Энохиан. Крик прошлого

Продавленное и затертое кресло у этого самого окна было моим любимым местом в лечебнице. Мне не было дела до карандашей и красок, которые валялись на столах в середине зала. Не было дела до пианино, которое беспрерывно издавало играемую каким-то больным какофонию. Я плевать хотела на макраме и другое рукоделие, которым занимались другие. Все, что мне было нужно, это лишь один-единственный взгляд на небо.

Не важно, была ли это плохая или хорошая погода. Я любила солнечную погоду, когда по бескрайнему нежно-голубому простору плыли пушистые облака. Любила грозовые серые тучи, которые так часто пугали других больных. Любила звезды и луну на темно-синем или черном полотне. Тим разделял мое увлечение, и мы часто сидели в креслах у окна, пытаясь увидеть какие-то фигурки в облаках.

Но сейчас Тима в зале не было. Наверное, ночью ему стало плохо и теперь над ним в очередной раз издевались уроды в белых халатах, смеющие называть себя врачами. Я не могла пойти к нему, не могла даже спросить у санитаров или медсестер, что с моим другом. Нам никогда не отвечали. Поэтому приходилось лишь ждать.

Двустворчатые двери, рядом с которыми всегда дежурили санитары, с неприятным скрипом открылись, и в зал ввели, а точнее, приволокли, какого-то беднягу. Никто из больных не обратил на него внимания, и я тоже захотела отвернуться, но прежде чем мне удалось это сделать, я поняла, куда они волокут его.

Рядом со мной редко кто-то сидел. Наверное, других больных отпугивал мой мрачный вид, или же дело было в Тиме, который всегда сидел рядом со мной и занимал свое законное место в таком же потертом кресле. Санитары проволокли, держа под руки, совсем молодого парня через весь зал и пренебрежительно бросили его в кресло, а затем ушли. Я бросила быстрый взгляд на виски нового пациента, но кожа на них была бледной и нетронутой. Значит, его просто чем-то накачали. Почему-то мой интерес к новенькому возрос, и я стала более внимательно наблюдать за ним.

Руки парня раскинулись в разные стороны и слегка подрагивали. Голова откинулась назад, словно у безвольной куклы. Его лицо было мертвенно бледным, а глаза закрыты. Бледные пухлые губы были искусаны и местами даже кровоточили, нижняя губа чуточку больше верхней. Он немного приоткрыл рот, тяжело дыша. Бледная кожа подчеркивалась темными волосами и длинными ресницами, которые чуть ли не щекотали щеки.

У всех больных была одинаковая серая одежда. У женщин – длинные, почти до самой щиколотки, серые рубашки, а у мужчин – мягкие штаны и кофта. Чаще всего эти вещи висели на нас, словно мешки, но этот парень пробыл здесь недостаточно долго, чтобы потерять хорошую форму. Его тело все еще казалось сильным и мускулистым, несмотря на скрывающую достоинства серую одежду.

Да, он определенно был красив.

Возможно, именно его красота подкупила меня. В этом месте было так мало хорошего, что каждый из нас невольно тянулся ко всему, что могло быть хотя бы чуточку привлекательным. А может, все дело было в том, что он совсем молод. Это отделение предназначалось для людей постарше, и поэтому мы с Тимом долгое время были самыми молодыми среди других пациентов. Что, если этот парень захочет с нами дружить? Людям всегда нужны те, кому бы они смогли верить. Особенно в подобных местах.

– Эй, – тихо позвала я, подобравшись поближе к спящему. Он не отреагировал, и тогда я неуверенно дотронулась до его плеча. – Проснись.

Не знаю, чего я ждала или на что надеялась. Возможно, мне захотелось, чтобы в лечебнице появился еще один более-менее нормальный человек. Или же мне было попросту жаль молодого парня, на вид которому было не больше девятнадцати, которому пришлось оказаться в этом месте. Единственное, что я знала совершенно точно, так это то, что не хотела ничего плохого. И именно поэтому его следующие действия выбили меня из колеи.

Глаза паря резко распахнулись, и проблеск безумия сделал их похожими на два ярких серо-голубых фонарика. Он резко схватил меня за руку и сжал с такой силой, что я вскрикнула. Другая его рука почти мгновенно оказалась на моей шее, и я быстро ощутила нехватку воздуха.

Все вокруг превратилось в сумасшедший калейдоскоп. Санитары пытались угомонить переполошившихся пациентов, для которых любое нарушение покоя становилось своего рода толчком к новым приступам. Казалось, будто парень, сжимающий мое горло, стал для душевнобольных спичкой, поднесенной к пороховой бочке. Все кричали, махали руками, бегали по залу. Вслед за криками шли удары и угрозы санитаров, которые все вваливались в зал бесконечным потоком. Они попытались приблизиться ко мне и обезумевшему парню, но он тут же сжал мое горло еще сильнее.

