Режим гения. Распорядок дня великих людей

«В Боллингене я живу естественной для себя жизнью… Я отказался от электричества, сам топлю печь и плиту, а по вечерам зажигаю старинные лампы. У меня нет водопровода, я беру воду из колодца. Я рублю дрова и готовлю еду. В этих простых вещах заключается та простота, которая так нелегко дается человеку»[33 - Перевод В. Поликарпова.].

Густав Малер (1860–1911)

Хотя ныне Малер славится как один из лучших композиторов рубежа XIX – ХХ вв., при жизни он был более известен как дирижер. Сочинение музыки занимало лишь часть его времени, и симфонии зрелого периода были созданы в пору летних перерывов в насыщенной работе дирижера Венской придворной оперы[34 - Ныне (с 1918 г.) – Венская государственная опера.]. Малер проводил лето за летом на вилле в Майерниге, на озере Вертерзее в южной Австрии. Замечательно подробно его привычки описываются в мемуарах жены композитора Альмы (она была 19 годами моложе).

Они познакомились в ноябре 1901 г., четыре месяца спустя поженились и летом вместе поехали на ту же виллу. Альма ждала первого ребенка; Малер привез с собой наброски Пятой симфонии, будущего шедевра, который – от похоронного марша в начале до пронзительно прекрасной Четвертой части, посвященной молодой жене композитора, – тонко передавал оттенки различных чувств.

Но если творчество Малера отражало страстную и бурную внутреннюю жизнь, то его повседневная жизнь на вилле являла прямую этому противоположность. Эта жизнь, как обнаружила Альма, «была полностью избавлена от всего лишнего, почти нечеловечески проста». Композитор просыпался в 6.00 или 6.30, немедленно вызывал звонком кухарку и требовал свой завтрак: свежемолотый кофе с молоком, диетический хлеб, масло и варенье. Все это кухарка доставляла в каменную хижину в лесу, где Малер занимался творчеством (композитор не желал ни с кем говорить и никого видеть, пока не сядет за работу, поэтому из страха нечаянно столкнуться с хозяином кухарка пробиралась к нему по крутой и скользкой тропинке, а не по главной дорожке).

В хижине Малер разжигал спиртовой обогреватель. «Он почти всегда обжигал пальцы, – сообщает Альма, – не по неуклюжести, а из-за мечтательной рассеянности». Грел молоко, пил кофе и завтракал на скамейке возле хижины. После этого он запирался и приступал к работе. С этого момента Альма должна была следить, чтобы, покуда Малер работает, до его беседки не доносилось ни звука. В это время она воздерживалась от игры на пианино и, обходя соседей, сулила им билеты в оперу, если они будут держать своих собак взаперти.

Малер работал до полудня, потом тихонько возвращался домой, переодевался и шел на озеро. Плюхнувшись в воду, он свистом подзывал к себе жену. Выкупавшись, Малер лежал на берегу, обсыхая, а потом вновь бросался в воду, так пять-шесть раз, пока не чувствовал прилив сил и аппетит. Малер предпочитал простую и легкую пищу, тщательно приготовленную и почти неприправленную – «чтобы насытиться, не раздразнив аппетит и не вызвав тяжести в желудке», поясняет Альма, которой это казалось скорее «диетой инвалида».

После обеда Малер выводил Альму на долгую прогулку вдоль берега, изредка останавливаясь, чтобы записать в блокнот несколько нот, отбивая при этом такт карандашом. Иногда работа поглощала его более чем на час, и тогда Альма присаживалась на пень или на траву, не осмеливаясь даже глядеть на супруга. «Если он чувствовал прилив вдохновения, он улыбался мне, – пишет она. – Он знал, что ничто на свете не могло бы доставить мне большую радость».

На самом деле Альма вовсе не так легко принимала свое новое положение – супруги своенравного, привыкшего к одиночеству гения. (До замужества она и сама сочиняла музыку, но Малер заставил ее бросить творчество, заявив, что одного композитора в семье достаточно.) Тогда, в июле, Альма писала в дневнике: «Во мне происходит тяжкая борьба. И как я тоскую по человеку, который думал бы ОБО МНЕ, помог бы мне обрести СЕБЯ. Я превратилась в домохозяйку!»

