Уха в тундре

Уха в тундре
Мич Казим

Летняя тундра, трое собрались сходить к дальнему озеру и там отведать ухи. Что могло пойти не так и при чем здесь фотоаппарат?

Начало трудных двухтысячных, Большеземельская тундра, мы, тогда работники «Северной нефти», что в городе Усинске, ведём подготовительные работы к бурению первой добывающей скважины на месторождении Хасырей – Вала Гамбурцева. Идёт монтаж буровой установки, навешиваются датчики, устанавливается аппаратура. Трудимся, стараемся.

Буровики пригласили нас в тундру, вернее сказать, на озеро в тундре, отведать ухи. Понятное дело, что озеро не за окнами жилого городка, к нему идти, как объясняли, довольно далеко, с десяток километров. Но заманчивое предложение покушать ухи из хариуса было так велико, что мы согласились. Монтаж буровой шел полным ходом, но работ по нашей части пока не намечалось, а до завершения ещё дней пять-семь, так что можно и сходить.

– Аллё, вы скоро там? – Владимир Николаевич, одетый по-походному стоял на ступеньках балка. Красавчик, в чистой куртке-энцефалитке, на шее новенький фотоаппарат «Зенит», в руке полиэтиленовый пакет со сладостями к чаю. – Мне вас долго ждать?

– Блин, к чему такая спешка? – буркнул Саша, несколько недовольный, стоя с расчёской у зеркала. – Нам что, кто-то назначил время выхода? Нет! Вот и пойдём, как только будем готовы.

Мне всегда было весело наблюдать за ними. Григорьев Владимир Николаевич, Володя, или, как все его «за глаза» звали, Вовочка, был нашим начальником. Около сорока лет, плотный, спортивного телосложения, но с уже проступающим животиком, человек добрейший и интереснейший; до ужаса шебутной, но толковый в работе, и не только технически подкованный и начитанный, но и покрутивший, перепаявший, и починивший любой прибор в наших станциях. Да и по части компьютеров, прочно встраивающихся тогда в нашу работу, тоже был не промах и любил потягаться даже с Хрюкером, так мы зовём нашего компьютерного доку Валеру Кузьмина. И вот Саша: чуть выше среднего роста, полноватый, но не рыхлой полнотой, о таких говорят «сбитой, крепкий», да к тому же когда-то занимался бодибилдингом, что придавало ему уверенности, хотя и так он был само спокойствие. С головой погруженного в компьютер, его мало что в работе могло вывести из себя. Хотя нет, вру: само сидение в станции, на вахте, далеко от дома действовало на него очень угнетающе. Никакая физическая работа, никакие мегакомпьютерные бдения за монитором не были так тягостны, как одно только осознание! того, что жена с детьми дома, а ты у чёрта на куличиках, вернее сказать, в пределах Большеземельской тундры, в самой северной её части, практически у Ледовитого океана.

Тундра – красивейшее место в мире, и красива она в любое время года, нужно только уметь видеть эту красоту. Дурманящий запах багульника в летний зной (и в тундре бывает!), когда продираешься через его невысокие густые заросли, ломая ветки и сбивая пыльцу с цветов, обильно усыпающих кусты. Кто вдыхал этот запах, тот не забудет его никогда. На многовековой подстилке, сформировавшейся из отмирающего мелкого кустарника, травы, корневищ растений, растут различные мхи и лишайники. Это цари тундры, они же кормильцы огромного числа ее обитателей. Но идти по этой пружинящей красоте в болотных сапогах с завёрнутыми голенищами – просто мучение. А идти в другой обуви, никак не получается. Можно пройти двести метров, ступая по сухому, хрустящему мху, поднимая пыль, а ещё через шаг нога погрузится по щиколотку в мутную воду, которую ну никак заранее не увидишь по причине той же мягкой, пушистой подстилки. И комары! Тысячи, миллионы, миллиарды… да кто их считал. Если ты спустился в низинку, где ветер не имеет никаких шансов, то знай – это царство комара. Только ветер или прохлада спасают от комаров, а лучше то и другое вместе.

Ну вот, собрались наконец-то. Выходим. Пока собирались да рядились, буровики ушли далеко вперёд. Ладно, знаем примерно, в какую сторону идти, чай не зима, тропинку не заметёт. Прошли метров четыреста-пятьсот по насыпной дороге, потом резко влево и уже по тундре. Ага, вот она, тропинка, вьётся меж кочек и кустиков. Идём, пыхтим. Тропа проходит мимо старой буровой, хотя как таковой её уже и в помине нет, осталась только пробуренная скважина с арматурой, торчащей над землёй, да сохранившиеся пеньки на месте сооружения буровой установки. Остановились.

