Т-34: Т-34. Крепость на колесах. Время выбрало нас

– Магазинная, смотрю… А мы обоймами пользовались.

– На, держи, смотри. Вижу, что хочется.

Васильич аккуратно и как-то очень привычно взял брутальный пистолет, осмотрел его, хмыкнул, вернул:

– Смотри, чистить надо постоянно – он с грязью не дружит. Умеешь?

– Полковник показал. А что, заметно, что раньше не пользовался?

– Да, ты его держишь неловко. Давай, покажу.

Действительно, Мартынов знал, а Васильич умел. Неудивительно, что получалось у него и объяснять, и показывать намного лучше, чем у видавшего виды полковника. И, пользуясь тем, что солнце еще не село, они отстреляли пистолет, а то идти в бой, не зная, куда полетит пуля, занятие для самоубийц. Кстати, стрелять очередями из этого чудовища оказалось не так уж удобно. С прикладом оружие получалось громоздким, а с руки – не удержишь. Так что автоматический режим – это так, на случай всякий, а основной стезей пистолета оставался одиночный огонь на дистанции, не превосходящие обычные для автомата.

Уже в полумраке, вновь у того же костра, на сей раз используемого в качестве освещения, Хромов чистил оружие (да-да, женщина любит ласку, а оружие чистку и смазку, посмеивался руководивший процессом Васильич), и спросил:

– Слушай, Николай Васильевич, между нами. Кто ты?

– В смысле? – показалось или нет, но от солдата явственно потянуло холодком, и за небрежным тоном спряталось нешуточное напряжение. Сергей выругался мысленно, ох, дурак, но сказав «А» надо говорить и «Б», иначе только хуже сделаешь.

– Не волнуйся, отсюда разговор не уйдет. Но я тебя не понимаю, а нам вместе идти в бой.

– И чего же ты, старшой, не понимаешь? – взгляд Васильича стал колючим и холодным.

– Ну, например, твоей нынешней реакции. А так… Вот смотри. Ты – лучший, наверное, солдат из всех, кого я видел. Воевал много и с чувством. Только вот у тебя манера держаться проскакивает не солдатская. И речь строишь рвано. То совсем по-простонародному, то – будто у тебя два университета за спиной. Солдат может владеть винтовкой так, как ты. Может научиться владеть маузером и наганом, благо в Гражданской чем только не пользовались. Но чтоб он владел всем да еще и легко осваивал новое. Я ж видел, как ты с трофейным танком управляешься. Полчаса инструктажа – и все. Ну не научится Ваня-пастушок, каким бы гением он ни был, за пять минут такому. Еще…

– Довольно, – Васильич резко хлопнул себя по колену. – Я тебя понял. Конкретных доказательств нет, а свербит, да? Хорошо. Наверное, так и впрямь лучше будет, что-то я осторожность потерял. Николай Васильевич Громов – имя настоящее…

Он ушел на Великую войну добровольцем. Студент последнего курса, физик… Все пророчили ему большое будущее, а он на волне всеобщего патриотизма выбрал школу прапорщиков. Тех самых, что жили на передовой десять-пятнадцать дней.

Ему, наверное, повезло – провоевал целых три недели и пулю поймал не в голову, а в левую ногу, причем в мякоть. И вторично повезло, что не загнулся от заражения крови – до госпиталя довезли быстро и подлечили качественно. Ну а дальше по накатанной – за проявленную доблесть погоны подпоручика и «клюкву»[14 - Орден Святой Анны, 4-й степени, младший офицерский орден, дающийся за боевые заслуги. Знак ордена имел малые размеры и носился на эфесе оружия.] на парадную саблю. Двухнедельный отпуск – и снова в строй.

На этот раз судьба повернулась к молодому офицеру другим боком. Вместо того, чтобы получить взвод и сложить голову, свежеиспеченный подпоручик попал в разведку. Успел поползать по тылам, заработал два «Георгия» и несколько дырок в шкуре, к счастью, неопасных… А потом началась революция, и штабс-капитан Громов выбрал не ту сторону.

