Чертик у Флорианских ворот. Повесть

Высокий господин в хорошем черном пальто, перчатках и не запачканных грязью сапогах приветливо махал ей рукой. Она узнала его сразу, но отвечать на приветствие не спешила. Менее всего ей хотелось встретить кого-то из той, прошлой жизни. В особенности графа Берлинг-Домбровского. Судя по хорошей одежде, а в особенности по тому, что граф что-то объяснял по-немецки своим спутникам, а те внимательно слушали, отношения с новой властью у него складывались совсем неплохо.

– Я так плохо выгляжу, что вы меня не сразу признали, пан Домбровский? – спросила она, когда граф, извинившись перед своими спутниками, подошел к ней.

– Вы потрясающе выглядите в любой одежде и на сцене театра и здесь. – несколько неуклюже сделал ей комплимент граф. Метек, а именно так звали графа Домбровского в театре Миллениум, не пропускал ни одной премьеры этого не самого лучшего городского театра, долгое время считался в краковских богемных кругах «близким другом» актрисы Беаты Кочаровской. Но перед самым началом войны граф надолго исчез с поля зрения. По слухам причина этому была самая, что ни на есть уважительная- графа слегка помял муж Беаты, работавший в том же театре электриком.

– Герр Берлинг! Не будете ли вы так любезны уделить мне немного своего драгоценного времени, когда закончите разговор с Вашей очаровательной спутницей? Мне нужна Ваша помощь, чтобы разобраться в некоторых деталях. – к Метеку обратился по-немецки один из его спутников – невысокий, довольно молодой человек в элегантном городском плаще, из-под которого выглядывал темно-серый костюм и бордовый галстук на фоне ослепительно-белой рубашки. На носу молодого человека сверкали очки в золоченой оправе, а его светлые волосы топорщились на ветру. В руках он держал папку с бумагами и пытался рассмотреть что-то на одном из чертежей, а ветер пытается вырвать его из рук.

– Всенепременно, герр Клоц! – также любезно заверил его Метек и порывистым шепотом пояснил Магде, которая зябко куталась в рабочую телогрейку:

– Это известный архитектор Клоц из Берлина… Проходит по ведомству Шпеера, кажется…

Магда еще раз бросила взгляд на архитектора, который в очередной раз чуть было не выронил папку в грязь в безнадежной борьбе с пронизывающим силезским ветром. Этот человек-немец? Разве немцы бывают такими? Трогательно неуклюжими? Любезно и вполне искренне делающими комплименты? Не приказывающими лающим голосом, а просящими помощь? Все немцы, с которыми Магде пришлось общаться были другими: некоторые откровенно грубыми, другие презрительно-добродушными, третьи холодно-высокомерными. Но все они смотрели на подшефное население, как на то, что не заслуживает называться людьми.

«Заблудшие души.» – Магда вспомнила недавний разговор с этим странным молодым человеком, как его звали? Кажется, Войтыла…

Ну а чем этот архитектор лучше других? Тем, что носит гражданский костюм? Наверняка в Кракове его поселили в одной из хороших гостиниц, где польские девушки каждый день гладят ему его дорогой костюм, или в какую-нибудь роскошную квартиру, откуда выгнали польскую или еврейскую семью. Наверняка он молится на своего плюгавого фюрера, который, по утверждению всезнающей Беаты Кочаровской, боится дантистов, и мерзко воняет изо рта.

– Он назвал Вас «герр Берлинг»? – усмехнулась Магда. – А куда же подевался граф Домбровский? Вы же так гордились тем, что имеете право на корону Речи Посполитой?

– Прекратите! – зашипел граф. – Когда была регистрация армейских офицеров, я назвался фамилией матери. Чтобы они поскорее отстали от меня! Вот и все!! И то я провел месяц в лагере. Семья моей матери двести лет живет в Кракове! Никакого отношения к Германии я не имею!

Казалось, еще мгновение и граф сорвется на крик.