– Представляете, парни, каково это было: притащить сюда буровое оборудование, лес для строительства буровой, соляру, еду! Просто в голове не укладывается, это ж какими сильными людьми нужно было быть! Где-то читал, что изыскания здесь начинали в 57 или 59 году, что ли. Сейчас какая техника, оборудование, и сколько времени мы сюда добираемся зимой на вахтовке? А представьте, на каких тракторах они всё это тащили сюда, какие санные обозы нужно было снаряжать?! Просто крыша едет, как только начнёшь думать об этом. Но ведь сделали, нашли нефть. Вот и мы здесь, по их стопам, – Володя философствует, разглядывая торчащие из земли пеньки, по которым можно определить, где было основание буровой, где приёмные мостки, где стеллажи для труб. Воображение заработало, и я как-то очень живо представил всё, что здесь было! Мда, круто! И это наши люди, моя страна!

Время подгоняет, ветерок приятно обдувает, комаров сгоняет – красота! Идём дальше, пытаемся общаться на ходу. Но это не очень удобно – поддерживать разговор, когда идёшь по узенькой тропинке друг за другом, наступая на пятки идущего впереди, и больше половины слов, обращённых к тебе, вообще не разобрать. Прошли с чуть больше четверти часа и вот первое препятствие – река. Но может ли река остановить человека, когда он проложил себе маршрут и начал движение? Конечно, нет! Ещё только спускались к реке, а уже на противоположном берегу отчётливо просматривалось продолжение тропинки. Значит, где-то здесь переправа. Нам «повезло»: на кустах, обильно росших вдоль круто спускающегося к реке берега, была привязана верёвка. Но не толстая, удобная пеньковая верёвка, а бельевая, тонкая. Вещь в воде неудобная: намокает и выскальзывает из рук в самый неподходящий момент, «не даётся» когда нужно резко перехватиться. Приглядевшись, увидели резиновую камеру, болтающуюся на воде у противоположного берега. Судя по размеру, это или от КРАЗа «лаптёжника» или от «Кировца». Начали подтягивать камеру за верёвку к своему берегу. Оказывается, было привязано две верёвки, одна за камеру, чтобы её не унесло течением, а другая рабочая, за которую нужно было тянуть, перемещаясь по реке. Камера – это хорошо, но нужно забраться на неё, а ведь берег скользкий и крутой, камера пляшет на воде. Да и перебираться на ней это такой небольшой цирковой аттракцион: ты становишься на четвереньки на камеру, затем, стараясь не терять равновесие, опираясь только на колени, руками тянешь за верёвку. Камера начинает движение, река и не думает останавливаться, так как ей нужно как можно быстрее к морю-океану, а ты, балансируя на резине и волне, пытаешься как можно быстрее тянуть верёвку. Тебя болтает вправо-влево, верёвка выскальзывает, тянешь её не плавно, как тебе настоятельно советуют стоящие на берегу, а рывками и выбранную «слабину» отбрасываешь в сторону, прочь от себя, чтобы не запуталась и не остановило тебя посредине потока.

