Бывшая моего брата. Я ненавижу ее…

– Все началось еще месяц назад.

Месяц. Почему он столько молчал?

– Я не понимаю… – Мотая головой, осторожно присаживаюсь на стул, потому что ноги меня подводят. – Я прошу вас, Петр Семенович, объясните мне, пожалуйста.

Едва ли не молю генерального, всматриваясь в его лицо в поисках хоть малейшего знака успокоения. Но ни черта подобного. Ни черта, кроме печальной улыбки.

– Мы обанкротились, девочка. – Мое сердце болезненно замирает в груди, когда Петр Семенович прячет взгляд в сторону и проводит по лысине ладонью, прежде чем снова посмотреть на меня: – Я обанкротился и больше не могу выполнять обязательства. Ни перед заказчиками, ни перед сотрудниками. – Следует тяжелый вздох. – Прости, милая, но я вынужден так поступить, – Петр Семеныч оставляет официальный тон. – Эта фирма дорога мне не меньше, чем тебе, Аля, но это бизнес. И здесь выживает сильнейший. Так я смогу хотя бы сохранить рабочие места сотрудникам.

– Нет! – Хлопаю ладонями по столу и вскакиваю на ноги, дрожа каждой клеточкой тела. – Не говорите этого! – Мой голос вздрагивает. – Мы что-нибудь придумаем…

– Аля, послушай меня внимательно, – Петр обрывает мои взволнованные возгласы, качая головой. – В пятницу ночью на складе произошло возгорание… сгорели все стройматериалы. – Боже! – Это и стало последней каплей. Уйдет слишком много времени на повторные заказы, мы просто не успеем уложиться в срок. Затянем сдачу объектов, и дольщик сразу подаст иск в суд. – Грустная ухмылка падает тенью на лицо директора. – А он подаст в любом случае, потому что у меня нет средств закончить его заказ к нужному сроку. Так же, как и найти новые инвестиции. – Он делает спокойный вздох и облокачивается на стол, продолжая вкрадчивым тоном: – Этот молодой человек не враг нам, девочка. Поверь, я отдаю вас в хорошие руки.

Хорошие руки? Он отдает нас в руки исчадия ада!

Глаза застилает мутная пелена слез, мне приходится сесть обратно и зажмуриться, чтобы уничтожить их. Если такое возможно.

– На мой счет не переживай, я свое отработал…

– Не надо успокаивать меня, Петр Семеныч, – шепчу, потупив глаза на сложенные в замок руки. – Неужели нельзя ничего сделать? – поднимаю голову и впиваюсь умоляющим взглядом в своего начальника – настоящего, а не самозванца.

– Можно. Я и делаю. Хаким Тазиевич недавно на рынке, но имеет хорошие возможности и перспективы. Лишь объединив все ресурсы, мы сможем достигнуть общей цели. У него есть деньги, у меня – хорошие сотрудники. Совместными усилиями вы повысите конкурентоспособность, а также увеличите прибыль, закончив все незавершенные объекты.

– Но… – Прикусываю язык, едва сдерживая эмоции. – Но ведь вам необязательно покидать пост. Если вы объединяете, значит…

– Аля, – Петр снова перебивает вспыхнувшую в груди надежду. – Не нам ставить условия.

Втягиваю воздух, едва ли не царапая ногтями стеклянную поверхность стола. Не нам… Ну разумеется!

– Алевтина Александровна, Петр сообщил вам не все новости, – официальным тоном вмешивается Айдаров, заставляя трепет беспокойства в моем животе усилиться. А затем я замечаю сбоку от себя тень – мерзавец вольготно присаживается на край стола. Сердце проваливается куда-то в живот. Становится душно и сложно дышать. Он слишком близко, чтобы я смогла безболезненно выдержать его присутствие. И я убеждаюсь в этом, когда с трудом сглатываю и поднимаю взгляд, встречаясь с бездушной серостью проклятых глаз. – Существует такая вещь, как консорциум, который подразумевает под собой объединение нескольких компаний в одну, а следовательно, и объединение их структур управления.

Я не понимаю, к чему он ведет, поэтому молчу и жду, когда циничный ублюдок продолжит выносить приговор мне, пока, сама того не желая, втягиваю носом аромат его парфюма, по-особенному играющего на бронзовой коже этого сноба. Сейчас я мечтаю, чтобы мое обоняние атрофировалось. Мне не может нравиться запах столь подлого человека.

– Я никого не увольняю только по просьбе Петра Семеновича, поэтому ты всего лишь получаешь должность ниже рангом и более опытное начальство.

Удар приходится прямо мне в грудь, проламывая ее насквозь и долетая острой пикой в уязвимое от боли сердце. Зачем он это делает?

– Если тебя что-то не устраивает, бумага и ручка помогут найти тебе выход из положения.

Глаза уже горят от плотины слез, которая их застелила, но я держусь из последних сил.

