнее, чем я зажимал себе рот ладонью, чтобы не закричать…

– Ну что, пообщаемся? – повторил человек, а ему ответил второй.

– У них крысёнок ещё есть.

– Где твой щенок? – спросил у мамы первый.

– Ушёл с утра, – ответила мама.

– Очень ты спокойная, комиссарша, – сказал человек.

– Может у старика спросить?

– Он не знает.