По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Чертик у Флорианских ворот. Повесть
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Чертик у Флорианских ворот. Повесть
Михаэль Кречмер
Магда, Беата и Ада – подающие надежды актрисы Краковского театра «Миллениум». Яркая богемная жизнь подруг рушится в страшную осень 1939 года, когда Польша оказалось оккупированной немецкими войсками, а все театры были закрыты по приказу нацистов.
Чертик у Флорианских ворот
Повесть
Михаэль Кречмер
© Михаэль Кречмер, 2020
ISBN 978-5-0051-5831-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
А вы знаете, что такое, когда к твоему дому подходит толпа с вилами и факелами? А я знаю. Хотя мне было всего лишь шесть лет. Я вылезла из кровати и подошла к окну. В свете полной луны я увидела их. Из-за толстой зимней рамы я не могла понять, что же они так кричат- только видела в свете факелов их перекошенные лица. Почему-то я сразу поняла, что они пришли сюда из-за меня, но не придала этому значения. Я смотрела только на Луну- огромную, желтую, сочную, как головка сыра или крупная тыква. Что-то в ней было завораживающее, невероятно-манящее, сладкое и прохладное, как лимонад, который продавали на вокзальной площади… Луна… Я прижалась носом к стеклу и стараясь не дышать. Ногам стало холодно, и я подпрыгивала и прижимала к теплым икрам то одну, то другую ступню.
За этим занятием меня застала перепуганная мама и схватив меня в охапку отнесла в кровать.
– Все будет хорошо! Они нам ничего не сделают… Только ты спи… Все будет хорошо, Огонек… Сейчас пан Мацейко поговорит с ними, и они уйдут. – засыпая, я слышала сквозь сон прерывистый шепот мамы.
Помню в ту ночь я натянула на уши тяжелое стеганое одеяло и старалась дышать быстро-быстро, чтобы поскорее заснуть, но еще долго слышала, как за окном муж нашей квартирной хозяйки пан Мацейко- огромных размеров белорус с густыми усищами и похожими на два бревна руками- о чем-то припирается с людьми на улице.
На следующий день мама сказала, что нам необходимо уехать. Все утро она просидела с пани Мацейко в кухне, а мне строго-настрого запретила не только выходить со двора, но и приближаться к забору.
– Это все этот чокнутый Стах. Везде ему мерещатся черти. Поменьше бы налегал на зубровку. – ворчала мама, собирая наши небогатые пожитки.
– Ну выкладывайте, милая пани, где свели знакомство с Чертом? -засмеялся громовым голосом пан Мацейко и, подхватив меня одной ладонью, посадил себе на широкие плечи.
Через несколько дней мы отправились на вокзал. Пан Мацейко был настолько любезен, что погрузил наши чемоданы на повозку и вызвался самолично доставить нас на станции. «С теми, кто знается с нечистой силой, надо быть полюбезнее» – продолжал всю дорогу посмеиваться наш бывший хозяин. Как я помню, глаза мамы были красные, а меня терзала одна только мысль- я так и не успела попрощаться с Хохликом[1 - Chochlik (пол.) – чертенок]. Но на станции, когда мама оставила меня сторожить чемодан, я заметила Хохлика в толпе. Его рыжая макушка мелькала за спинами провожающих, он то пытался подпрыгнуть, чтобы помахать мне рукой, то опускался на коленки, чтобы разглядеть что-то помимо чьих-то ног.
Самое главное- он меня увидел. Вся грусть расставания вдруг куда-то улетучилась. Я знала, что мой друг будет всегда со мной. Даже когда я буду далеко…
Глава 1
В голове Магды эти детские воспоминания основательно обосновались в ту проклятую осень, когда после долгой агонии Краков наконец пал под натиском ударных частей Вермахта. Долгое время чудовищной неизвестности закончилось. Время, когда все жители города, затаив дыхание и цыкая друг на друга, ловили каждое слово из радиоприемников. Закончилось время, когда глухая тоска от осознания неизбежной войны в мгновение ока оборачивалась мрачной решимостью, во что бы то ни стало разбить вероломных колбасников, или же отчаянным весельем, когда в теплые августовские дни когда жители города заполняли многочисленные кафе, рестораны и пивные, из которых непрерывно раздавались словно приправленные сахарным сиропом звуки фокстротов и танго.