Малер либо не подозревал о переживаниях своей супруги, либо предпочитал их игнорировать. К осени он завершил вчерне Пятую симфонию и следующие несколько лет каждое лето возвращался все к той же рутине, сочинив в Майерниге Шестую симфонию, а затем Седьмую и Восьмую. Если работа шла успешно, композитор чувствовал себя совершенно счастливым. Он писал своему коллеге: «Вы же знаете: все, чего я хочу от жизни, – сохранить желание работать».

Рихард Штраус (1864–1949)

[35 - Немецкий композитор эпохи позднего романтизма, дирижер. Автор симфонических поэм, а также опер «Кавалер розы», «Женщина без тени» и др.]

У Штрауса процесс творчества основывался на строгом методе и был свободен от тревожности и страха. По словам композитора, он производил музыку, словно корова – молоко. Даже осенью 1892 г., когда Штраус перебрался из Германии в более теплый климат, чтобы вылечиться от воспаления легких и затяжного бронхита, он и на новом месте установил нерушимый распорядок дня. Домой он писал из своего египетского отеля:

«Мой день строится очень просто. Я поднимаюсь в восемь утра, принимаю ванну и завтракаю – три яйца, чай, Eingemachtes (домашнее варенье), затем я с полчаса прогуливаюсь в пальмовой роще отеля вдоль берега Нила, а с десяти до часа работаю. Оркестровка первого акта продвигается медленно, но верно. В час дня я обедаю, затем читаю Шопенгауэра или играю с миссис Конце в безик[36 - Интеллектуальная карточная игра.] по пиастру очко. С трех до четырех я продолжаю работу, в четыре пью чай и выхожу на прогулку до шести, когда мне полагается любоваться закатом. В шесть часов становится темно и холодно, и тогда я пишу письма или еще немного работаю до семи. В семь ужин, после которого я болтаю и курю (всего 8–12 штук в день). В полдесятого я возвращаюсь к себе в номер, полчаса читаю и в десять выключаю свет. Так продолжается изо дня в день.

Анри Матисс (1869–1954)

[37 - Французский художник, скульптор, лидер течения фовистов (от фр. fauve – дикий).]

«Я наслаждаюсь, в общем-то, всем, и мне не бывает скучно, – признавался Матисс гостю, проводя его по своей студии на юге Франции. Дело было в 1941 г.; они осмотрели мастерскую, клетки с экзотическими птицами и оранжерею, где расцветали тропические цветы, зрели гигантские тыквы и красовались китайские статуэтки. Попутно Матисс рассказывал о своей манере работать:

«Теперь вы понимаете, почему я не знаю скуки? Более 50 лет я не на миг не прерываю работу. С девяти утра до полудня – первый сеанс. Затем обед, немного поспать, и в два часа дня я снова берусь за кисти и работаю до вечера. Вы не поверите: каких только сказок не приходится мне рассказывать по воскресеньям моделям! Обещаю им, что это в последний раз, никогда больше я не попрошу их приходить позировать в этот день. Разумеется, я плачу им вдвойне, а когда вижу, что и этим их не заманишь, сулю выходной посреди недели. “Но, мсье Матисс, – говорит мне одна из них, – это уже сколько месяцев длится, и вы мне даже одного вечера свободного не дали”. Бедняжки! Ничего-то они не понимают. Не могу же я жертвовать воскресеньем только потому, что их ждут дружки».

Жоан Миро (1893–1983)

[38 - Испанский (каталонский) художник-сюрреалист, скульптор и график.]

