Бывшие. Вспомни о нас

Раздраженное приглушенное ругательство перебивает меня, прежде чем я слышу то, отчего моя кожа покрывается льдом:

– Ты хочешь, чтобы твой сын стал мишенью?!

Уродливое чувство оборачивается змеей вокруг сердца и сдавливает его.

– Нет! – выпаливаю я. – Конечно же нет! Господи, Багров, что ты вообще несешь?

– Я хочу донести до твоей горделивой задницы, что ты должна отступить. Что, мать твою, непонятного?

– Для начала ты можешь успокоиться и не орать на меня? – Я делаю успокаивающий вдох и медленный выдох, продолжая спокойней. – Ты позвонил мне среди ночи и с ноги начал раздавать команды, толком ничего не объяснив! У меня и так голова ни черта не соображает. Миша заболел, и я весь день пыталась сбить ему температуру.

– Блядь, – тихо хрипит Стас. – Как он?

– Сейчас спит. Но, зная своего сына, такие свистопляски будут продолжаться еще дня три. – Я опираюсь бедрами на подоконник и обнимаю себя одной рукой. – А теперь объясни в чем дело. Спокойно.

– Спокойно, блядь, – усмехается он удушливого. – Я тебе звонил черт знает сколько, ты не брала трубку. Что я должен был думать после возвращения этого пиздюка?

– Стас, прекрати, пожалуйста. Он далеко не пиздюк. И никогда им не был.

– Ты, как всегда, меня не слушаешь. Разве главное это? – бурчит он в трубку. – То, что тебе сказал твой Глеб, это не блеф, Лена. Тебя уберут. Прихлопнут, как гребаную надоедливую муху, если ты будешь мешать и раздражать тех, кто стоит за всем этим.

Тонкая струйка холодных мурашек расползается по спине паутиной, но я передергиваю плечами, не желая поддаваться страху.

– Может быть, ты и прав, Стас. Но, даже если откажусь от дела, я все равно хочу встретиться с Глебом и поговорить.

– Ты слышала хоть слово из того, что я сказал? Он связан с каким-то криминальным авторитетом. Там большие люди, Лена. Что ты хочешь, блядь, там узнать?

– Мне в любом случае нужно будет с ним встретиться. Я должна убедиться, что условия для моих клиентов будут лучшими.

– Ничего хорошего из твоих попыток вернуть его не выйдет. Можешь хоть раз прислушаться ко мне до того, как в твоей жизни случится очередной пиздец?

Закусив губу, я молчу, пока злюсь на себя, потому что знаю, что Стас наверняка прав, но это сердце… это долбаное сердце решает все за меня.

– Я обещаю быть осторожной.

И завершаю звонок, не желая слышать его проклятья в мою сторону.

Ему никогда не понять моих чувств. Никому, кроме меня. Даже Глебу, потому что, судя по всему, его слова о потере памяти серьезны.

В животе зарождается неприятная тяжесть. Я стараюсь думать, что это связано только с фактом болезни ребенка. Но понимаю, что звонок Стаса также усилил мое беспокойное состояние.

С тяжелым сердцем я плетусь обратно в спальню.

Поставив колено на матрас, наклоняюсь и осторожно прижимаюсь губами к лобику сопящего сына…

Прикрываю глаза и чмокаю его в носик, прежде чем облегчение вырывается тихим вздохом, и я заваливаюсь на спину. Тепленький.

Шумно выпускаю воздух из груди и вплетаю пальцы в волосы, устремляя взгляд в потолок.

Ты не полезешь в это дерьмо.

Боже, я не знаю, как поступить. Но тот факт, что Глеб какого-то черта волнуется за мою жизнь, не дает глупой надежде окончательно погаснуть.

Возможно, это связано с частью его жизни, которую он не помнит. Возможно, его беспокоит моя безопасность только в меркантильных целях, чтобы узнать часть забытого прошлого. Я не знаю. Но проблема в том, что я хочу узнать. Даже несмотря на то, что чрезмерная настороженность Стаса пугает меня.