В последнюю неделю лета Тадек получил приказ о мобилизации. Из комиссариата он вернулся одетый в длинную серую шинель с погонами подхорунжего, фуражку- «рогатывку[2 - Польская армейская фуражка с четырехугольным верхом. То же самое, что конфедератка.]», хрустящие черные сапоги, а также с брезентовой сумкой и предписанием явится в распоряжение Уланского полка Краковской армии. Но даже полностью экипированный, долговязый и близорукий Тадек, долгие годы не бравший в руки ничего тяжелее кисти и баночки оформительских красок, выглядел исключительно миролюбиво.
На следующий день, когда Магда приехала на вокзал проводить мужа, он долго и несмешно шутил, пространно рассуждал о международном положении, а потом порывисто поцеловал ее, пробормотал какие-то слова прощания и влился в толпу таких же как он серых шинелей, фуражек и брезентовых сумок, ожидавших посадки в присланный по разнарядке командования состав.
В тот же вечер Магде не хотелось никого видеть, хотя ее подруги по театру «Миллениум» собирались посидеть во французском кафе на Флорианской улице после очередного спектакля «Веселой пастушки». В этом спектакле у Магды была роль совсем небольшая- глуповатой гувернантки дочери немецкого барона, которую «Веселая пастушка» (ее роль, разумеется, исполняла несравненная Ада Файнгольд) постоянно ставила в глупое положение, и Магда с легким сердцем передала ее на этот вечер дублерше. Посмотреть веселый спектакль о том, как красавица-полька обводит вокруг пальца глупого и напыщенного барона немца, а так же уводит жениха у его еще более глупой и откровенно несимпатичной дочери, собирался чуть ли не весь Краков, и даже газеты разразились хвалебными рецензиями, отмечая так же великолепные декорации, выполненные талантливым художником-оформителем Тадеушем Езерницким, который в этот роковой для Отчизны час был призван в ряды Войска Польского.
Несмотря на декорации, выполненные Тадеком, сама пьеса казалось Магде крайне пошлой, достойной разве что сельского балагана, но никак не театра, пусть и третьеразрядного.
Метек… он же граф Берлинг-Домбровски- завсегдатай всех актерских посиделок- где-то ошивался в пригороде Кракова на сборах Резервного полка, которое, как предполагалось, даст решительный бой германским полчищам, если те только посмеют приблизится к Кракову. Но, поскольку вероятность такого развития событий, по общему мнению, попросту не существовала, то в Резервный полк посылались или пожилые добровольцы или не годные к строевой службе, как, к примеру, Метек. Метек в свое время вместе с дипломом инженера получил и погоны поручика, посему был направлен в штаб полка.
Мариан Висняк, репортер светской хроники из Нова Трибуна, богемный кокаинист и кумир девушек из кордебалета, тоже отбыл в действующую армию. За день до отъезда он объявился в театре с огромным ворохом букетов, оставив без товара по меньшей мере полдюжины цветочниц. Магде достался букет поздних красных роз, которые Мариан вручил ей в гримерной, картинно встав на одно колено и припав губами к ее руке. Армейское командование сочло за благо не давать Мариану оружие, его задачей было живописать суровые армейские будни и телеграфировать репортажи в свою родную редакцию. Мариан святился счастьем, новенькая форма сидела на нем так, словно журналист всю жизнь провел, маршируя на плацу. Было ясно, что даже если Мариан Висняк и получает удовольствие от постоянного вращения в кругах краковской богемы, то как профессиональный журналист, давно мечтает о репортерской славе. Намечающаяся война с германскими выскочками, несомненно, даст ему такой шанс.
Так что оставался один только Хохлик. Какая-никакая, а все же компания.
– Прекрати называть меня Хохлик! – уже в который раз заявил чертенок, примостившись на краю тяжелой чугунной ванны, в то время как Магда намыливала непослушные рыжие волосы большим куском душистого розового мыла.