Миро всегда соблюдал жесткий и неизменный распорядок дня, потому что главным в жизни для него была работа и он не позволял себе отвлекаться, а также потому, что боялся вновь соскользнуть в депрессию, мучившую его в юности до тех пор, пока он не открыл в себе талант художника. Дабы предотвратить рецидив, Миро всегда включал в свой режим энергичные физические упражнения: в Париже – бокс, в барселонском гимнастическом зале – шведскую гимнастику и прыжки через скакалку, а находясь на семейной ферме у берега моря в Монт-Родже, куда Жоан удалялся каждое лето, чтобы укрыться от городской жизни и восстановить запасы творческой энергии, он плавал и совершал пробежки по берегу. В книге «Миро: Жизнь страсти» Луис Перманьер описывает повседневную жизнь художника в начале 1930-х, когда тот жил в Барселоне с женой и маленькой дочкой:

«В шесть часов он вставал, умывался и пил кофе с несколькими кусочками хлеба; в семь шел в студию и работал там без перерыва до 12.00, когда прерывался на час энергичной зарядки – это мог быть бокс или бег; в час дня он получал скромный, но хорошо приготовленный завтрак, завершавшийся кофе и тремя сигаретами – не больше и не меньше. Затем наступал момент “средиземноморской йоги”, то есть дневного отдыха, длившегося всего пять минут; в два часа он принимал друга, улаживал деловые вопросы или писал письма; в три возвращался в студию и оставался там до ужина, до восьми часов; после ужина какое-то время читал или слушал музыку».

Миро терпеть не мог, чтобы какие-то светские или культурные мероприятия нарушали эту рутину». Американскому журналисту он откровенно заявил: «Черт подери, ненавижу все эти вечеринки и торжественные открытия. Это политика и коммерция, и все чересчур много болтают! Меня от них тошнит!»

Гертруда Стайн (1874–1946)

[39 - Американская писательница, теоретик литературы, автор термина «потерянное поколение».]

С началом Второй мировой войны Гертруда Стайн и ее верная спутница Алиса Токлас[40 - Американская писательница (1877–1967). В 1954 г. опубликовала «Поваренную книгу Алисы Б. Токлас», в которую включила кулинарные рецепты и воспоминания о жизни с выдающейся писательницей.] бежали из Парижа в департамент Эн на восточной оконечности Франции. Забота об их жилище и быте давно уже возлагалась на Алису; в Эне, как пишет Дженет Малькольм в биографии «Две жизни: Гертруда и Алиса», мисс Токлас «регулировала все детали жизни Стайн, доходя чуть ли не до пародии». Авторы материала, опубликованного в New Yorker в 1934 г., так описывают образ жизни двух писательниц:

«Мисс Стайн каждое утро встает около десяти и вопреки собственному желанию пьет кофе. Она всегда беспокоилась, как бы не сдали нервы, и думала, что кофе повышает нервозность, но доктор предписал пить его по утрам. Мисс Токлас, компаньонка мисс Стайн, поднимается в шесть и начинает вытирать пыль и делать другие дела… Каждое утро мисс Токлас купает и расчесывает французского пуделя Баскета и чистит ему зубы. У собаки имеется собственная щетка.

Мисс Стайн пользуется большой, изготовленной специально для нее ванной, установка которой потребовала убрать лестницу. Приняв ванну, мисс Стайн надевает просторный шерстяной халат и какое-то время пишет. Но предпочитает она работать на свежем воздухе, когда уже полностью оденется. Ведь в графстве Эн так много пригорков и коров, а мисс Стайн любит, оторвавшись от работы, смотреть на каменистые холмы и коров. Обе дамы выезжают на своем Ford и ищут подходящее для остановки место. Там мисс Стайн выходит и усаживается на складной стул с доской для письма и с карандашом, а мисс Токлас бесстрашно пригоняет какую-нибудь корову в поле зрения своей подруги. Если корова не соответствует настроению мисс Стайн, женщины садятся в машину и едут к другой корове. Когда на великую леди нахлынет вдохновение, она быстро пишет в течение примерно 15 минут, но часто она просто сидит, созерцая корову и ничего не делая».

В «Автобиографии всякого» Стайн признает, что никогда не могла работать более получаса в день, но добавляет: «Если писать по полчаса в день, то с годами накопится изрядное количество. К тому же приходится ждать каждый день, ждать целыми днями, чтобы поработать эти полчаса».