– Ну да, я понимаю… Домбровский звучит как-то не по-арийски… А в какой список они Вас внесли? Арийцев или ублюдков? Или для таких, как Вы у них есть отдельная папочка? Для недоарийцев? – тоже чуть не срываясь на крик продолжала Магда. – А почему они Вас не позвали послужить фюреру и отечеству?

– Магда!!! Умоляю тебя- прекрати! -взмолился Метек.

– А то что? Пожалуешься на меня друзьям из гестапо? Ты- ничтожество, которое даже немцы отпустили, так как знали, что ты ни на что не способен! – неожиданно Магда перешла с ним на «ты».

– У меня нет друзей из гестапо!!! – почти в полный голос рявкнул инженер, так, что в их сторону обернулись и немцы, и поляки. Увидев это, он рывком схватил Магду за рукав и не обращая внимание на ее громкий протест потащил в сторону подальше от чужих глаз и ушей.

– Магда, послушай меня! – стараясь придать голосу твердости, заявил Метек. – Ради нашей дружбы, пожалуйста, поверь, что я никого не предавал!

Тяжело дыша, Магда посмотрела на него. Ее шляпка сбилась на бок и густой огненно-рыжий локон упал на ей на глаза. В этот момент ей показалось, что внутри что-то сломалась. Перед ней был Метек, граф Берлинг-Домбровский, с его синими бездонными глазами, римским профилем потомственного аристократа, добродушный весельчак и балагур, обожатель всей женской половины театра Миллениум, на которую он, не моргнув глазом, просаживал отцовское состояние. Метек, в обществе которого было так спокойно… Магда тяжело вздохнула и присела на затвердевшую снежную глыбу.

– Прости… -выдохнула она. – Я не сдержалась…

– Извини, я не спросил тебя, как там Тадеуш… – тихо спросил граф, присаживаясь возле нее.

– Он вернулся… Был в плену два месяца. Был ранен, с трудом ходит. Мы остались почти без средств. Поэтому я и пошла на эту чертову каменоломню.

Магда говорила каким-то бесцветным голосом, и Метек вдруг упал перед ней на колени, схватил ее за руку и стал осыпать поцелуями и повторяя:

– Прости меня… Прости меня… Ты можешь презирать меня, но пожалуйста, давай встретимся… Я тебе все объясню… Только не здесь. Умоляю тебя, Магда…

У входа в канцелярию Магде снова попался на глаза тот обходительный берлинский архитектор. Он все еще возился с бумагами, делая на ходу какие-то пометки.

– Извините, пани. Я видел вас еще вчера. Польские женщины очень красивые, – неуверенно начал он, мешая польские слова с немецким. От волнения папка с документами окончательно выскользнула у него из рук.

Магда на лету поймала папку и широким жестом вручила ее немцу:

– Благодарю вас герр Клоц. Вы немного льстите польским женщинам. По общему мнению, еврейские женщины намного красивее. В этом я могу вас заверить, как истинная полька, – мило улыбаясь, отвечала Магда на прекрасном немецком.

Архитектор, окончательно смутился и, пробасив слова извинения, быстро удалился, прижав документы к груди.

Глава 6

Магда лежала на животе, уткнувшись носом в упругую подушку и вдыхая чуть дурманящий запах лаванды. Ее вдруг развеселило, что Метек, верный аристократическому воспитанию, даже для этой квартиры он приобрел лучшее постельное белье и вдобавок не поскупился на прованский ароматический порошок. Эту небольшую квартиру в рабочем районе Кракова, из тех, что в Польше именуют квавалерками[8 - В Польше- маленькая квартира], Метек приобрел еще лет десять назад для интимных встреч, ибо приводить девчонок в родительский особняк на улице Салваторской означало бы оскорбить шляхетскую честь старого графа Домбровского и довести до сердечного приступа воспитанную в строгих евангелических традициях мать.