– А как тебя мне называть? Хохлик и есть Хохлик… – пожала плечами Магда и почти полностью погрузилась в ванну, оставив лишь только лицо на поверхности воды
– Ну называй меня, допустим, Люцифер… – Хохлик задрал голову в верх, окинул взглядом тусклую электрическую лампочку и почесал козлиную бородку. – Для тебя можно -Люцик!
– Люцифер – это твоя несбыточная мечта. Я и не предполагала, что у таких как ты может быть мания величия! – усмехнулась Магда и почувствовала, что страшное напряжение, вызванное отъездом Тадека и непонятными перспективами на будущее, постепенно отступает.
– У нас не может быть никакой мечты. Ты же знаешь. Мы такой ерундой не занимаемся. – отрезал Хохлик. – А мания величия – это уже закон мироздания, тут даже мы ничего с этим поделать не можем.
– В любом случае – останешься Хохлик. А не хочешь будешь- Лелик! Но уж никак не Люцифер. – так же категорично заявила Магда и встала в полный рост в ванне.
Хохлик насупился и ничего не сказал.
– Хохлик… Что же будет дальше? Будет война? – почему-то шепотом спросила Магда и уселась на край ванной накинув на плечи мохнатое полотенце.
– Не знаю! Меня это абсолютно не касается! И тебя это тоже не должно волновать! Я тебе уже тридцать лет пытаюсь это объяснить! – каким-то писклявым голосом запричитал чертик.
– А меня касается! Я-полька! – заявила Магда и тряхнула копной мокрых огненно-рыжих волос.
– Ты – ведьма! – возразил Хохлик. – Ты, конечно, скажешь, что одно другому не мешает, и, конечно же, будешь неправа.
– Ну и иди ко всем чертям! – разгневалась Магда и легко толкнула Хохлика в плечо. Тот неуклюже плюхнулся в остывшую ванну.
– Ну ты совсем уже умом тронулась! – возмутился чертик и стал энергично колотить руками и ногами по воде, пытаясь выбраться из ванной. Это ему удавалось плохо и, наконец отчаявшись, Хохлик высунул голову из воды, простер руки к лампочке и возопил:
– Все! Утонул! Пал смертью храбрых!! А все потому, что никогда не боялся говорить в лицо слова правды!
После этого Магда, успевшая к тому времени накинуть купальный халат, вздохнула и, изловчившись, извлекла мокрого «правдоискателя» из ванны.
– Будешь говорить глупости – уши оторву! А пока вытирайся и пойдем играть в карты.
Глава 2
А что было потом? Радио… Много радио… Обращение главнокомандующего Рыдз-Смиглы, взволнованные репортажи с самой гущи уличных боев в Данциге, сообщения о бомбардировках чередовались исполнением национального гимна. Польская армия, поставившая под ружье почти миллион солдат, изо всех сил сопротивлялась врагу. Люди рассказывали друг другу о героической обороне Народного Дома в Данциге силами взвода жандармов от многократно превосходящих сил противника, об обороне полуострова Вастерплатте, о самоубийственных вылетах польских летчиков на одномоторных «Пулавчиках» против Хинкелей и Мессершмидтов.
Третьего сентября- радость. Великобритания и Франция, помня о союзных обязательствах, объявили войну Германии. На Польском радио каждый час звучали гимны трех стран. Магда и Беата, поддавшись всеобщей эйфории, в толпе горожан принесли цветы к опустевшему французскому консульству, распевая во все горло слова Марсельезы:
Вперед, сыны Отечества
Настал час славы!
За день до падения Кракова Ада Файнгольд забежала попрощаться. Уже несколько месяцев еврейское население города нервно наблюдало за происходящим.
Муж Ады, Адам Файнгольд, сухощавый элегантный шатен, очень мало походивший на еврея, был успешным биржевым маклером. Он заблаговременно арендовал виллу в курортном поселке в окрестностях Львова, где рассчитывал переждать бурю, полагая что даже такая холера, как пан Гитлер, все же не решится дергать за усы такую холеру, как пан Сталин, и не станет слишком приближаться к советской границе. В тот день, когда в небе Силезии появились первые германские самолеты, Файнгольды заняли свои места в уютном вагоне первого класса, с трудом протолкнувшись через толпу беженцев, заполонившей перроны Краковского вокзала.
