Эхо чужих желаний

– Им понадобятся пледы и грелки, если летом вернется прошлогодний холод. Ну-ка, студент, доставай учебник географии, мы сделаем из тебя всемирно известного эксперта по пассатам. В твоей школе все позеленеют от зависти, когда ты вернешься в свой храм науки. Мы покажем им, что такое настоящий ученый, каких мы растим в Каслбее.

Пэдди Пауэр был высок и коренаст. Его лицо изрядно потрепала непогода, главным образом резкий ветер, который дул с моря, когда доктор навещал больных, шагая по переулкам, где не проехала бы его большая подержанная машина. Копна лохматых волос росла во все стороны, напоминая корону, – прежде каштановая, потом крапчатая, а теперь преимущественно седая. Из-за своего телосложения и прически мистер Пауэр порой казался суровым тому, кто не успел узнать его получше. У него была приятная манера вести разговор, обмениваясь с собеседником добродушными шутками, пока он не понимал, что стряслось. Он говорил, чтобы расслабить пациента, а сам тем временем без напряжения и тревоги находил песчинку в его глазу, занозу в руке, осколок стекла в подошве или болезненный участок внизу живота.

Этот дородный мужчина с трудом мог подыскать себе одежду нужного размера и никогда не заботился о ней. Жизнь слишком коротка, считал он, чтобы тратить время у портного, неся всякий вздор о линиях, крое и лацканах. Однако, несмотря на грузную комплекцию и небрежное отношение к собственной внешности, Пэдди Пауэр был полон здоровья и сил. Он легко спускался из своего сада по тропинке к морю, плавал шесть месяцев в году и раз в неделю играл в гольф. Но сегодня был долгий день, и Пэдди Пауэр устал. Он проехал семнадцать миль, чтобы навестить молодую женщину, которой предстояло умереть к Рождеству, при этом она радостно щебетала о том, как ей, несомненно, станет лучше, лишь только наступит хорошая погода. Ее пятеро детей шумно и беззаботно играли у ног доктора, а бледный молодой муж безучастно сидел, глядя пустыми глазами в камин. Потом Пэдди Пауэру пришлось провести неприятную беседу с одним из братьев Диллонов из отеля и объяснить ему, чем грозит повреждение печени. Он старался тщательно подбирать слова, но все равно столкнулся с глухой стеной непонимания и обиды. Под конец Дик Диллон посоветовал доктору не лезть не в свое чертово дело, ибо трепать языком он горазд, но полграфства знает, что три года назад на скачках доктор напился до поросячьего визга, поэтому не стоит бросать камни в чужой огород. Затем Пэдди Пауэр столкнулся с двумя тяжелыми случаями гриппа у стариков. Поразив заведомо слабые легкие, грипп предсказуемо в скором времени грозил обернуться пневмонией.

Когда люди нахваливали морской воздух и свежий, бодрящий бриз, Пэдди Пауэр мрачно думал: «Им бы зайти сюда зимой в приемную врача, болтали бы меньше».

Дома Молли сказала ему, что Дэвид легко и быстро справляется с уроками и каждое утро два часа занимается самостоятельно.

– Анджела – замечательный учитель. Жаль, что она так и не получила признания, – ответил Пэдди, устало снимая ботинки и надевая тапочки.

– Так и не получила признания? Разве она не старший школьный преподаватель с большой зарплатой и дипломом? Неплохо для дочери Динни О’Хары, – фыркнула Молли.

– Ты упускаешь главное. Это умная девочка, но она застряла здесь, в Каслбее, и обучает детей, которых ждет место официанта или продавца. А дом, где она живет? Я имею в виду, что даже Малые сестры бедняков[3 - Малые сестры бедняков – конгрегация, основанная католической святой Жанной Юган (1792–1879).] не сделали для паствы столько, сколько Анджела для своей матери.

– Да знаю я, знаю.

Молли хотелось поскорее покончить с неприятной темой.

– И все же когда-нибудь за ней может приехать принц на белом коне, – сказал доктор, улыбаясь при этой мысли.

– Не старовата ли она для принца? – возразила Молли.

– Ей всего двадцать восемь, на год больше, чем было тебе, когда мы поженились.

Молли терпеть не могла, когда муж говорил на подобные темы в присутствии Нелли. Молли росла не в Каслбее, она приехала из большого города и училась в дублинской школе. Ей не нравилось, когда кто-то ее поучал и тем более напоминал о возрасте.

Она взглянула в зеркало – немолода, но все еще хороша собой.

