Суд

– Не тяжело? – ухмылялся на мои сумки.

– А тебе не тяжело ходить в чекистах? – ответил на бегу и – прямо в поток машин. А он по спине рукой провёл – так делали топтуны в России.

Почему не врезал по его роже? А снимки будут. Сошьют дело об угрозах и нападении. Можно сшить и с фотографией побега – мол, сбежал после угроз и нападения.

19.12.2004 подал в полицию на «Русском подворье» жалобу (дело 153497/2004) на этого чекиста, а там говорят: «А как его найти?»

И не найдут топтуна Валерия Коренблита. Найдут только свидетеля для суда надо мной Валерия Коренблита.

Обвинение 3

Чекист, который следил за мной постоянно, два года назад ломился в мою квартиру со словами об их товарище по кэгэбэ – Дмитрий Сандлер, его имя общественность узнала только через год, когда сшили дело 004726/04 и пригласили меня в суд на 1.3.2005, а я открытым письмом судье огласил это дело. Грудью остановил его в дверном проёме. Почему не спустил с лестницы? Сошьют дело о нападении и угрозах. Можно сшить и без фотографий, по записи звуков человеческого пыхтения и шарканья ног.

И не найдут топтуна Евгения Могилевского. Найдут только свидетеля для суда надо мной Евгения Могилевского.

Обвинение 4

22.12.1997 чекисты устроили мне засаду возле Кнессета в «Парке роз». Двое били, один фотографировал и двое стояли за свидетелей, один из них отслеживал меня годами. Били моего спасителя, били и ногами по яйцам, он прикрыл меня своим телом. Если бы били меня, то сшили бы дело о нарушении общественного порядка. Чекистский судья не усомнится в показаниях чекистских свидетелей и их фотографий, где я машу руками, защищаясь.

И не найдут топтуна – Льва Юдайкина. Найдут только свидетеля для суда надо мной Льва Юдайкина.

Обвинение 5

31.12.1999 чекист, знакомый по общественным демонстрациям, догнал меня на улице и предложил: «Пора браться за оружие». Стой или иди, отвечай или молчи – снимки сделаны, голос записан. Сошьют дело о заговоре. Можно сшить и за недоносительство.

Когда начали шить дела мне, пошёл в кэгэбэ и стукнул на заговорщика-провокатора. Жалобу не приняли, сказали, что «сейчас все так говорят».

Сказал бы я так!

И не найдут топтуна Исраэля Горелика. Найдут только свидетеля для суда надо мной Исраэля Горелика.

Эти страницы обвинений не подам в качестве жалобы тем, кто преследует меня, ведь никого не найдут по жалобе о покушении на меня 6.7.2003.

Все жалобы спишут на разборки между преступниками, а преступнику ещё и влепят.

Писать жалобы в кэгэбэ на кэгэбэ?

Великий русский писатель Александр Зиновьев, прекрасно знающий кэгэбэ, свидетельствовал 25 лет назад, что невозможно доказать даже в европейском демократическом суде причастность кого-либо к русскому кэгэбэ по причине мёртвой тайны кэгэбэ.

Я же свидетельствую, что невозможно доказать в израильском суде причастность кого-либо к кэгэбэ, потому что всё причастно к кэгэбэ и суд в том числе.

Потому что всё здесь, как и там, построено большевиками, а они умеют делать хорошо только одно – кэгэбэ.

И это они сделали умело – лучше старшего брата.

А для маскировки кэгэбэ назначают государственного контролёра с правами меньшими, чем у автобусного контролёра.

То есть государству не избежать обвала, как не избежала Россия.

Не бояться кэгэбэ – быть чистым перед Б-гом.

Не молчать о кэгэбэ – быть чистым перед собой.

И снова, как 35 лет назад, – вперёд по тропе.

Русский писатель не знал о предстоящем обвале – видел на своей родной земле государство кэгэбэ прочным и вечным.

Но еврей знает, что этим тёмным силам Всевышний отпускает не больше семидесяти лет.

Сделан ещё лист обвинения.

Лист 3

Про облучение топтун догадывается со временем, узнав, что случилось с его подопечными.

Обвинение 6

Чекиста выводят на меня от улицы Агрипас, когда я иду от улицы Яффо по главному проходу рынка. Встреча неизбежна в узком проходе между духанами. А если встреча не состоялась в главном проходе, чекист находит меня внутри моего духана справа, и, пока я отбираю с лотков фрукты-овощи, мы разговариваем.

– Ты смотри, что вытворяет кабан, – начинает топтун.

Мои руки наполняют мешочки. Его руки в карманах курточки управляют прибором, облучающим меня. Техника записи разговора так совершенна, что не требует рук вообще, но техника облучения – сложнее. Про облучение топтун догадывается со временем, узнав, что случилось с его подопечными.

Что случается с чекистами, ему нельзя догадываться.

Его же информируют, что прибор принуждает говорить правду.

Но даже с облучающим прибором мог бы, хотя бы для вида, держать в одной руке мешочек яблочек – мол, детишкам. Иначе со второго раза понятно, что он топтун, а с третьего – что убийца.

– Да он же диктатор! – кричу правду о кабане, радуя чекиста, и прыгаю к другому лотку, подальше от облучения.

Не его вина, что видно убийцу; виноваты стоящие над ним убийцы – пару шекелей на реквизит жмут, даже мешочек с бутафорскими яблочками и то приличнее, чем ничего.

– Ой! Ты понял о ком? – кричит чекист, благодарный, что достал меня облучением.

Как были благодарны топтуны в том кэгэбэ, когда мы большой компанией усаживались в ресторане, а у них неожиданно открывалась возможность гульнуть на счёт своего ведомства. Официанты, узнав их, быстро накрывали отдельный стол в конце зала и успевали обслужить всех топтунов: и тех, кто начали есть вместе с нами, и тех, кто в это время опекали нас. А если после мы заходили ещё и в кафэ-мороженное, то можно было поймать благодарные взгляды топтунов от их стола к нашему столу.

– Советский диктатор! – кричу святую правду, взрывая топтуна, и прыгаю в укрытие за следующий лоток.

И продолжаю быстро отовариваться. Выглядываю оценить эффект взрыва. Топтун стоит ко мне спиной, скрючился, только локти ходят, значит, неполадки с облучением от взрыва радости.

– Ты догадался? Правда? – в детском восторге кричит топтун, ремонтируя внутри себя и ища меня.

– Убийца он! – кричу правду и только правду, оглушая топтуна.

И замираю, не шевелюсь в укрытии. Никакого ответа. Только шум рынка и крики торговцев. Выглядываю.

Топтун стоит посреди духана, обалдел от радости, руки не в карманах курточки, а по швам – заставил меня говорить правду и только правду.