Около полудня Стайн и Токлас обедали, ужин у них был ранний и легкий. Токлас рано укладывалась в постель, но Стайн засиживалась, споря и сплетничая с гостями.

«Я не могу так сразу заснуть, мне нужно вечером подурачиться», – писала она. Распрощавшись с гостями, Стайн будила Алису, они перебирали все события прошедшего дня, прежде чем окончательно отойти ко сну.

Эрнест Хемингуэй (1899–1961)

Всю свою взрослую жизнь Хемингуэй вставал рано, в 5.30 или в 6.00, с первым утренним лучом, даже если накануне пил допоздна. Один из его сыновей вспоминал, что писатель, казалось, не ведал похмелья: «Отец всегда выглядел отлично, словно спал сном младенца в звуконепроницаемой комнате с черной повязкой на глазах».

В 1958 г. в интервью Paris Review Хемингуэй объяснил, сколь важен для него этот ранний подъем:

«Когда я работаю над книгой или над рассказом, я сажусь писать каждое утро, сразу после рассвета. В это время никто не побеспокоит, воздух прохладен или даже холоден, садишься за работу – и разогреваешься. Перечитываешь написанное, а как только понимаешь, что произойдет дальше, перестаешь читать и с этого места идешь вперед. Пишешь не далее того момента, когда в тебе еще остаются соки и ты знаешь, что будет дальше, – тогда останавливаешься и стараешься жить этим до завтра, когда снова примешься за дело. Начинаешь, скажем, в шесть утра и работаешь до полудня, если не управишься раньше. Когда заканчиваешь, чувствуешь себя опустошенным, но не пустым, а вновь заполняющимся, словно занимался любовью с любимым человеком. Ничто тебя не заденет, ничто не случится, ничему не придаешь особого значения – ждешь следующего дня, когда сможешь вернуться к этому. Труднее всего справиться с ожиданием следующего дня. Это труднее всего».

Вопреки легенде Хемингуэй не начинал рабочий день с заточки 20 карандашей «номер два». «По-моему, у меня и не было никогда 20 карандашей одновременно», – говорил он в том же интервью. У него имелись другие своеобразные рабочие привычки: писал он стоя, уткнувшись в доходившую ему до груди книжную полку, на которой громоздилась печатная машинка, а поверх нее – деревянная доска для чтения. Поначалу он писал карандашом на тонких листах бумаги для печати, которые клал наискось на доску для чтения. Когда работа шла хорошо, Хемингуэй снимал доску и открывал печатную машинку. Он строил график ежедневной «выдачи» – сколько слов он успел написать. Это, он полагал, нужно, «чтобы не обманывать самого себя». Если же работа не шла, он часто бросал литературный труд и принимался за письма. Это давало ему желанную передышку от «ужасной ответственности писать» или, как он порой каламбурил, от «ответственности ужасно писать».

Генри Миллер (1891–1980)

[41 - Самые известные произведения писателя: «Тропик Рака», «Тихие дни в Клиши», «Под крышами Парижа» и др.]

В начале своей писательской карьеры Миллер часто работал с полуночи до рассвета, покуда не осознал, что на самом деле он «жаворонок». В Париже он сдвинул рабочие часы: работал от завтрака до обеда, после обеда дремал и снова работал весь вечер, иногда уходя в ночь. С годами он пришел к выводу, что послеполуденная работа бесполезна и даже идет во вред. Интервьюеру он в эту пору заявил: «Нельзя вычерпывать колодец до дна, понимаете? Я считаю правильным отрываться от печатной машинки, уходить от нее, пока в голове еще что-то остается».

