666 женщин Лешего

– Перетаскиваете всё это на себе? – поразилась Фелиция, представив на миг, как Леший с непомерно тяжёлым грузом шагает через бурелом несколько десятков километров.

– Почему на себе? У меня есть лодка, все тяжёлые грузы перевожу на ней.

– И как часто это происходит?

– Один раз в год.

– Не скучно вам так… жить?

– Как – так? – улыбнулся Леший.

– Ну… в полном одиночестве, без пользования достижениями цивилизации.

– Я здесь не одинок.

– Как понять – не одинок?

– Тайга – это ведь не космос, не безжизненное пространство. В ней каждый квадратный метр наполнен жизнью – звери, птицы, насекомые. Они рычат, воют, кричат, поют, щебечут. Весь этот удивительный и таинственный мир вызывает у меня только положительные эмоции, – в глазах Лешего мелькнуло откровенное умиление, они, как показалось Фелиции, даже слегка увлажнились. – Я не рассматриваю одиночество, как отсутствие человека рядом с собой. На мой взгляд, это в корне неверное представление.

– Вот как! – с удивлением воскликнула Фелиция. – И что, по-вашему, является настоящим одиночеством?

– Состояние человека, при котором нестерпимо болит душа, когда в ней не осталось ничего, кроме страдания. Когда человек надоел сам себе и презирает себя за совершённые поступки.

Леший закончил втирать мазь, обтёр ладони куском белой материи.

– Неделю ограниченного передвижения вы себе обеспечили, – сказал он. – Ноге нужен покой.

– Значит, купание и прогулки под запретом? – поинтересовалась Фелиция.

– Увы. Вы сами себе создали такие условия.

– Почему сама? Это был несчастный случай.

– Его могло и не быть, если бы вы не попёрлись на остров в чём мать родила, – возразил Леший.

– Так вы всё видели? – Фелиция почувствовала, как лицо её неожиданно стало наливаться краской от стыда.

– Не всё, а лишь начало вашего слияния с природой. По крайней мере, мне хочется думать именно так, а не иначе, – сказал Леший.

– А разве бывает по-другому?

– Бывает. И это «иначе» можно расценивать, как пошлую провокацию или даже эксгибиционизм. Вы не слышали о таком заболевании?

– Никогда, – соврала Фелиция, не моргнув. – А что это такое?

Леший внимательно посмотрел на неё, словно хотел убедиться в искренности интереса, и, не отводя взгляда от разрумянившегося лица, пояснил:

– Это когда человек испытывает удовольствие, показывая своё обнажённое тело совершенно незнакомым людям.

«Боже, как гадко он подумал обо мне! – мелькнула у неё мысль. – Кажется, я переборщила».

Не подавая вида, что стушевалась, Фелиция сказала напускным извиняющимся тоном:

– Я даже не предполагала, что вы можете находиться неподалёку. Иначе не вела бы себя так бестактно. Извините.

– Я так и подумал, – снисходительно ухмыльнулся Леший, – поэтому сразу удалился подальше от колыбели натуризма.

– Вы мне не верите? – Фелиция сделала обиженное лицо.

– Что вы! У меня нет оснований не верить вам, – ответил Леший уже без ухмылки. – Вот, возьмите таблетку, выпейте. Она устранит боль. Мазь я вам оставляю, втирайте три раза в день.

– Спасибо. Вы оставляете меня одну? – спросила Фелиция.

– Не смею причинять вам неудобства, – последовал ответ. – Зачем мешать гармонии человека с природой?

– Какие могут быть неудобства?

– Ваш друг сообщил мне, что вы намерены заняться творчеством. Поэтому, творите на здоровье, а я не буду лишний раз мельтешить перед вашими глазами, – категоричным тоном проговорил Леший. – Завтра я вас навещу. До свидания.

– До свидания, – растерянно сказала Фелиция.

Леший слегка поклонился и быстрым шагом удалился от палатки.

Глава 6

Как только над тайгой сгустились сумерки, грянул дождь с грозой. Небо, рассекаемое ослепительными молниями с оглушительным грохотом, казалось, раскалывалось на части. Дождь был холодный, с порывистым ветром. Тяжёлые водяные струи крупной дробью массированно били по крыше избушки, словно намеревались превратить её в решето. Ливень хлестал, не утихая, и, по всем признакам, не собирался униматься ещё долгое время.

Леший лежал в своём ложе с закрытыми глазами, прислушивался к звукам разбушевавшейся стихии. Уснуть никак не удавалось.

Пару раз он вставал, выходил на залитую водой маленькую веранду, вдыхал насыщенный влагой воздух. Потом заглядывал в чёрное небо в надежде отыскать в нём желанное просветление, и, не обнаружив его, вновь возвращался в избу.

Подобные ночные ливни случались много раз, однако прежде они не мешали ему спать. Скорее наоборот: наступающая со временем монотонная дробь дождя незаметно притупляла все чувства и вызывала убаюкивающее действие. Леший засыпал, как младенец, и не пробуждался до рассвета.

Сегодня такого не происходило, и он знал, чем это было вызвано. Причиной являлась не гроза, а угроза по имени Фелиция. Именно она невольно разворошила его забытое прошлое, картины которого всплывали перед глазами.

«Довольно редкое имя, – отметил про себя Леший. – Интересно, кто её так нарёк? Отец или мать? И вообще, что за птица эта Фелиция, которая беспардонным образом пытается вторгнуться в чужую жизнь? Что на самом деле привлекло её сюда?»

Однажды, семь лет назад, когда произошёл коренной перелом в его жизни, он принялся вспоминать всех своих женщин, с которыми когда-либо сводила судьба, записывая одинаковые имена в отдельные колонки. Ни в одной из них имя Фелиция не значилась.

Эти списки хранились у него и сейчас, в отдельной шкатулке, вместе с книгой воспоминаний, которую он вёл первые три года отшельничества.

Сначала это был своего рода дневник задним числом, напоминающий исповедь грешника, который не осмелился предстать перед священником. Кому он мог дать её для прочтения? Разве что отнести тому священнику, который благословил его на отшельничество? Но покаяние в письменном виде святой отец не примет, однозначно.

И тогда, после некоторых раздумий, Леший решил внести ряд изменений и дополнений. Он сделал некоторые правки в тексте, включил диалоги с прямой речью, и дневник превратился в некий сборник рассказов. Повествования были посвящены тем женщинам, которые оставили наиболее яркий след в его жизни. Спустя годы он вёл мнимый разговор с ними посредством прозы. Подробно описывая свои похождения (как на исповеди), начинающий писатель не стеснялся изложения жарких любовных сцен.

«Всё равно никто и никогда не прочтёт того, что я намараю», – рассудил он.

Сборник имел даже условное название – «Хронология любви и разочарований».