Вслед за санитарами в зал ворвался Тим. Наверное, его вели в палату или же позволили присоединиться к другим больным, но вид у него был замученный. Закатанные рукава серой рубашки обнажали алые кровоподтеки на сгибах локтей. Следы от капельниц. Под глазами были темные круги. Тем не менее, когда мой друг увидел, что какой-то безумец схватил меня за горло, он и сам слетел с катушек. Бросившись через весь зал, он с неожиданной проворностью обошел целую стаю санитаров и оказался ближе всех ко мне и новенькому.

– Отпусти ее! – рявкнул Тим, который обычно кричал лишь тогда, когда у него начинались приступы. Вот только сейчас в глазах парня вспыхнули огоньки злости, и от этого его обычно затуманенный взгляд стал как никогда ясным.

Я заметила, как Тим пригнулся, словно тигр, готовящийся к длинному прыжку, а в следующее мгновение парень, сжимающий мое горло, разжал пальцы и оттолкнул меня в сторону. Я не смогла устоять на ногах и повалилась на пол, хватая ртом воздух и прижимая руки к шее. В этот же момент Тим набросился на новенького и попытался ударить его, но безумец оказался куда сильнее и быстрее. Он увернулся от неуклюжего удара моего друга и, когда тот попытался ударить его еще раз, сам заехал ему кулаком по лицу. Изо рта и носа Тима хлынула кровь, но, к собственному достоинству, он сумел устоять на ногах, несмотря на слабость после ночных пыток.

– Не смей! – дико выкрикнула я и сама не поняла, откуда во мне взялась такая злоба и сила. Не раздумывая над тем, что творю, я бросилась на безумца.

Я прыгнула на него и, к своему удивлению, осознала, что мое тело само знает, как нужно действовать в подобных ситуациях. Будто оно зажило отдельной жизнью. Безумец, хотя и был хорош в бою, не ожидал подобного от истощенной и задыхающейся девочки, и поэтому мне удалось ударить его кулаком в глаз. Правда, повторить это оказалось невозможно, так как после моего удара парень будто протрезвел и вовремя успел перехватить мою руку. Я стала вырываться из его железной хватки. Наверное, виной всему было лекарство, которое все еще струилось по венам незнакомца, так как ему не удалось удержать не только меня, но и себя самого. Всего за какую-то долю секунды он повалил меня на пол и упал сверху, прижимая к деревянному полу мои руки.

– Хороший удар, – ухмыляясь, проговорил парень.

Его улыбка стала для меня чем-то вроде электрошока, так как я не ожидала такого. Почему он улыбался? Разве мы не дрались? Наверное, он был самым настоящим безумцем, если видел в сложившейся ситуации хоть что-то забавное. Впрочем, все мы были здесь по одной и той же причине.

Я стала извиваться под его телом, пытаясь вырваться, и вскоре мне на помощь пришли санитары. Хотя «помощью» это можно было назвать с большой натяжкой. Они просто огрели безумца резиновой дубинкой по голове, и когда тот потерял сознание и придавил меня к холодному полу, санитары, наконец, додумались стащить с меня тело парня.

Я быстро отползла в сторону и тут же оказалась в руках Тима. Он тоже сидел на полу, пытаясь остановить хлещущею из носа кровь, но на него никто не обращал внимания. Я чувствовала, как Тим дрожит, но дело было не в боли или очередном приступе. Он был в ярости и сверлил гневным взглядом безумца, который снова оказался в руках санитаров, которые волокли его в неизвестном направлении.

– Чертов олух, – гневно прошипел Тим, прижимая меня к себе в бессмысленной попытке защитить. Откуда у него взялась такая потребность в защите кого-то? Мы ведь давным-давно поняли, что никто не может быть в безопасности в подобных местах.

2. Хорошая девочка?

После того, что случилось этим днем в общем зале, санитары еще долго не могли угомонить больных. Они стали поспешно загонять всех в свои палаты, и я не была исключением, хотя Тим рвал и метал, когда понял, что нам нужно разойтись по разным корпусам.

– С нами-то все в порядке! – протестовал он.

В итоге его наградили увесистым шлепком по лицу и уволокли в противоположном от меня направлении. Я смогла избежать новых побоев, но вместо того, чтобы сразу отправить меня в палату, одна из медсестер повела меня в одну из процедурных, где решила осмотреть мою шею.

В процедурной, сразу над небольшим рукомойником, висело зеркало, и пока медсестра копошилась в каких-то ящиках, я украдкой разглядывала себя. У меня были очень черные волосы, едва доходящие до плеча. Они могли бы быть блестящими и шелковистыми, но, учитывая образ моей жизни, волосы больше напоминали комок сбившейся шерсти. Неестественно голубые глаза были еще больше обычного. Иногда они будто сверкали, но это был не блеск жизни, а скорее проблеск безумия. Скулы стали выделяться еще резче, чем я помнила с тех пор, как смотрелась в зеркало в последний раз. Когда это было? Неделю назад? Месяц? Год? Понятия не имею. Время в этом месте измеряется совсем не так, как на свободе. Хотя, откуда мне знать что-либо о свободе?