И вот мы на другом берегу. Приключение с переправой ещё больше убедило нас в том, что мы правильно сделали, приняв приглашение на уху. Адреналин, выплеснувшийся у нас на переправе, делает мир ярче и заманчивей. Шагать да шагать, а настроение – супер! Душа поёт. Уже давно не слышно звуков дизелей буровой, только птички, которых не видно, да где-то утки крякают. Изредка с характерным фырканьем поднимаются куропатки, чуть пролетев, садятся. Некоторые изображают «раненую птицу»: неловко бегут, волоча за собой крыло, в общем, делают всё, чтобы привлечь к себе внимание и увести опасность подальше от гнезда. Володя несколько раз пытается фотографировать птиц, но, куропатки позировать не умеют, не до съёмок им. Спускаемся в очередную низинку: под ногами захлюпало, зачавкало. Болотина. Ноги, обутые в сапоги, увязают почти по щиколотку, но идти довольно легко, под жижей твёрдая почва, скорее всего, это просто не растаяла вечная мерзлота. Ну да и ладно, движемся дальше. Впереди небольшая возвышенность, поднявшись на которую, мы сразу увидели озеро. Красиво, если смотреть даже с такой высоты. На берегу озера видим костёр, рядом люди. Увидев нас, приветливо замахали руками, что-то крича нам. Быстро спускаемся с бугра, подходим к костру. Уже на месте, приглядевшись, замечаю, что место довольно странное – в береговом отвале, если можно так сказать, выбрана ещё выемка. Видно, что это уже не природный каприз, а дело рук человеческих. После рукопожатий и шутливых поздравлений с тем, что мы «не заблудились в бескрайней тундре и не пошли на корм медведям», пришло время осмотреться. Оказывается, озеро обжито давно, очевидно, ещё в те далёкие времена, когда тундра только осваивалась советским народом. Ведь не секрет, что в сороковые-пятидесятые годы, не говоря о более раннем периоде, тундра в этих местах была почти безлюдна, если не считать немногочисленное местное население, коми и ненцев, которые едва выживали здесь, занимаясь оленеводством. Геологи и буровики, проводя изыскания в этих краях, жили в палатках, на ящиках с оборудованием. Здесь же припасы. Не всем хватало места в палатках, так что приходилось рыть землянки (я живо представил себе, как это было!), жить в них и работать. Как раз рядом с берегом, где мы находились, и были остатки такой землянки. Посмотрели, рассуждая, как всё это было в то время. Впечатлились. Но время уходит, нужно заняться тем, ради чего мы шли сюда. Да, вот он костёр! Ого! Огромная кастрюля ловко пристроена на камнях, имитирующих печку. Парок, вырывающийся из-под крышки, отдаёт заманчивым запахом закипающей ухи. Очевидно, что ребята хотели действительно нас удивить и порадовать – уха практически готова, посолили-поперчили и даже «лаврушку» положили. Возле камней лежал лист фанеры – это стол. На столе лук, ну куда без него; лежит хлебушек, заманчиво пусты алюминиевые миски, ложки кучкой; прозрачная банка с солью, здесь же пачка молотого перца. Всё готово к пиршеству!

– Мужики, послушайте сюда, – Лёха-помбур, крупный парень, бывший ВДВшник, подошел к нам, – уж извините, некогда с вами рассиживаться, дела не закончены. Вы же не стесняйтесь и постарайтесь съесть всё содержимое кастрюли. Кстати, можно снимать с огня, уха готова. О нас не думайте, есть ещё одна порция, вот в ведёрке лежит, как освободимся, то себя не обидим. Мы сейчас сделаем ещё один заплыв, а к вам просьба: как соберётесь домой, то прихватите с собой наш рюкзачок с сетью. Вахта заканчивается, сюда больше не придём, сами видите, сколько топать. А нам ещё другую сеть отсюда тащить, лодку, рыбу. Так что, не сочтите за труд, подсобите, – закончил он и, ободряюще улыбнувшись, пошел к берегу. Я подозвал Сашу и мы, стараясь не обжечься и не пролить уху, сняли кастрюлю с огня.

– А нас уговаривать не нужно! – Володя, сделав несколько снимков, отложил фотоаппарат в сторону, и схватив половник в руки, уже ждал, когда мы закончим манипуляции с установкой кастрюли. – Побыстрее никак нельзя? Умрём ведь с голоду!

– Наливай! – Саша подставил свою миску.

О боже! Кто пробовал уху из хариуса, тот никогда не забудет этот вкус! Нежнейшая рыба, этот плавающий сверху жирок, запах рыбы, «лаврушки» и перца, вкуснейшая! И ещё миллион хвалебных эпитетов! И сколько бы я ни описывал, боюсь, что не смогу передать и сотой доли того вкуса и запаха, которыми так знаменита уха из хариуса. Огромные миски вмещают в себя почти три черпака ухи. Зачёрпывать нужно «по-босяцки», то есть с самого дна, чтобы рыбки было побольше, и юшки побольше, и всего побольше. Первая порция была поглощена почти в тишине, если не считать довольного урчания, прихлёбывания да причмокивания, сочного хруста откусываемой луковицы.

– Уф, знатная ушица! – Саша отодвинул миску. – Это просто чудо, никогда не ел такой!

– Ну и хорошо, что ты уже насытился, нам больше останется. – Володя, обглодав рыбий хребет, зачем-то тщательно осматривает его. – Я лично ещё порцаечку приму. Ну не выливать же, да и ребята просили.

– Так я не сказал, что уже всё, наелся. Просто маленький перерывчик. Вот же она, мисочка пустая. Наливай. – Саша, развалившись у костра, совсем разомлел от еды. Но отказаться от такой ухи – это выше его сил.