Михаэль Кречмер
Магда, Беата и Ада – подающие надежды актрисы Краковского театра «Миллениум». Яркая богемная жизнь подруг рушится в страшную осень 1939 года, когда Польша оказалось оккупированной немецкими войсками, а все театры были закрыты по приказу нацистов.
Чертик у Флорианских ворот
Повесть
Михаэль Кречмер
© Михаэль Кречмер, 2020
ISBN 978-5-0051-5831-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
А вы знаете, что такое, когда к твоему дому подходит толпа с вилами и факелами? А я знаю. Хотя мне было всего лишь шесть лет. Я вылезла из кровати и подошла к окну. В свете полной луны я увидела их. Из-за толстой зимней рамы я не могла понять, что же они так кричат- только видела в свете факелов их перекошенные лица. Почему-то я сразу поняла, что они пришли сюда из-за меня, но не придала этому значения. Я смотрела только на Луну- огромную, желтую, сочную, как головка сыра или крупная тыква. Что-то в ней было завораживающее, невероятно-манящее, сладкое и прохладное, как лимонад, который продавали на вокзальной площади… Луна… Я прижалась носом к стеклу и стараясь не дышать. Ногам стало холодно, и я подпрыгивала и прижимала к теплым икрам то одну, то другую ступню.
За этим занятием меня застала перепуганная мама и схватив меня в охапку отнесла в кровать.
– Все будет хорошо! Они нам ничего не сделают… Только ты спи… Все будет хорошо, Огонек… Сейчас пан Мацейко поговорит с ними, и они уйдут. – засыпая, я слышала сквозь сон прерывистый шепот мамы.
Помню в ту ночь я натянула на уши тяжелое стеганое одеяло и старалась дышать быстро-быстро, чтобы поскорее заснуть, но еще долго слышала, как за окном муж нашей квартирной хозяйки пан Мацейко- огромных размеров белорус с густыми усищами и похожими на два бревна руками- о чем-то припирается с людьми на улице.
На следующий день мама сказала, что нам необходимо уехать. Все утро она просидела с пани Мацейко в кухне, а мне строго-настрого запретила не только выходить со двора, но и приближаться к забору.
– Это все этот чокнутый Стах. Везде ему мерещатся черти. Поменьше бы налегал на зубровку. – ворчала мама, собирая наши небогатые пожитки.
– Ну выкладывайте, милая пани, где свели знакомство с Чертом? -засмеялся громовым голосом пан Мацейко и, подхватив меня одной ладонью, посадил себе на широкие плечи.
Через несколько дней мы отправились на вокзал. Пан Мацейко был настолько любезен, что погрузил наши чемоданы на повозку и вызвался самолично доставить нас на станции. «С теми, кто знается с нечистой силой, надо быть полюбезнее» – продолжал всю дорогу посмеиваться наш бывший хозяин. Как я помню, глаза мамы были красные, а меня терзала одна только мысль- я так и не успела попрощаться с Хохликом[1 - Chochlik (пол.) – чертенок]. Но на станции, когда мама оставила меня сторожить чемодан, я заметила Хохлика в толпе. Его рыжая макушка мелькала за спинами провожающих, он то пытался подпрыгнуть, чтобы помахать мне рукой, то опускался на коленки, чтобы разглядеть что-то помимо чьих-то ног.
Самое главное- он меня увидел. Вся грусть расставания вдруг куда-то улетучилась. Я знала, что мой друг будет всегда со мной. Даже когда я буду далеко…
Глава 1
В голове Магды эти детские воспоминания основательно обосновались в ту проклятую осень, когда после долгой агонии Краков наконец пал под натиском ударных частей Вермахта. Долгое время чудовищной неизвестности закончилось. Время, когда все жители города, затаив дыхание и цыкая друг на друга, ловили каждое слово из радиоприемников. Закончилось время, когда глухая тоска от осознания неизбежной войны в мгновение ока оборачивалась мрачной решимостью, во что бы то ни стало разбить вероломных колбасников, или же отчаянным весельем, когда в теплые августовские дни когда жители города заполняли многочисленные кафе, рестораны и пивные, из которых непрерывно раздавались словно приправленные сахарным сиропом звуки фокстротов и танго.