Вначале Юденич. Когда тот уводил свою побитую армию в Прибалтику, Громов предпочел отправиться в свободное плавание. Не доверял он чухонцам – и оказался прав. Армию Юденича заморили голодом, а лихой разведчик выжил. Потом Деникин, Врангель, между ними – у батьки Махно, с которым, в конце концов, не сошелся по идеологическим мотивам и ушел, стреляя с двух рук и положив немало народу… В общем, жизнь, полная приключений.

Когда красные заняли Каховский плацдарм, подполковник (с обеих сторон фронта в званиях росли быстро) Громов решил, что все, хватит с него. Да, Слащев, самый талантливый полководец той войны, сумел немного выправить положение, но для полной ликвидации угрозы сил ему попросту не хватило. И опытный разведчик понял: началась агония. Красные их просто раздавят числом. А потому он, не долго думая, решил выбираться самостоятельно.

И ведь выбрался. Перешел линию фронта, затерялся на просторах России и… вступил в Красную армию. С ней вместе побывал на Дальнем Востоке и даже поучаствовал в изгнании японцев, которых откровенно не любил, так что неприятия та война у него не вызвала. Ну а потом остался в армии, рассудив, что под фонарем темнее. Родители еще в девятнадцатом году умерли от тифа, ничего его не держало. Так и прожил жизнь, дослужившись до старшего сержанта. И вот – опять на германской войне. Будто молодость вернулась.

Закончив рассказ, Громов несколько секунд смотрел на огонь, глаза затуманились. Он словно вновь переживал те времена, когда был молод, решителен, верил в идеалы. Резко тряхнул головой, отгоняя наваждение, потом неспешно повернулся к Сергею:

– Откровенность за откровенность. Кто вы?

– Туристы, – очень спокойно ответил Хромов. Эту легенду они обговаривали, так что каждый знал свой маневр. – Я, Альберт, Володя – студенты. Игорь Васильевич – инженер, Петр Петрович – журналист, Александр Павлович – он у нас полковник, скоро в отставку… Теперь уже нескоро. Познакомились в поезде уже. Потом налет, бомбы, почти все погибли – у нас группа большая была, на Кавказ ехали. А мы вот уцелели, ну и выбираться стали вместе.

Громов кивнул. Неясно, поверил или нет, но к сведению принял. Хотя все же скорее поверил:

– То-то я гляжу – стрелять умеешь, водить тоже, а служить явно не служил. ОСОВИАХИМ?

– Да.

– Правильную задумку красные сделали, – кивнул Громов. – Очень правильную. У нас, помню, как выбили кадровую армию, так и пошли неумехи, право от лево не отличающие. С такими даже в штыковую не пойдешь – ничего не смогут. А вам дисциплины добавить – и все, готовый солдат.

– Боец, – поправил Сергей. Не потому, что не был согласен, а потому, что эта реплика в нынешнее время согласовывалась с понятийным аппаратом. Громов лишь усмехнулся в ответ:

– Не все ли равно, как называть… Солдат – он и есть солдат. Ладно, старшой, отдохни лучше, а то, боюсь, завтра весело будет.

– Погоди. Николай Васильевич, а почему ты меня называешь старшим? И подчиняешься? Вроде сам…

Громов прервал его коротким жестом, улыбнулся:

– Да потому, старшой, что это ты меня вытащил из-за проволоки, а не я тебя.

Старый вояка как в воду глядел. А может, развилась у него за эти неспокойные годы соответствующая чуйка. Неприятности начались аккурат после обеда, когда они, переправившись наконец через и не думающий мелеть ручей, бодро двигались по немного подсохшей проселочной автостраде. Танки чуть потряхивало, но подвеска Кристи хорошо себя чувствовала на отечественных дорогах. Наверное, потому, что создавалась для дорог американских, а они в конкретный исторический период ничем не отличались от проложенных в стране родных осин. До хайвеев, цельнотянутых с немецких автобанов, янки еще не доросли.