Пересмеиваясь, подзуживая друг друга, нахваливая буровиков, пригласивших нас, с небольшими перерывами мы всё же осилили эту кастрюлю. Как это получилось, сейчас мне даже сложно представить. Помню только, что остатки доедали уже и без хлеба, и без лука, только одна уха. А впереди ещё чай с дымком, с веточками и угольками в кружке. Класс! Провели ещё час в какой-то сытой прострации; не хотелось двигаться, не хотелось даже думать – мысли лениво перетекали из одного полушария в другое. Мы просто лежали на ветках, дышали свежим воздухом, дремали, изредка отгоняя заблудившегося комара.

– Подъём, босяки, подъём! – Володя больше других съел ухи, а значит, дольше всех должен был быть «деморализован», тем не менее уже бодренький стоял, готовый к походу.

– Несите меня на руках, сил нету вообще, – не открывая глаз, пытаюсь выиграть самые сладкие минуты отдыха.

– Конечно, понесём. Ты берёшь рюкзак с сетью, а Саша берёт тебя на руки и вперёд. А я буду показывать дорогу, – У Володи благодушное, хорошее настроение. Жизнь удалась! Еле растормошили Сашу. Он и так не очень скор на сборы и походы, а тут, после такой порции ухи, вообще отказывался идти. Шутка. Потом недолго рядились, кому первому нести рюкзак, кому фотоаппараты, кому пакет. Конечно же, нагрузили рюкзак на меня, но договорились, что будем подменять друг друга. Вроде бы ничего, не слишком тяжёлая ноша, но все же довольно увесист. Начали движение к дому. Да, налегке двигаться было гораздо легче, а сейчас, да ещё с таким грузом в животе, – тяжеловато. Метров через пятьсот чувствую, что одежда на спине промокла насквозь от пота. Вова далеко впереди, Саша не только от Вовы, даже от меня отстал. Останавливаюсь, жду его. Подходит и пытается присесть, отдохнуть. Я уже начинаю злиться: на мне рюкзак, я намного старше, а мне что, ещё придётся Сашу нести? Не давая ему присесть, продолжаю движение. Иду по тропинке, стараясь ступать более ритмично, чтобы и дыхалка не сбивалась, да и рюкзак не прыгал из стороны в сторону. Саша вновь отстаёт, всё дальше и дальше. Володи не видно. Пройдя ещё шагов двести, вижу, что Володя лежит на ветках, отдыхает. Еле передвигая ноги, подхожу, бросаю на ветки рюкзак, плюхаюсь рядом.

– Молодец, красавчик! – говорю ему, тяжело дыша и пытаясь шутить. – Ушел себе, бросил нас, хоть пропади в этой тундре. А вдруг с дороги собьёмся, не в ту сторону пойдём? Что будешь делать?

– Голову подними и посмотри туда, – небрежно показывает рукой, – это буровая. Куда вы нафиг заблудитесь! Двигать ножками шустрее нужно. Раньше нужно было учиться ходить, раньше, тогда уже давно были бы на месте. Вова завёл свою любимую пластинку. Я даже знаю, что он скажет дальше. Решил подыграть ему.

– Конечно, тебе хорошо. Попал в погранвойска, а там научили тебя ходить быстро и правильно, долго и тихо. Не всем же так везёт.

Вова встрепенулся, зашевелился. Попал!

– Да, учили, как ходить долго, быстро и бесшумно. Видишь, как пригодилось теперь, хожу не устаю, вас, балбесов, поджидаю, – слушая Володю, я поворачиваюсь, смотрю на пройденную тропинку: голова Саши ещё только маячит где-то вдалеке. Видно, как ему нелегко даётся каждый шаг. Да, бодибилдинг – это не погранвойска.

– Так, а другим парням, кто не в погранцах служил, что делать? Я вот, на БПК служил, Северный флот. Мне где нужно было тренироваться ходьбе? – продолжаю заводить Володю. – Как ты себе это представляешь?

– А что, и на корабле можно бегать, разве нет? – Вова искренне удивляется, вроде бы эти пикировки у нас первый раз. – Я где-то читал, что на больших кораблях коридоры в километрах исчисляются. Почему бы и не побегать?

Я живо представил себе такую картину. Сидишь себе на боевом посту, изучаешь матчасть или книжку «Боевой номер», а потом поднялся, до хруста потянулся и пошел на прогулку. Спускаешься по трапу в коридор и начинаешь пробежку. Навстречу офицер, а хуже того «годок», и ласково так спрашивает:

– Куда, карасик, бежишь?

– Да вот, засиделся чего-то, решил пробежаться, размяться.