В Дублине Молли подружилась с закупщиком из магазина, и теперь у нее не было проблем с обновлением гардероба. Она предпочитала добротные шерстяные костюмы – достаточно свободные, чтобы под пиджак надеть теплый жилет и даже тонкий свитер. В Каслбее приходилось носить много одежды. Пэдди годами дарил жене красивые броши, чтобы она выглядела нарядно. Кто бы ни пришел к ним в дом, Молли Пауэр всегда была одета с иголочки и готова к приему гостей. Каждые три месяца она делала в городе химическую завивку. Ее волосы были аккуратно уложены, и она не пренебрегала легким макияжем.

Молли осмотрела свое лицо. Она боялась, что местный климат выдубит и иссечет морщинами ее кожу. Это случилось со многими женщинами, но они, вероятно, даже не пользовались кремом.

Она улыбнулась себе и, повернув голову, залюбовалась недавним приобретением – красивыми клипсами в тон зеленой броши на серо-зеленом шерстяном костюме-двойке.

Пэдди увидел, что жена улыбается, подошел и встал у нее за спиной, положив руки ей на плечи.

– Насчет себя ты права, ты великолепна, – признал он.

– Я об этом вовсе не думала, – возмутилась Молли.

– А следовало бы, – возразил муж. – Шикарная штучка – даже не скажешь, что жена и мать.

На мгновение Молли задумалась о своем материнстве. Она сомневалась, что у нее получится. Столько неоправдавшихся надежд. За неделями восторга следовали выкидыши на третьем месяце. Трижды. Два младенца родились мертвыми. А потом, когда она не смела поверить своему счастью, на свет появился Дэвид – идеальный ребенок, именно такой, какого она хотела. В точности.

Анджела считала Дэвида замечательным мальчиком. Он был похож на иллюстрацию из книги «Просто Уильям»[4 - «Просто Уильям» («Just William») – книжная серия об одиннадцатилетнем сорванце Уильяме Брауне писательницы Ричмал Кромптон, выходившая с 1922 по 1970 год.]: волосы дыбом, шнурки на ботинках развязались, а галстук съехал набок. Когда Дэвид работал, он не следил за своим внешним видом.

Разве не чудесно учить только одаренных детей, не делая вечных пауз, чтобы отстающие могли догнать? Анджела посмотрела на Дэвида, торжествующе протянувшего ей составленную им карту ветров.

– Чему вы улыбаетесь? – подозрительно спросил он.

– Не знаю. Возможно, я схожу с ума. Я заметила, что улыбаюсь всякий раз, когда у ребенка что-то получается правильно, это так поразительно.

Дэвид рассмеялся:

– В школе все безнадежны?

– Нет, не все, некоторые очень умны. Но какой в этом смысл? Что с ними станет потом?

– Разве это не поможет им сдать экзамены?

– Да-да, так и будет.

Мисс О’Хара выпрямила спину, как делают взрослые, когда не собираются продолжать разговор. Дэвид огорчился.

Анджела возвращалась от доктора Пауэра домой на велосипеде. Встречный ветер хлестал по лицу, а морская соль щипала глаза. Любая зимняя поездка казалась путешествием на Южный полюс, и Анджела в миллионный раз задавалась вопросом, не лучше ли перевезти мать в город. Разумеется, сырой ветер, проникавший сквозь каждую щель коттеджа, матери вреден. Разумеется, от житья в месте, которое три четверти года больше подходит для тюленей и чаек, мало пользы. Однако не нужно себе лгать: она бы переехала в город ради себя самой, ради того, чтобы у нее была хоть какая-то жизнь. Не стоит притворяться, что дело в больных костях матери. Хотя какая жизнь ждала ее в городе? Она бы устроилась в школу, имея на руках немощную старуху, если бы вообще нашла работу. Учительница, не замужем, под тридцать. Восторгаться нечем. «Хватит мечтать, Анджела, смотри на дорогу и крути педали, осталось несколько минут, худшее позади, ты уже проехала мимо расщелины в скале, откуда задувает жестокий ветер».

Впереди показался свет, лившийся из окна.

Люди называли ее дом коттеджем, потому что он только выглядел маленьким, а на самом деле был двухэтажным. Стены были покрыты побелкой, к ним примыкал аккуратный маленький садик с подстриженной живой изгородью и короткой дорожкой, ведущей к двери.

Анджела задавалась вопросом, как семья помещалась внутри, покуда был жив отец, а она, сестры и брат были детьми. Наверное, они страдали от тесноты. Ее родители спали наверху в одной комнате, три девочки – в другой, а Шон, единственный мальчик, – в третьей. Комната внизу, которую она теперь превратила в спальню для матери, раньше служила чем-то вроде гостиной. Тогда в доме не было ни книг, ни сверкающих медных украшений, ни вазочек с маленькими букетами вереска или дрока, как сейчас. Правда, в те годы их коттедж был приютом для пьяницы, несчастной усталой матери и четверых детей, полных решимости убраться оттуда как можно скорее. Могло ли найтись время на такую роскошь, как книги и цветы?

