Соловка Słowik

– Да ты что? – ответил ей тот и закричал, что даже я чуть не оглох, – где твой крысёнок который нашим детям мозги полоскал!!!

Он схватил маму… Как будто подбитая белая птица упала на пол так и не сшитая рубаха… Человек швырнул маму на пол и ударил наотмашь сапогом. Я услышал стон. Потом удары. Снова стон. Потом не слышал ничего, потому что меня оглушил выстрел… Потом второй… И в этот миг поднялся прадедушка…

Он встал перед убийцами мамы, переступил через её тело и вплотную подошёл к стрелявшему…

– Вы не знаете греха, – услышал я голос прадедушки, и в какую то долю секунды, его трость сорвалась с места и прямо у меня перед глазами мешком упало тело маминого убийцы с раскроенным черепом…

Потом снова выстрел… Маминого убийцу подняли и куда-то поволокли… Я понял так, что прадедушка его убил… Наступила тишина…

Сколько я тут пробыл, сколько прятался под комодом я не знаю… Следом за убийцами пришли какие-то люди, всё громили, вытаскивали наши вещи и даже подушки порвали. Комод, который прятал меня, опустошили полностью. А выстрелы и крики на улице не прекращались… И так было долго…

Наконец наступила ночь… Точнее не ночь, а её подобие. Какие-то сумерки в свете факелов и горящего напротив дома, так что когда я вылез из своего убежища, то мог всё прекрасно видеть…

Закрыл маме глаза и подполз к прадедушке… Я даже не плакал. Я просто понял, что плакать бесполезно. Этим не вернёшь никого и никому не поможешь. Мне почему-то подумалось, что прадедушке, наверное, холодно и я просто обязан теплее укутать его в телогрейку. Откинув телогрейку я замер… Под ней он прятал четыре Георгиевских Креста и Орден Боевого Красного Знамени… И тут я расплакался…

Мне стало всё равно. Я снял ордена, понимая насколько обыли дороги моему прадед, а значит дороги и мне. Спрятал их глубоко в карман пиджака, потому что не хотел, чтобы какие-то фашисты глумились над ними. Просто представил, что видели эти кресты и этот орден, что они не продаются на базаре, и каждый из них может рассказать о том, кем был мой прадед…

Я вышел из дома и направился сам не знаю куда. Почему-то я подумал, что надо уходить из города и двигаться на восток. Пешком. Домой. Туда, где я буду чувствовать себя в безопасности. А тут мне было просто всё равно…

Было светло, жарко и страшно из-за пьяных фашистов говорящих по украински. Даже не говорящих, а кричащих. И я уже не чувствовал ужаса о того, что происходило совсем рядом со мной. А вокруг убивали, избивали, кого-то волокли, кого-то вешали, жгли, резали… Кто-то умолял о пощаде, просил за кого-то, а я просто шёл словно ничего не видя…

Кто-то сбил с ног и в тот же миг я получил сильнейший пинок, от которого перевернулся и скатился в канаву, прямо в грязь…

Глянув на обидчика, я оторопел… Микола…

– Микола! – закричал я, – мы же друзья!