В последнюю неделю лета Тадек получил приказ о мобилизации. Из комиссариата он вернулся одетый в длинную серую шинель с погонами подхорунжего, фуражку- «рогатывку[2 - Польская армейская фуражка с четырехугольным верхом. То же самое, что конфедератка.]», хрустящие черные сапоги, а также с брезентовой сумкой и предписанием явится в распоряжение Уланского полка Краковской армии. Но даже полностью экипированный, долговязый и близорукий Тадек, долгие годы не бравший в руки ничего тяжелее кисти и баночки оформительских красок, выглядел исключительно миролюбиво.
На следующий день, когда Магда приехала на вокзал проводить мужа, он долго и несмешно шутил, пространно рассуждал о международном положении, а потом порывисто поцеловал ее, пробормотал какие-то слова прощания и влился в толпу таких же как он серых шинелей, фуражек и брезентовых сумок, ожидавших посадки в присланный по разнарядке командования состав.
В тот же вечер Магде не хотелось никого видеть, хотя ее подруги по театру «Миллениум» собирались посидеть во французском кафе на Флорианской улице после очередного спектакля «Веселой пастушки». В этом спектакле у Магды была роль совсем небольшая- глуповатой гувернантки дочери немецкого барона, которую «Веселая пастушка» (ее роль, разумеется, исполняла несравненная Ада Файнгольд) постоянно ставила в глупое положение, и Магда с легким сердцем передала ее на этот вечер дублерше. Посмотреть веселый спектакль о том, как красавица-полька обводит вокруг пальца глупого и напыщенного барона немца, а так же уводит жениха у его еще более глупой и откровенно несимпатичной дочери, собирался чуть ли не весь Краков, и даже газеты разразились хвалебными рецензиями, отмечая так же великолепные декорации, выполненные талантливым художником-оформителем Тадеушем Езерницким, который в этот роковой для Отчизны час был призван в ряды Войска Польского.
Несмотря на декорации, выполненные Тадеком, сама пьеса казалось Магде крайне пошлой, достойной разве что сельского балагана, но никак не театра, пусть и третьеразрядного.
Метек… он же граф Берлинг-Домбровски- завсегдатай всех актерских посиделок- где-то ошивался в пригороде Кракова на сборах Резервного полка, которое, как предполагалось, даст решительный бой германским полчищам, если те только посмеют приблизится к Кракову. Но, поскольку вероятность такого развития событий, по общему мнению, попросту не существовала, то в Резервный полк посылались или пожилые добровольцы или не годные к строевой службе, как, к примеру, Метек. Метек в свое время вместе с дипломом инженера получил и погоны поручика, посему был направлен в штаб полка.
Мариан Висняк, репортер светской хроники из Нова Трибуна, богемный кокаинист и кумир девушек из кордебалета, тоже отбыл в действующую армию. За день до отъезда он объявился в театре с огромным ворохом букетов, оставив без товара по меньшей мере полдюжины цветочниц. Магде достался букет поздних красных роз, которые Мариан вручил ей в гримерной, картинно встав на одно колено и припав губами к ее руке. Армейское командование сочло за благо не давать Мариану оружие, его задачей было живописать суровые армейские будни и телеграфировать репортажи в свою родную редакцию. Мариан святился счастьем, новенькая форма сидела на нем так, словно журналист всю жизнь провел, маршируя на плацу. Было ясно, что даже если Мариан Висняк и получает удовольствие от постоянного вращения в кругах краковской богемы, то как профессиональный журналист, давно мечтает о репортерской славе. Намечающаяся война с германскими выскочками, несомненно, даст ему такой шанс.
Так что оставался один только Хохлик. Какая-никакая, а все же компания.
– Прекрати называть меня Хохлик! – уже в который раз заявил чертенок, примостившись на краю тяжелой чугунной ванны, в то время как Магда намыливала непослушные рыжие волосы большим куском душистого розового мыла.
