– Потому что все это не для меня. Мне случалось бояться за других, но никогда – за себя. До сих пор не приходилось. Наверно, люди боятся неведомого. Они боятся боли и смерти, потому что это может подстерегать их за каждым поворотом. Но я… я иногда вижу то, что скрыто, то, что ждет впереди. И я заранее знаю, где меня ждет боль и опасность, и мне известно, что смерть моя еще не пришла. Потому я и не боюсь. Это не отвага.
– Да, – медленно произнес Белазий. – Я знал, что ты обладаешь даром ясновидения.
– Это бывает со мной лишь изредка и приходит ко мне по воле бога, а не по моему желанию.
Я уже и так наболтал лишнего – Белазий был не тот человек, кому стоит рассказывать о своих богах. Чтобы сменить тему, я быстро сказал:
– Послушай, Белазий! Ульфин ни в чем не виноват. Он ничего нам не сказал и остановил бы меня, если бы мог.
– Ты хочешь сказать, что если кому-то придется заплатить за все, то это должен быть ты?
– Но ведь это же справедливо. И к тому же я могу себе это позволить. – Я смеялся над ним, прячась за своим невидимым щитом. – Какова же будет кара? Я думаю, у такой древней религии, как ваша, должны быть в запасе кое-какие менее суровые меры наказания? Что со мной будет? Быть может, я умру от колик этой ночью или меня растерзает вепрь в следующий раз, как я выеду в лес без своего «Черного пса»?
Белазий улыбнулся – в первый раз за все это время.
– Не думай, что тебе удастся уйти безнаказанным. Мне еще пригодишься ты и твой дар, можешь быть уверен. Амброзий не единственный, кто умеет использовать людей, я – тоже. Ты сказал мне, что тебя нечто влекло сюда сегодня ночью; это сама богиня привела тебя сюда, и ты станешь слугой богини.
Он положил руку мне на плечо.
– Да, Мерлин Эмрис, ты заплатишь за сегодняшнюю ночь, заплатишь той монетой, которая удовлетворит богиню. Богиня выследит тебя, как и любого, кто подсмотрел ее тайны, – но не затем, чтобы убить, о нет! Ты будешь не Актеоном, но Эндимионом, мой маленький, но способный ученик. Она примет тебя в свои объятия. Другими словами, ты будешь учиться до тех пор, пока я не возьму тебя с собой в святилище. И там ты предстанешь перед богиней.
«Ни за что! – хотелось ответить мне. – Даже если ты намотаешь мои кишки на все деревья в лесу». Но я промолчал. «Бери власть, кто бы тебе ее ни предложил», – сказал Амброзий. Мне вспомнилось, как я стоял там, у ясеня. Да, это тоже сила – своего рода. Посмотрим. Я отодвинулся от Белазия – очень вежливо – и пошел наверх, в рощу.
Ульфин и раньше был напуган, но, увидев меня вместе со своим хозяином и поняв, где я был, он почти утратил дар речи от страха.
– Господин… я думал, он уехал домой… На самом деле, господин, Кадаль говорил, что…
– Дай мне плащ, – сказал Белазий, – и положи это в сумку.
Он бросил наземь белое одеяние, которое нес на руке. Оно развернулось и упало рядом с деревом, к которому был привязан Астер. Пони взвился на дыбы и захрапел. Я подумал было, что он просто испугался белой тряпки, но потом увидел на белом темные пятна и брызги, заметные даже в сумраке рощи, и, несмотря на то что стоял довольно далеко, почуял запах дыма и свежей крови.
Ульфин машинально протянул хозяину плащ.
– Господин мой… – Он задыхался от ужаса и оттого, что ему приходилось удерживать норовистого коня. – Кадаль взял вьючную лошадь. Мы подумали, что господин Мерлин поехал в город. Правда, господин, я был уверен, что он поскакал в ту сторону! Я ему ничего не говорил, я клянусь…
– На седле кобылы Кадаля есть сумка. Положи одеяние туда. – Белазий набросил плащ на плечи и застегнул его, потом взял поводья. – Подсади меня!
Мальчик повиновался. Я видел, что он пытается не только оправдаться, но и понять, насколько Белазий разгневан.
– Господин, пожалуйста, поверь, я ничего не говорил! Клянусь всеми богами, что есть на свете!