Вот так, подпрыгивая и полязгивая, рыча моторами, они и шли, аккурат до тех пор, когда, выбравшись из очередной ямы с водой и глиной вперемешку и сделав поворот, лоб в лоб столкнулись с немцами. Если конкретно, с похожим на гроб танком, судя по длинноствольному орудию – мозг выдал эту информацию мгновенно и как будто не задействуя сознание – «тройкой». Для обеих заинтересованных сторон встреча оказалась полной неожиданностью. Во всяком случае, отреагировали одинаково, резко затормозив и замерев на миг, не пытаясь что-либо предпринять. А потом Сергей заорал «Бей!» и рванул назад, тут же въехав кормой в не ожидавший такого поворота и не успевший остановиться второй БТ.

Заскрежетал металл, перекрывая даже рев двигателя, и Хинштейн, вряд ли услышав, что орет мехвод, но и без того уже приобревший кое-какие рефлексы, лязгнул орудийным замком.

Выстрелили они практически одновременно. Сергей еще успел рассмотреть, как выплескивается облачко огня из немецкой пушки и одновременно их собственный снаряд высекает облако искр из брони «тройки», а потом БТ вздрогнул, не так уж сильно, и что-то непонятно изменилось. Лишь через секунду Хромов сообразил, что в недра их танка начал проникать солнечный свет…

Позже, осматривая пробоину, он понял, что спасли их в тот момент небольшой калибр немецкого орудия и достаточно высокая скорость его снаряда. Ну и слабое бронирование БТ, чего уж там. Пятидесятимиллиметровое орудие «тройки» ранней модификации не обладало какими-то выдающимися баллистическими характеристиками, но выстрел был сделан в упор. Буквально с какого-то десятка метров, даже под углом, двадцать миллиметров лобовой и пятнадцать бортовой брони ему оказались вполне по зубам. А тугой взрыватель бронебойного снаряда обеспечил все остальное. Проткнув танк справа от мехвода, так, что Сергея обдало волной почему-то удивительно холодного воздуха, снаряд от удара чуть сменил траекторию, взломал бортовую обшивку и взорвался уже снаружи.

А вот немецкий танк, несмотря на формально сравнимые характеристики, оказался удачливее. На лобовую броню какие-то армейские умельцы (и не говорите потом, что среди немцев трудно найти Кулибиных) навесили и закрепили болтами дополнительную пластину брони. Ну и траки запасные в центре присобачили. Конечно, это здорово снижало и без того невеликий ресурс ходовой части, но фрицы с циничностью бывалых солдат разумно сочли это меньшим из зол. Хинштейн всадил снаряд аккурат в траки, сорвал их… и, в принципе, все. Бронеплиты выдержали удар, и танк отделался встряской и легкой контузией экипажа, что и предопределило дальнейший ход боя. Скорее инстинктивно, времени думать уже не было, Сергей бросил свой танк вперед, и через секунду немцы познакомились с русским ноу-хау – танковым тараном. А отреагировать их экипаж, еще не пришедший в себя, так и не успел.

Небольшая масса и запредельная для этого времени мощь – вот что такое БТ. Никто здесь не делал тестов на разгон до «сотни», как на автомобилях двадцать первого века, но, возможно, этот танк смог бы кое с кем посостязаться. Четыре сотни лошадей его двигателя, в девичестве авиационного, буквально выстрелили танк вперед. Конечно, всерьез разогнаться он не успел, но это и к лучшему. Вместо того, чтобы расплющиться вместе с немцем в единый ком искореженного металла, БТ вдруг начал карабкаться по нему вверх. Наверное, все, кто это видел со стороны, обалдели. Башню «тройки» буквально сковырнуло, и советская машина, замерев на миг сверху, будто памятник на постаменте, рванулась вперед, с восторгом подминая следующий за вражеским танком грузовик…

Есть в этом что-то упоительное, когда твой танк прет, сметая все на своем пути, когда впереди все разбегается, а позади горит, когда под гусеницами хрустит, превращаясь в ломти скрученного металла, то, что еще недавно было грозной силой. БТ ломал и сталкивал с дороги грузовики, с треском раздавил противотанковую пушку, которую так и не успели отцепить, ударил в борт и перевернул бронетранспортер… Над головой трещал, захлебываясь, пулемет, и горячим потоком сыпались гильзы. Одна попала на шею и чувствительно прижгла, но не было времени обращать на это внимание. А потом все резко кончилось.

Танк вздрогнул, и почти сразу его потащило влево. Сергей рывком зажал правый фрикцион, но поздно, поздно… БТ уже начал уходить в канаву, заваливаться… А потом долбануло вторично.