А он не тот человек, который будет показывать свои эмоции без надобности.

К тому моменту, как засыпаю, мне удается убедить себя немного подождать. Все обдумать и позволить эмоциям устаканиться, а потом обдумать все еще раз на холодную голову.

Но ничего не устаканилось.

Третий день я схожу с ума, разрываясь между разумом и сердцем, которое будто нарочно насмехается надо мной, заставляя вновь и вновь вспоминать ту часть жизни, где Глеб хоть ненадолго, но успел показать мне, каково чувствовать вкус жизни. Каково было гореть вместе с ним и вопреки всему. Неправильно. Но так по-настоящему. Господи… Это не сердце, а гребаный мазохист, наслаждающийся тем, как память режет его тонким лезвием ножа.

Еще немного, и я сойду с ума от этих мыслей, что оплетают меня, как его теплые сильные руки. Единственное, что помогает мне отвлекаться от всего этого, – сынок, который сегодня первый день практически без температуры.

Мой дом снова наполнен звуком детского смеха, болтовней и музыкой, которую Мишка так любит слушать и под которую обожает танцевать.

Я больше не чувствую себя пустой, как когда он заболел. Но какая-то заноза еще сидит под ребрами и причиняет дискомфорт, не дает беззаботно наслаждаться обществом моего шалунишки.

На пятый день я устаю от собственной трусости и звоню Глебу…

Глава 6

Я вдеваю сережку в ухо, и в этот момент в меня что-то врезается. А точнее кто-то маленький и зевающий.

Я поворачиваю голову и опускаю взгляд на сына, который, обняв мою ногу, положил на нее подбородок, и смотрит на меня своими большими золотисто-карими глазами. И уже немного уставшими.

Застегнув замочек, я улыбаюсь и треплю макушку густых волос.

– Устал, мой ангел?

Мишка мотает головой, тряся своей богатой шевелюрой, и смотрит на меня снизу вверх, раскрыв рот с искренним восхищением. Ему нравятся мои крупные серьги. Или моя яркая помада. Но на самом деле так он смотрит на меня всегда. Даже если на моей голове будет намотано полотенце, а лицо помятое спросонья и без макияжа. Вот совершенно не важно, как я выгляжу, мой сын всегда твердит одно:

– Моя класавица.

Моя улыбка становится шире, и я ласково стучу его по носику пальцем. Он смеется и прячет лицо в подоле моей юбки. И на этом заряд моего маленького энерджайзера подходит к концу.

Поглаживая сына по макушке, я наблюдаю, как измученно он потирается лбом о мою ногу, а потом начинает тереть глаза кулачками. Ну конечно же мой малыш устал.

Я беру сына на руки и выхожу из комнаты.

– Пойдем-ка спать, медвежонок. – Я прижимаюсь носом к его виску и вдыхаю теплый молочно-медовый запах детской кожи.

Миша обнимает меня за шею и погружается в наступающий на него сон. Да и время уже девятый час вечера. Он еще недавно ванну принял, так я вообще удивлена, что сразу уложить не удалось. Поэтому, пока няня отлучилась в магазин, а я собиралась на встречу, у Миши была возможность израсходовать последнюю энергию.

Поглаживая сына по спинке, я убаюкиваю его на руках и тихонько напеваю мелодию колыбельной. А чтоб вы понимали, любимая колыбельная моего сына – «Выйду ночью в поле с конем». Не знаю, как так вышло. Когда у него резались зубки, и я мучилась бессонными ночами, умная колонка случайно включила эту песню, я уже собиралась поискать что-то более подходящее, но тут поняла, что Миша притих, и оставила.

С тех пор только ей и спасаюсь. А вообще его вкусовые предпочтения в музыке далеки от детских. И я не знаю, откуда у него такая тяга к фолку в четыре-то года.