Белазий словно не замечал его. Да, я знал, что он жесток; на самом деле за все время нашего знакомства мне ни разу не случалось видеть, чтобы Белазий подумал о чьей-то тревоге или боли; казалось, он даже не подозревал, что у людей – даже у свободных людей – могут быть какие-то чувства. Наверное, Ульфин для него сейчас был менее реален, чем эта лошадь. Белазий легко взлетел в седло, коротко приказал:
– Отойди. – Потом спросил меня: – Управишься ли ты с кобылой, если мы поедем галопом? Я хочу добраться домой прежде, чем Кадаль обнаружит, что тебя нет, и поставит на уши весь город.
– Попробую. А Ульфин?
– А что Ульфин? Ульфин поведет домой твоего пони.
Он развернул коня и направил его к дороге. Ульфин подбежал ко мне, чтобы затолкать в сумку окровавленный балахон, и поспешно подставил мне плечо: с его помощью мне кое-как удалось взобраться на лошадь и сесть в седло. Мальчик молча отступил назад. Я чувствовал, как он дрожит. Наверно, рабам свойственно бояться всего на свете. Мне пришло в голову, что ему страшно даже идти одному через лес.
Я осадил кобылу и наклонился к нему:
– Ульфин, он не сердится, тебе ничего не будет. Клянусь тебе. Так что не бойся.
– Ты… ты что-нибудь видел, господин мой?
– Ничего. – По-своему это было правдой. Я спокойно смотрел ему в глаза. – Вспышку темноты… и обычную луну. Вот и все. Но даже если бы я что-нибудь и видел, это не важно. Меня сделают посвященным. Теперь понимаешь, почему он не сердится? На, возьми.
Я достал из ножен свой кинжал и бросил его вниз, так что он воткнулся в землю меж сосновых игл.
– С ним тебе будет спокойнее, – сказал я, – но он тебе не понадобится. С тобой ничего не случится. Можешь мне поверить. Я знаю. Веди моего пони поосторожнее, ладно?
Я пнул кобылу в бока и направил ее вслед за Белазием.
* * *
Он ждал меня, то есть ехал сравнительно медленно. Когда я поравнялся с ним, он тотчас пустил коня в галоп. Кобыла рванулась следом. Я вцепился в узду и висел на ней, словно репей.
Тропа была достаточно открытая, так что мы хорошо видели дорогу в лунном свете. Она вела через лес к вершине холма, и нашим глазам на миг открылись городские огни. Потом тропа снова нырнула в ложбину, и через некоторое время мы выехали из леса на соленые приморские пустоши.
Белазий ничего не говорил и не замедлял скачки. Я держался за кобылу, глядя на дорогу из-за ее плеча, и размышлял, что мы можем встретить на дороге Кадаля, возвращающегося за мной с отрядом солдат. А может быть, он поедет один…
Мы с плеском перешли вброд ручей глубиной по бабки лошадям, а потом тропа, протоптанная в траве, свернула направо, к большаку. Теперь я понял, где мы; я видел эту тропу, когда мы ехали в лес, – она поворачивала с дороги сразу после моста на опушке леса. Скоро мы выедем к мосту.
Белазий придержал коня и оглянулся через плечо. Когда кобыла поравнялась с ним, он схватил ее за повод. Кони перешли на шаг.
– Слушай!
Лошади. Очень много лошадей; едут быстро, рысью, по мощеной дороге. В сторону города.
Послышался чей-то голос.
На мосту появилось множество факелов, и мы увидели их совсем рядом. Над головами воинов развевался штандарт. В свете факелов я увидел красного дракона.
Белазий перехватил повод моей лошади. Мы остановились.
– Люди Амброзия, – сказал он.
Вернее, начал говорить, когда моя кобыла звонко заржала и одна из лошадей в отряде ответила ей.
Отряд остановился. Приказ – и лошади галопом поскакали в нашу сторону. Белазий выругался сквозь зубы и отпустил мой повод.
– Ладно, теперь нам пора расстаться. Не теряйся и держи язык за зубами. Даже Амброзий не сможет защитить тебя от проклятия.
Он хлестнул кобылу по крупу, и она рванулась вперед, едва не выбросив меня из седла. Я был слишком занят тем, чтобы удержаться на лошади, и не видел, как Белазий уехал, но у меня за спиной раздался плеск: черный жеребец перешел ручей и исчез в лесу за несколько мгновений до того, как солдаты подъехали ко мне и окружили со всех сторон, чтобы отвести к своему офицеру.
В свете факелов под штандартом гарцевал серый жеребец. Один из солдат взял мою кобылу под уздцы и вывел меня вперед.