– Поверни голову, – приказала пожилая медсестра и, не дожидаясь моей реакции, сама взяла меня за подбородок костлявыми пальцами и вколола что-то мне в шею.

– Что это? – растерянно моргая, спросила я.

Перед глазами все начало плыть. Очертания медсестры стали нечеткими, а ее слова не доходили до моего сознания. Успокаивающие? Но зачем они мне? Ведь я и так была спокойна.

Сквозь накатывающий сон я слышу, как кто-то входит в процедурную. Я борюсь с желанием упасть прямо на пол и вырубиться и с трудом поднимаю глаза на пришедшего. Лишь спустя долгую минуту до меня доходит, что это мой лечащий врач. Доктор Оливер один из немногих, кого я по-настоящему ненавижу. Он всегда был любезным, с виду добродушным и умиротворенным человеком, и это лишь действовало на нервы. Человек, который с таким спокойствием и добродушием прописывает тебе наркотики или пристегивает к электрическому стулу, не может вызывать симпатий.

– Все готово? – спросил доктор Оливер старую медсестру.

Готово? Для чего?

– Да, доктор, – прокряхтела старуха, и это были последние слова, которые я услышала, прежде чем упасть в пропасть, созданную мощным наркотиком.

Мне так холодно. И страшно. Я бреду в незнакомом месте, и вокруг меня кромешная тьма. Но какой бы страх я ни испытывала, я понимаю, что должна идти вперед. В этой тьме скрывается что-то важное. Что-то, ради чего я готова рисковать. Вот только что это?

Резкий крик пробивается сквозь тьму, и я уже не просто бреду, а бегу так быстро, как никогда. Но крик не становится ближе. Он все так же далеко и одновременно близко. Я не знаю кричащего. Я впервые слышу этот хриплый, полный боли крик, но чувствую, что должна помочь. Кто бы это ни был, он важен для меня.

– Каталина! – кричат сотни голосов за моей спиной.

На этот раз я узнаю голоса, но не смею обернуться. Все меняется так быстро, что я даже не до конца осознаю, что именно делаю. Всего мгновение назад я бежала на помощь кому-то, а теперь убегаю, сама моля о помощи.

– Каталина! – повторяют голоса за моей спиной. Они так близко. Слишком близко. – Каталина Ботрайт!

Я чувствую их прикосновения на своей спине, ключицах, плечах… Тьму пронзает новая волна дикого крика, но теперь я понимаю, кому он принадлежит. Мне не нужно искать кого-то во тьме.

Кричу я сама.

– Ей становится хуже! – резко говорит кто-то, не принадлежащий той тьме, в которой я оказалась. – Нужна новая доза снотворного. Быстрее!

– Нет! – кричу я. – Хватит!

Что-то резко выдергивает меня из тьмы, и на секунду меня ослепляет яркий свет. Спустя секунду я вижу очертания людей в белых халатах. Чувствую на своих запястьях и щиколотках кожаные ремни. Они приковали меня к больничной койке. Что им от меня нужно?

– Сестра, быстрее! – рявкает доктор Оливер, и спустя секунду в его руках появляется большой шприц с какой-то желтоватой жидкостью.

Паника от осознания того, что они снова вгонят меня во тьму, затмевает все другие чувства. Ничего больше нет, кроме одного животного инстинкта самосохранения. Я пытаюсь вырваться из своих оков, но они слишком крепки. Мне кажется, что кто-то заставил стрелки часов двигаться в сотни раз медленнее. Я вижу, как медленно к моей руке приближается острая игла с чертовой отравой. Нет. Я не позволю этого. Не сегодня.

– Я сказала хватит! – резко закричала я, и вместе с моим криком произошло что-то, чего никто из присутствующих не ожидал. Даже я сама.

Лампы, которые были направлены прямо мне в лицо, неожиданно взорвались, накрыв всех градом осколков. Одно-единственное окошко, которое было в этой затхлой палате, превратилось в пыль, и теперь лишь решетки стояли на пути прохладного ночного ветра. Жесткие ремни разорвались под моим натиском, и вот он – крохотный шанс выбраться.

В палате всего два санитара, медсестра и доктор Оливер. Они отпрянули от меня, словно я была прокаженной, и я поспешила слезть с высокой койки, к которой меня приковали. Вот только мои ноги отказывались повиноваться, и я тут же упала на четвереньки. Острые осколки впивались в ладони и колени, но я проигнорировала боль и поднялась на ноги, цепляясь пальцами за края койки. В этот же момент санитары пришли в себя и набросились на меня, но я была быстрой и проворной, несмотря на наркотики, которые все еще текли в моих венах. Наверное, все дело было в мощном выбросе адреналина.