Несмотря на малую площадь квартиры, молодой граф обставил ее по истине с аристократическим размахом. Но, к сожалению, нужно признать, потомственный аристократ Берлинг-Домбровский не отличался особо утонченным вкусом, что, по-видимому, и сделало его поклонником простеньких водевилей, которые ставили в театре «Миллениум». Квартиру заполнила купленная Метеком мебель в стиле фальшивого барокко, потолок украшала гипсовая лепнина, а на стенах висели картины, на которых было сложно было что-нибудь разобрать на фоне роскошных золоченых рамок. Но вот набор напитков, сигар и шоколадных конфет был действительно впечатляющим. В этом вопросе на вкус графа действительно можно положиться.

Граф долго что-то говорил, периодически покрывая поцелуями обнаженную спину Магды, в то время как та силилась понять, что же заставило ее принять его предложение работать в его инженерной конторе, а потом принять его предложение приехать сюда…

Метек, пустой, ни на что не способный человек, который и шагу не может ступить без семейных денег и связей… Да по сравнению даже Тадеуш, который без очков натыкается на дверь – образец мужества, хотя и не имеет ни атлетической фигуры, ни красивых синих глаз, ни обволакивающего голоса. О своем дипломе инженера он вспомнил только, когда пришли немцы… Магда не была уверена, видела ли она Метека, занимающегося чем-либо кроме приятного времяпровождения в краковских клубах, ресторанах и спектаклей театра Миллениум. Но почему-же с ним так хорошо, что не хочется уходить…

Она внезапно села на кровати и обвила руки вокруг шеи Метека, так что ее груди прижались к его спине. Это произошло так неожиданно, что граф даже застонал от удовольствия.

– А как твои родители? Извини. Я так и не поинтересовалась.

Граф обхватил колени руками и опустил голову.

– Мама в порядке. Старается держатся подальше от своих обожаемых соплеменников. А отец арестован…

– Арестован?! Ты это серьезно? – искренне удивилась Магда, хотя события последних месяцев приучили ее, что последнее, чему стоило бы удивляться, это аресты, казни и просто бесследные исчезновения абсолютно невинных людей.

– Ты помнишь, как эти ублюдки закрыли Ягеллонский университет? Как «рассадник ненависти к германской нации и тысячелетней германской культуре».

– Помню… Они арестовали всех профессоров… Всех, кто тогда провел занятия, несмотря на запрет.

– Так вот… Мой отец был председателем попечительского совета юридического факультета. Когда это случилось, он надел свой парадный мундир полковника императорской армии, нацепил оставшиеся еще с той войны австрийские ордена и поехал прямо в Вавельский замок, дабы выразить протест самому генерал-губернатору…

– Писали, что Ганс Франк сам доктор юриспруденции… – вспомнила Магда.

– Это да. Но думаю, отец такому «доктору» не доверил бы и полы мыть на кафедре. В общем, не знаю, смог ли он пробиться к самому Франку, но его быстро скрутили и отправили в гестапо со всеми его орденами. Нашлись доброхоты, которые вспомнили как он разглагольствовал на тему величия польской нации и насмехался над немцами с их чертовым фюрером…

– Вы знаете, где он сейчас? – спросила Магда.

– Скорее всего в Освенциме. Недалеко от Кракова. Немцы свозят туда польских заключенных из всей Силезии, размещают в старых армейских казармах. Мы с мамой пытались выяснить, можно ли его навестить, но нам засмеялись в лицо и сказали, что поляки могут туда попасть только в качестве арестантов.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – разозлилась Магда. – Не попытаешься, что-нибудь предпринять? Ты же офицер!

– Что я мог сделать?! Что?! Боже мой, я всего лишь инженер, никакой не офицер… – сказал Метек с горечью и внезапно заплакал.

– Когда немецкие части подошли к Кракову, мы не сделали не одного выстрела. Нас поставили в оборону возле Дояздува. Нас было от силы два десятка ополченцев чуть ли не с мушкетами времен короля Сигизмунда против пехотного батальона. Я сказал своим ополченцам не стрелять…

Воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов.

– Если бы вы стали стрелять, немцы бы вас убили? – хрипло спросила Магда.