Корсары Николая Первого

Ну а когда пришло время служить, грамота и впрямь пригодилась. В принципе, через нее и стал Гребешков артиллеристом. Да и унтер-офицером стал быстрее. В общем, ученье – свет, а неученье тьма, прав был великий Суворов.

Через двое суток жизнь на острове вошла для вновь прибывших в колею. Правда, вначале успевшие здесь обустроиться раньше испанцы и люди Матвеева попытались «строить» новичков. Однако тут же выяснилось, что от военных моряков, с их понятием о дисциплине и умением мгновенно собираться вместе, можно и в зубы получить. В общем. их оставили в покое. Правда, вначале была небольшая поножовщина, когда не в меру горячий испанец попытался ткнуть своей навахой Сафина.

Испанцев вполне заслуженно считают если не мастерами ножевого боя, то уж разбирающимся в нем народом – точно. Однако сейчас испанца подвела самоуверенность. Мустафа, тоже будучи в обращении с ножом далеко не новичком, не стал даже хвататься за оружие. Хладнокровно уклонился от удара и встретил испанца кулаком в кадык. Этого хватило, чтобы следующие четверть часа наглец был занят исключительно пропихиванием воздуха в легкие. И пускай скажет спасибо – таким ударом можно и убить.

От большой драки тогда спасло лишь то, что люди Матвеева встали на сторону военных. Не из большой любви к ним, но все же люди русские, это многое значит. Ну и, слава богу, не было языкового барьера. Дикая смесь подхваченных в кабаках слов, где основа английская и на нее, как бусины на шнурок, нанизаны русские, немецкие, испанские, французские и еще бог знает какие слова, оказалась достаточно понятной для всех. Порычали друг на друга, разошлись, а часа через два уже успокоились и перемешались. А куда деваться, если сидишь на таком вот вшивом островке?

В общем, человек – скотина такая, что привыкает ко всему. Привык и Александр, причем очень быстро. Даже успел кое-какие нововведения ввести, организовав из своих людей дозорную службу. Главным образом для наблюдения за британцами ну и, немножко, чтоб не оставлять без присмотра соседей. И, возможно, так бы и просидел до того, как британцы решили бы отправить их куда-нибудь, но утром третьего дня он проснулся от того, что один из матросов начал яростно трясти его за плечо:

– Вставайте, вашбродь, быстрее!

– Что случилось? – Александр резко сел и помотал головой, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся, подобно тараканам, мысли. Полное соответствие с любимой присказкой няньки – поднять подняли, а разбудить забыли. – Толком говори.

– Вашбродь, Егор Иванович зовет. Говорит, срочно.

Ну, срочно или не срочно, а соблюсти какой-никакой обязательный утренний ритуал офицер просто обязан. Иначе сам не заметишь, как скатишься до состояния финна. В общем, на берег Верховцев вышел тщательно умытый, застегнутый на все пуговицы и с тщательно расчесанными волосами.

Впрочем, как оказалось, многоопытный унтер предусмотрел это, да и вообще, на море редко что-то происходит мгновенно. Так что у Верховцева оказалось достаточно времени, чтобы вдоволь поглазеть на выходящий в море шлюп – он как раз проходил мимо острова.

К слову, смотрелся он эффектно, все же англичане по праву считались первыми среди морских наций. Легкий дымок из трубы показывал, что котлы держат под парами, однако колеса в движении корабля пока не участвовали. Явно экономят уголь, вряд ли его у них целые склады. Можно, конечно, и дровами топить, но их тоже надо еще где-то сначала найти, потом заготовить… Так что – экономят. Зато паруса развернулись во всю ширь, словно крылья гигантской бабочки. Завораживающее зрелище, понятное лишь тем, кто сам с ветром на «ты». Изящно развернувшись, шлюп продемонстрировал великолепную маневренность и начал удаляться от острова. И лишь тогда Верховцев спросил:

– Что случилось, Егор Иванович?