Наверное, именно этого ему не хватало. Качнувшись, машина легла на борт и съехала вниз. Непонятно, как она не перевернулась окончательно, кверху гусеницами. И сразу потянуло гарью.

У Хромова еще достало времени, чтобы заглушить двигатель – он просто боялся, что его намотает на все еще медленно проворачивающуюся гусеницу. Может, и глупо, но почему-то это показалось ему очень важным. Потом он выдрал из самодельных зажимов СВТ – прав был Мартынов, в тесном чреве танка она здорово мешала – и, распахнув тесный люк, выбрался наружу. И сразу упал, откатился за броню – совсем рядом взбила землю цепочка пуль. Кто-то садил в его сторону из автомата, часто и неприцельно. Руки действовали на полном автопилоте, закрепляя на ствол штык, а мозг еще успел удивиться – зачем? Штык против пули не котируется. Впрочем, очень быстро немецкому Соколиному Глазу стало не до экипажа подбитого танка.

В жизни Сергей не ожидал, что когда-нибудь увидит классическое довоенное «Гремя огнем, сверкая блеском стали.». Однако же такова была, наверное, его карма. Впрочем, не стоило жаловаться – зрелище и впрямь было впечатляющее. БТ, ревя моторами, один за другим ломились по дороге, доламывая то, что не успела головная машина, и расстреливая из пулеметов разбегающихся врагов. Идущий первым остановился на миг и звонко долбанул из башенной сорокапятки. Почти сразу в конце немецкой колонны рвануло, и Сергей успел еще увидеть эффектное зрелище полыхающего немецкого танка, но его тут же отвлекла более важная задача – вытащить из башенного люка Хинштейна, который зацепился за что-то и, злобно матерясь, пытался теперь освободиться. Вдвоем с Игнатьевым они ухватили товарища, дернули… Громкий треск рвущейся материи – и все трое покатились по липкой глине. Как оказалось, вовремя – танк полыхнул, и из люка, словно живое, покатилось во все стороны голубоватое, почти прозрачное бензиновое пламя.

– А-а-а! – Хинштейн заорал, огонь моментально охватил его ноги. Видать, попало на них топливо. Игнатьев тут же принялся забрасывать их землей, благо влажной глины вокруг хватало, а Сергею выпала чуть-чуть иная миссия – по склону, едва им не на головы, скатились двое немцев, и эту незваную делегацию требовалось встречать.

Первого немца, даже не сообразившего, что происходит, Сергей встретил от всей широты русской души. С разворота прикладом в челюсть. СВТ – винтовка хорошая, тяжелая и удобная. Приклад деревянный, сиречь крепкий и увесистый, так что получилось зачетно. Зубы веером, фриц падает как подкошенный. Второй пытается вскинуть автомат… Поздно, винтовка со штыком в ближнем бою – козырный туз. Немец лишь с каким-то детским удивлением и обидой посмотрел на засевший меж ребер клинок – и осел. Освободить намертво увязшее оружие удалось лишь упершись в труп ногой. Еще пару недель тому назад студенту Хромову и в голову не могло прийти, что он способен на такое действо, сейчас же это получилось спокойно, можно сказать, как само собой разумеющееся. И никаких эмоций.

В три прыжка поднявшись на дорогу, Сергей огляделся. Все, здесь ему делать было уже нечего – вражеская колонна перестала существовать. Редкие хлопки выстрелов неподалеку – ну понятно, добивают. Рядом замер БТ-5 с вырванным лобовым листом, чадящий густым жирным дымом. Внутри танка, как в печке, колыхалось и пульсировало жаром пламя. Отвратительно воняло паленым мясом, но почему-то это тоже не вызвало никаких лишних мыслей и ощущений.

Спустившись к товарищам, Сергей присел на корточки перед все еще подвывающим Хинштейном, рядом с которым деловито, без суеты возился Игнатьев.

– Хреново?

– Не особо, – Игнатьев разогнулся, посмотрел на Сергея, почему-то скривился. – Ожоги второй степени. Небольшие. Пускай наши эскулапы займутся. Спирт есть?