– Петр, вы свободны. – Айдаров разрывает со мной зрительный контакт, но я продолжаю смотреть на его горло, мечтая воткнуть в него карандаш. – Завтра мой юрист приедет для оформления документации. – Я слышу, как ножки стула скользят по паркету, а затем вижу, как Хаким прощается, едва кивая моему директору. Жаль, что в этот момент у меня не хватает мужества обернуться. А когда шаги за закрывшейся дверью стихают, слеза все-таки ускользает, и я быстро вытираю ладонью щеку. Конечно, кое-кто не упускает это из вида, и следом надо мной раздается холодное:

– Можешь поплакать, заявление знаешь, как заполнять. – Айдаров отталкивается от стола и заходит мне за спину, и тут я чувствую, как жар его тела начинает пульсировать в районе моих лопаток. – На всякий случай предупрежу: лучше не будет, самое время подумать о правильности своего решения.

Раздраженно подскакиваю на ноги и стремительно разворачиваюсь к подонку, вот только из-за того, что не ожидаю столь близкого столкновения, мой голос звучит не так твердо, как хотелось бы:

– Я поплачу, хоть каждый день буду слезами умываться, но заявления, Хаким Тазиевич, вы не дождётесь.

Его губы кривит циничная ухмылка.

Лучше не будет, это уж точно.

– Тогда завтра жду вас в офисе к семи, Алевтина Александровна. И будьте любезны явиться без шлейфа вчерашней ночи.

Открываю рот и тут же закрываю его, я совершенно позабыла о том, что сегодня нахожусь не в лучшем виде.

Убедившись, что его замечание оказало должный эффект, Хаким обходит меня и по-хозяйски направляется к двери, но не для того, чтобы уйти – чтобы открыть ее для меня.

О, в одном желания у нас сходятся. Не дожидаясь любезностей, я срываюсь с места, но останавливаюсь, когда слышу:

– На будущее – лучше съешь шоколадную конфету. Мята лишь усиливает запах перегара.

Жар стыда впивается зубами в мою шею и, раздирая ее в клочья, добирается до щек. Тяжело дыша, я вскидываю взгляд и пронзаю им самодовольное лицо с идеальной щетиной. Я хочу убить его.

– Я могу идти, Хаким Тазиевич?

В глазах Айдарова загорается предупреждающий опасный блеск, а уголки жестких губ чуть дергаются вверх.

– Поблажек не будет, Чудакова. Так что подумай, готова ли ты сохранять профессионализм, работая подо мной.

Смутившись из-за формулировки последнего высказывания, я быстро сглатываю и отвожу взгляд в сторону. Чувствую себя собачкой, запертой в клетке со львом.

– Надеюсь, вашего профессионализма хватит, чтобы подать мне пример.

Тут же закусываю нижнюю губу и крепко сжимаю кулаки, жалея о сказанном.

– Тебе не о чем переживать, Алевтина. Хороших сотрудников я уважаю и отношусь к ним подобающе. К тому же теперь ты моя подчиненная. – Айдаров нарочно сокращает расстояние и наклоняется: – Можешь не переживать, Олененок, ты для меня всего лишь рядовой сотрудник.

С этими словами я ретируюсь из кабинета, как никогда нуждаясь в глотке свежего воздуха, опасаясь, что иначе аромат его парфюма въестся в мои легкие, как ржавчина от коррозии.

Олененок… Лишь однажды я слышала от него это прозвище… Он издевается надо мной.

Боже… во что я вляпалась?

Дальше день становится еще хуже. Мало того, что из-за пробок я дольше добираюсь до дома, так вдобавок к этому мне, пребывающей в полуамебном состоянии, приходится участвовать в уборке территории после ночных гуляний. Но я делаю это не только потому, что сама была соучастницей, а еще потому, что ни на секунду не хочу оставаться наедине с собой. Я не хочу думать о том, что сегодня произошло. Для этого у меня будет завтра. И послезавтра… и после-после-после, пока чудовище, назвавшееся моим новым боссом, не выпьет всю мою кровь.

И что-то подсказывает мне: Айдаров будет растягивать это удовольствие. Из вредности.

Закончив уборку, я кое-как доползаю до душа, лелея надежду, что именно он станет моим спасителем, но тщетно. Ведь, как только я заворачиваюсь в полотенце и падаю на кровать с телефоном в руках, мое облегчение от водных процедур смывает новостная лента в социальной сети.

А если быть точнее – фотография, на которой рука Кости-все-еще-моего-парня лежит на бедре какой-то девки. И нет, это не подруга девушки Стаса. Я не знаю ее, однако легче мне от этого не становится. Возможно, причина еще в том, что из одежды на них лишь банные полотенца, прикрывающие не так-то много, ну или в том, что голова моего пока еще парня лежит на ее потных от пара сиськах. Мне вот интересно: он действительно думал, что это фото не появится в сети и я не увижу его, или ему просто по фиг?

Ответ приходит слишком быстро.

Следом они же, но уже на улице в компании Стаса и его девушки. И все бы ничего, но барышня, на чьих сиськах на предыдущем фото лежала голова Кости, теперь сидит на коленях моего парня, а его рука прячется под футболкой этой незнакомки… Что-то неприятное пробирается под ребра, прямо к моему сердцу, намереваясь причинить ему боль.

Делаю глубокий вдох, прежде чем эмоции достигают своего пика. Я больше не в силах их удерживать, и прямо сейчас они колючими волнами разбиваются где-то внутри меня. На самом дне души. Там, где их не достать. Разрушают мою броню кирпичик за кирпичиком. И нет, нет у меня к этому человеку глубоких чувств, ну не успела я его полюбить, чтобы вот так на разрыв. Так почему же тогда так больно?