– Ну, молодец, конечно, пробежка – это вообще классно, за здоровьем нужно следить. Почему бы и не пробежаться, если уже вся медь надраена, резинки пробелены, на верхней палубе чистота, на боевом посту идеальный порядок? Так что правильное решение принято, нужно было бы ещё и дружка твоего Горохова прихватить, вместе веселей бегать.

Ну и так по-отечески тебя ниже спины хлопнул, типа подтолкнул: мол, «беги, разминайся», и пенделя волшебного вдогонку. Эта фантастическая картина так ярко промелькнула в моём мозгу, что я даже засмеялся. Володя принял это на свой счёт.

– Ну да, можно смеяться, но от этого ничего не изменится, ходить вы всё равно не научитесь! – лениво закончил он.

– А зачем нам это нужно, быстро и бесшумно ходить на гражданке?! Тем более что и отслужили мы честно и давно уже. Ты к чему-то готовишься? – лежу, гляжу в синее, бездонное, без единого облачка небо.

Лоб в испарине, лицо красное, как после хорошей тренировки, подходит Саша. Тяжело отдуваясь, плюхается рядом с нами. Вова, с гримасой презрения глядя на него, поднимается.

– В общем, так. Ходоки из вас ещё те, так что, слухай сюды. Я забираю у вас рюкзак с сетью, вам отдаю свой фотоаппарат. Отвечаешь головой, – это уже мне, – я пошел. Останавливаться не буду, ходите сколько хотите, хоть до утра, благо, что ночи нет, и одинаково светло что в семь вечера, что в семь утра. Вот буровая, километра три; с пути не собьётесь – тропинка ведёт куда нужно.

Помогаю Володе закинуть рюкзак на плечи. Себе на шею вешаю свой «ФЭД», Вовин «Зенит». Саша с ненавистью смотрит на наши приготовления; куда только подевалось сытое благодушие, наступившее после поедания ухи? Тундра поглотила всё: калории съеденной ухи, сытость, силы и даже хорошее настроение. Поправив рюкзак, Володя молча двинулся в сторону речки. Нас снова ждала переправа. Начинаю движение по тропинке. Пройдя всего несколько шагов, слышу за спиной пыхтение. Оглядываюсь. Лучше бы я шел, не оглядываясь: взгляд способен испепелять – это я понял, когда увидел взгляд Саши. Но мысленно ставлю защиту и всё обошлось – я остался жив.

Вот и река. Подойдя ближе, вижу на том берегу Вову. Не понял! На том берегу стоит мокрый и злой человек и изрыгает проклятья в наш адрес. Даже не слишком прислушиваясь, можно понять, что он вспоминает нас, нашу мать, далее всех родственников, святых и нечестивых, ну и в самом конце различные способы надругательства над нами. Ну а мы-то причём? Уже переправившись на тот берег, слышим такое повествование. Подойдя к реке, Вова подтянул к себе камеру, взгромоздился на неё. Естественно, что рюкзак, торчащий за спиной, очень сильно сместил вверх центр тяжести переправляющегося. Балансируя на камере, стараясь как можно меньше делать резких движений, Вова уже почти добрался до противоположного берега. И тут, как всегда, вмешивается НО. Так вот, ещё только начав движение к противоположному берегу, выбирая слабину верёвки, он закидывал её в сторону и назад. В результате таких действий верёвка зацепилась за обломок куста, росший на берегу, а когда камера подходила к противоположному, то не хватило буквально метра верёвки. Она резко натянулась, камера крутанулась и Вова, потеряв равновесие из-за торчащего горба-рюкзака, оказался по плечи в холодной воде. Цепляясь за кусты, быстро вскарабкался на берег, – температура воды не располагала к длительному приёму водных процедур. Ну и причем здесь мы? Оказывается, главная причина гнева это то, что нужно было обязательно сфотографировать (!) это приключение. Вот, оказывается, что важно, а не то, что свалился в воду. Посмеялись, разрядили обстановку. Рюкзак снова на Вову (чтобы вспотел и согрелся), ноги в руки и уже – откуда только силы взялись – короткими перебежками к буровой.

Тёплое помещение станции, сухое бельё, горячий чай; на тарелке горкой, тонкими ломтиками нарезанное сало, традиционная луковица к нему, хлебушек; литровая банка с пахучим мёдом – да какое тут заболеть или простыть!

– Хороша ушица, бесспорно хороша! – развалившись в кресле Володя мечтательно, полузакрыв глаза, держит в руке кусочек сала. – Хорошо прогулялись, жаль только, фотографии не будет.