– А как тебя мне называть? Хохлик и есть Хохлик… – пожала плечами Магда и почти полностью погрузилась в ванну, оставив лишь только лицо на поверхности воды
– Ну называй меня, допустим, Люцифер… – Хохлик задрал голову в верх, окинул взглядом тусклую электрическую лампочку и почесал козлиную бородку. – Для тебя можно -Люцик!
– Люцифер – это твоя несбыточная мечта. Я и не предполагала, что у таких как ты может быть мания величия! – усмехнулась Магда и почувствовала, что страшное напряжение, вызванное отъездом Тадека и непонятными перспективами на будущее, постепенно отступает.
– У нас не может быть никакой мечты. Ты же знаешь. Мы такой ерундой не занимаемся. – отрезал Хохлик. – А мания величия – это уже закон мироздания, тут даже мы ничего с этим поделать не можем.
– В любом случае – останешься Хохлик. А не хочешь будешь- Лелик! Но уж никак не Люцифер. – так же категорично заявила Магда и встала в полный рост в ванне.
Хохлик насупился и ничего не сказал.
– Хохлик… Что же будет дальше? Будет война? – почему-то шепотом спросила Магда и уселась на край ванной накинув на плечи мохнатое полотенце.
– Не знаю! Меня это абсолютно не касается! И тебя это тоже не должно волновать! Я тебе уже тридцать лет пытаюсь это объяснить! – каким-то писклявым голосом запричитал чертик.
– А меня касается! Я-полька! – заявила Магда и тряхнула копной мокрых огненно-рыжих волос.
– Ты – ведьма! – возразил Хохлик. – Ты, конечно, скажешь, что одно другому не мешает, и, конечно же, будешь неправа.
– Ну и иди ко всем чертям! – разгневалась Магда и легко толкнула Хохлика в плечо. Тот неуклюже плюхнулся в остывшую ванну.
– Ну ты совсем уже умом тронулась! – возмутился чертик и стал энергично колотить руками и ногами по воде, пытаясь выбраться из ванной. Это ему удавалось плохо и, наконец отчаявшись, Хохлик высунул голову из воды, простер руки к лампочке и возопил:
– Все! Утонул! Пал смертью храбрых!! А все потому, что никогда не боялся говорить в лицо слова правды!
После этого Магда, успевшая к тому времени накинуть купальный халат, вздохнула и, изловчившись, извлекла мокрого «правдоискателя» из ванны.
– Будешь говорить глупости – уши оторву! А пока вытирайся и пойдем играть в карты.
Глава 2
А что было потом? Радио… Много радио… Обращение главнокомандующего Рыдз-Смиглы, взволнованные репортажи с самой гущи уличных боев в Данциге, сообщения о бомбардировках чередовались исполнением национального гимна. Польская армия, поставившая под ружье почти миллион солдат, изо всех сил сопротивлялась врагу. Люди рассказывали друг другу о героической обороне Народного Дома в Данциге силами взвода жандармов от многократно превосходящих сил противника, об обороне полуострова Вастерплатте, о самоубийственных вылетах польских летчиков на одномоторных «Пулавчиках» против Хинкелей и Мессершмидтов.
Третьего сентября- радость. Великобритания и Франция, помня о союзных обязательствах, объявили войну Германии. На Польском радио каждый час звучали гимны трех стран. Магда и Беата, поддавшись всеобщей эйфории, в толпе горожан принесли цветы к опустевшему французскому консульству, распевая во все горло слова Марсельезы:
Вперед, сыны Отечества
Настал час славы!
За день до падения Кракова Ада Файнгольд забежала попрощаться. Уже несколько месяцев еврейское население города нервно наблюдало за происходящим.
Муж Ады, Адам Файнгольд, сухощавый элегантный шатен, очень мало походивший на еврея, был успешным биржевым маклером. Он заблаговременно арендовал виллу в курортном поселке в окрестностях Львова, где рассчитывал переждать бурю, полагая что даже такая холера, как пан Гитлер, все же не решится дергать за усы такую холеру, как пан Сталин, и не станет слишком приближаться к советской границе. В тот день, когда в небе Силезии появились первые германские самолеты, Файнгольды заняли свои места в уютном вагоне первого класса, с трудом протолкнувшись через толпу беженцев, заполонившей перроны Краковского вокзала.
Последний отзыв
Очень интересно