Ему хватало для работы двух-трех утренних часов, но при этом он настаивал на необходимости соблюдать режим и поддерживать постоянный ритм творчества. «Чтобы сохранить эти моменты истинного озарения, требуется строгая дисциплина, нужно дисциплинировать всю свою жизнь», – говорил он.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд (1896–1940)

В начале своей писательской карьеры Фицджеральд отличался замечательной самодисциплиной. В 1917 г. он поступил на военную службу и был направлен в тренировочный лагерь в Форт-Ливенуорт, где недоучившийся в Принстоне студент едва 21 года от роду ухитрился за три месяца написать роман длиной в 120 000 слов. Писал он вечерами, в часы, отведенные для занятий, пряча клочки бумаги за томом «Проблемы пехоты». Когда же его обман разоблачили, Фицджеральд стал трудиться по выходным дням, писал в офицерском клубе с часу дня до полуночи по субботам и с шести утра до шести вечера по воскресеньям. В начале 1918-го он выслал издателю рукопись, которая после серьезной правки превратилась в роман «По эту сторону рая».

Однако, отслужив, Фицджеральд уже не мог строго придерживаться определенного распорядка дня. В 1925 г. в Париже он вставал не раньше 11.00, а за работу садился около 17.00, трудясь с перерывами до 3.30 – это когда он работал, ибо по большей части он проводил ночь, шляясь по барам вместе со своей женой Зельдой. Писал он «приступами», в недолгие часы повышенной активности и сосредоточенности, когда ему удавалось за раз набросать 7000 или 8000 слов. Этот метод годился для рассказов, которые Фицджеральд предпочитал писать одним махом.

«Рассказы лучше всего одолевать одним прыжком или, самые длинные, тремя, – пояснил он однажды. – Трехпрыжковые пишутся три дня подряд, потом денек-другой на правку – и вперед».

С романами дело обстояло сложнее – особенно потому, что Фицджеральд все более полагался на спиртное как на источник творческой энергии. Он предпочитал неразбавленный джин, который действует почти мгновенно и к тому же, как он полагал, не оставляет запаха перегара. Работая над романом «Ночь нежна», Фицджеральд пытался хотя бы несколько часов в день трудиться на трезвую голову, но у него регулярно случались запои, и позднее он признавался издателю, что алкоголь сделался помехой творчеству. «Мне становилось все яснее, что точное выстраивание длинной повести, а также тонкое восприятие и суждение во время редактирования не совместимы с выпивкой», – писал он.

Уильям Фолкнер (1897–1962)

Лучше всего Фолкнеру работалось по утрам, хотя он несколько раз в течение жизни менял расписание, приспосабливаясь к обстоятельствам. Роман «Когда я умирала» он писал вечерами перед выходом на ночную смену (Фолкнер работал наблюдателем на университетской электростанции). Такой вечерне-ночной распорядок дня его тоже вполне устраивал: по утрам он на несколько часов ложился поспать, все утро писал, по дороге на работу заходил к матери на чашку кофе и периодически задремывал во время своей не слишком-то тяжелой смены.

Так обстояло дело в 1929 г. Летом 1930-го Фолкнеры приобрели большую полуразвалившуюся усадьбу, и Уильям бросил работу, чтобы заняться ремонтом дома. Теперь он вставал рано, завтракал и на все утро усаживался за письменный стол. (Он любил работать в библиотеке, а поскольку в этой комнате отсутствовал замок, он снимал с двери ручку и прихватывал ее с собой). После полуденной трапезы он принимался за ремонт дома, затем выходил на прогулку или ездил верхом, осматривая свои «владения». По вечерам Фолкнер с супругой отдыхал на веранде в обществе бутылки виски. Что касается распространенного мнения, будто Фолкнер пил и во время работы, доказательствами этого мы не располагаем. Кое-кто из его друзей и знакомых подтверждает такую его привычку, но дочь ее решительно отрицает, настаивая, что отец «всегда писал трезвым, а напивался потом». Так или иначе, он вроде бы не нуждался в дополнительном стимуле для творчества.

В самые продуктивные свои годы, с конца 1920-х до начала 1940-х, Фолкнер работал с поразительной скоростью, зачастую оставляя на бумаге по 3000 слов в день, а порой и вдвое больше. (Однажды он похвастался матери, что побил личный рекорд: с десяти утра до полуночи написал 10 000 слов.) «Я пишу, когда мной движет дух, – заявлял он, – а дух движет мной ежедневно».

Артур Миллер (1915–2005)