– Так что, вашбродь, – при людях, особенно посторонних, ибо здесь собрались практически все обитатели острова, Гребешков старательно изображал тупого служаку, – утром англичане сыграли побудку и развели пары. Теперь уходят…

В следующие несколько минут Александр узнал, что едва не с первыми лучами солнца британцы перевезли с берега всех, кто ночевал не на корабле, оставив лишь группу на «испанце». И вывод был прост: идут на перехват кого-то. Реши они уйти вообще, то увели бы с собой трофейное судно или уничтожили бы, случись им бежать от противника быстрого и опасного. А значит…

План в голове сложился почти мгновенно. Повернувшись к своим людям, мичман распорядился организовать постоянное наблюдение за морем и покинутой стоянкой. Главное, чтобы британцы не вернулись до вечера, а там уже можно будет что-то решать.

Его действия не остались незамеченными, и чуть позже к мичману подошел один из приказчиков Матвеева. Дородный мужик, за время сидения на острове изрядно растерявший брюхо, но сохранивший богатырскую стать и широкие плечи.

А еще он был совсем не дурак, поэтому, в отличие от своего хозяина, не пытался изобразить купеческий снобизм. Просто сказал, что Матвеев желает переговорить с офицером. Что же, можно и поговорить. Вот только мичману и дворянину к купцу подходить не совсем по чину, пускай сам приходит.

Смешно. Островок – переплюнуть можно, однако же у каждой группы свое облюбованное место, и эффект своих стен тут играет вовсю. И Матвееву вряд ли хотелось разговаривать на чужой территории. К тому же он наверняка считал Верховцева мальчишкой, за спиной которого кроме дворянского титула ничего и нет. Однако же подошел, видать, сильно заинтересовался.

Сев напротив Александра, которого ненавязчиво подпирали широкими плечами Гребешков и Сафин, несколько секунд хмуро смотрел на него, а затем спросил:

– И чего же вы задумали, ваше благородие?

– Отомстить, – спокойно ответил Верховцев.

– Как?

Что же, пришлось объяснить, видя, как с каждой минутой наливается кровью лицо собеседника. А когда Александр закончил, Матвеев буквально прошипел:

– Ты чего задумал, мальчишка? Своих людей погубишь – и нас под монастырь подведешь! Или ты думаешь, англичане такое простят? Да я тебя лучше своими руками…

За спиной Александра унтер стиснул кулаки так, что хрустнули суставы. Мичман же остался внешне невозмутим, хотя внутри все кипело:

– Вообще-то, я рассчитывал, что ваши люди примут участие.

– Чего-о? Да ты…

– Молчать.

Александр даже голоса не повысил, но вроде бы спокойно-безразличная интонация, в которую, будто клинок в слой ваты, завернул слова мичман, просто и доходчиво напомнила купцу: они не ровня. Да, Матвеев богаче, и намного, но в сословном обществе это значит куда меньше, чем титул и офицерские погоны. И, пока он обдумывал достойный ответ, Верховцев холодно припечатал:

– У тех людей, которые погибли, защищая ваше добро, наверняка остались жены и дети. И отомстить за них – самое меньшее, что вы обязаны сделать.

– У тех, кто погибнет, тоже есть и жены, и дети.

Это прозвучало вроде бы сурово, но оба собеседника уже поняли: Матвеев сдался. Да, он еще будет надувать щеки, возможно, орать и грозить карами небесными, но на результат это уже не повлияет. Никак. И вечером, когда Александр, толкая перед собой на скорую руку сколоченный плот, шагнул в холодную балтийскую воду, Матвеев и его люди, шепотом ругаясь себе под нос, сделали то же самое.

Проплыть ночью полторы мили даже в теплом море удовольствие так себе. Даже держась за плот. Точнее, лежа на плотике, едва-едва способном выдержать вес человека. А куда деваться? Построишь что-то более крупное – и тебя обнаружат. Хорошо еще, что британцы, уверенные, видимо, в своей безопасности, не погасили огни. Было по чему ориентироваться и, хотя небольшое течение изрядно мешало, ветер оказался попутным и вполне компенсировал это неудобство. Так что к борту испанского корабля их группа в количестве неполных двадцати человек добралась без потерь, что само по себе достижение. Теперь оставалось придумать, как забраться на палубу.