Мать сидела на стуле со встроенным судном для инвалидов, куда Анджела усадила ее перед тем, как отправиться к Пауэрам. Старушка уронила трость, а другое кресло стояло слишком далеко – матери было не на что опереться, и она не могла встать. Она не жаловалась и выглядела виноватой. Анджела опорожнила судно, налила в него дезинфицирующее средство «Деттол», принесла таз с мыльной водой и полотенце, помогла матери умыться и припудриться. Затем она накинула на маленькую склоненную голову матери фланелевую ночную рубашку, согретую на каминной решетке, и помогла старушке добраться до кровати в комнате рядом с кухней. Она протянула матери четки, стакан с водой и поставила часы так, чтобы больная могла их видеть. Анджела не поцеловала мать – поцелуи в семье были не приняты, – а вместо этого похлопала ее по сложенным рукам.

Придя на кухню, мисс О’Хара достала сочинения, которые предстояло завтра вернуть. Имя победителя не вызывало сомнений и было очевидно с самого начала, но Анджела собиралась оставить небольшой отзыв о каждой работе. Дети написали эссе в свободное время, чтобы побороться за обещанный ею приз. Она хотела подбодрить учеников зримым доказательством того, что прочитала все опусы, даже безграмотные.

Анджела заварила чай в чайнике и устроилась поудобнее, слушая, как на улице завывает ветер. Очень скоро в десяти футах от нее раздался тихий храп матери.

Клэр О’Брайен пришла в школу пораньше. Ее шея была идеально вымыта, Клэр чуть не стерла с нее кожу. Пятно на школьном платье почти сошло под натиском щетки для ногтей. Сменные туфли блестели – Клэр начистила даже подошвы, а желтые банты смотрелись очень красиво. Клэр то и дело оборачивалась, любуясь их отражением в школьном окне. Она выглядела такой же нарядной, как все остальные, такой же ладной, как дочери фермеров-толстосумов. Этим девочкам покупали новую форму, когда они вырастали из старой, вместо того чтобы все время расшивать ее и надставлять подол, с чем приходилось мириться Клэр и Крисси.

Она думала, что день никогда не начнется. Ей не терпелось встать и выйти вперед на глазах у всей школы под удивленные ахи, потому что она так юна. На несколько лет младше некоторых.

Крисси, конечно, будет в ярости, но это не имело значения. Крисси приходит в ярость из-за всего, она переживет.

Клэр пошла в конец коридора, чтобы просмотреть доску объявлений. На ней не появилось ничего нового. Вероятно, информацию о награде по истории вывесят ближе к полудню. Пока здесь можно было ознакомиться с расписанием занятий, списком праздников и каникул на год, подробностями образовательного тура в Дублин, а также с его стоимостью, лишавшей Клэр шанса на участие. Еще там висело письмо от преподобного отца О’Хары, брата мисс О’Хары, который был миссионером. Он благодарил школу за фольгу и сбор марок и сообщал, что гордится девушками родного поселка, сделавшими так много, чтобы помочь великому делу распространения слова нашего Господа среди бедных людей, никогда о Нем не слышавших.

Увы, Клэр не могла вспомнить преподобного отца О’Хару, но все утверждали, что он замечательный, очень высокий, выше мисс О’Хары, и удивительно красивый. Мать Клэр говорила, что видеть отца О’Хару, когда он возвращался в Каслбей, чтобы отслужить в церкви мессу, было истинным удовольствием. По мнению Агнес О’Брайен, брат мисс О’Хары также был замечательным сыном. Он писал своей матери из миссий, и она часто показывала его письма знакомым, пока еще могла ходить и выбираться из дома.

По словам отца О’Хары, работа в миссии была на редкость интересным занятием. Клэр хотелось, чтобы он присылал по письму каждую неделю. Интересно, что сообщает брату в ответ мисс О’Хара? Расскажет ли она ему о награде по истории?

Учительница как раз сейчас въезжала в школьные ворота на велосипеде.

Лицо матушки Иммакулаты напоминало кончик острого пера.

– Можно вас на пару слов, мисс О’Хара, всего на пару слов? Конечно, если у вас найдется время.

Однажды, пообещала себе Анджела, она ответит матушке Иммакулате, что свободного времени у нее нет – она слишком занята, помогая старшеклассницам на винокурне и готовя из третьеклассниц белых рабынь на продажу. Но это произойдет не сегодня. Пока ей нужна эта работа.