Сделать это надо было кровь из носу. Лучше, конечно, из чужого. Впрочем, не все было так страшно. Якорный канат, толстый, пеньковый, вполне мог заменить трап для привыкшего работать с парусами на огромной высоте и в любую погоду моряка. И неудивительно, что первым наверх полез Сафин.

Вряд ли предки-кочевники могли представить, что их недостойный потомок будет ходить в море. А вот то, что он куда-то полезет по канату – запросто. Крепости татары в своей истории брали не раз и на стены ползали в куда худших условиях. С помощью подручных средств да под градом стрел, камней и прочей смолы. Так что подняться по толстому, надежному канату – это, можно сказать, вполне комфортное занятие, и Сафин взобрался наверх, словно бешеная макака.

Теперь оставалось лишь ждать. Лежать в воде, опершись на мокрое дерево, и чувствовать, как стынут ноги. А потом с борта корабля аккуратно спустился штормтрап.

У Сафина хватило ума не сбросить его, как обычно делают. Сообразил – даже несильный стук дерева о дерево разносится над водой далеко, а ночью он и вовсе способен разбудить спящих британцев не хуже пароходной сирены. На этот раз первым влез Александр, следом потянулись остальные.

Надо отдать Сафину должное, сработал он чисто. Англичане выставили двоих часовых. Сейчас видны были только ноги одного из них, а второй и вовсе пропал неизвестно куда. Зато Мустафа прибарахлился карабином и широким абордажным тесаком. Второй он протянул офицеру, и Александр, потянув его из ножен, с удивлением обнаружил очень знакомый клинок. Откуда, интересно, у англичан русское оружие?[12 - Тут он, конечно, ошибался. Такое оружие не англичане передрали у русских, а сами русские несколько ранее скопировали английские образцы. К моменту Крымской войны, правда, британцы приняли на вооружение новые модели, но перевооружение не производится мгновенно.]

Дальше все получилось довольно просто. Английские морские пехотинцы – а их и было-то полтора десятка человек – ощутили то же, что попробовали на своей шкуре Верховцев со своими людьми тремя днями ранее. То есть проснулись и увидели перед носом ружейные стволы. Народ они, конечно, не трусливый, однако переть на рожон в безнадежной ситуации не склонный. Тем более в ситуации, когда лично им ничего не грозит – Александр сразу же озвучил, что убивать без нужды никого не планируют и пообещал жизнь тем, кто сдастся и не станет устраивать ненужное буйство.

Возможно, защищай англичане что-то свое, они бы рискнули побузить, в истории таких примеров хватало. Однако где тут свое-то? Особенно учитывая, что офицера, способного отдать команду «Фас!», рядом не было – он ночевал отдельно, в каюте капитана. И в результате морская пехота не стала корчить из себя героев. Солдаты подняли руки, после чего их проводили вниз, где и заперли до поры, до времени в одной из кают.

А вот с офицером получилась накладка. Когда Александр решил первым войти в его каюту, он проснулся, и реакция его оказалась мгновенной. Заряженный пистолет лежал рядом, на полочке, только руку протянуть, и спасло мичмана лишь то, что он успел броситься в сторону, что в тесной каюте само по себе тянуло на маленький подвиг.

Выстрел в замкнутом темном пространстве выдал ослепительную вспышку и прозвучал громко, так, что резанул по ушам, заставив Александра на миг оглохнуть. Левую рука дернуло, а через секунду пришла боль. Англичанин же, не теряя времени, схватил приставленную к кровати длинную прямую саблю, одним движением стряхнул с нее ножны и встретил вломившегося в каюту Гребешкова быстрым, как укус змеи, выпадом.

В тесной каюте длина клинка, с одной стороны, давала преимущество, но с другой – изрядно ограничивала маневр. Унтер встретил удар зажатым в правой руке факелом, отбив клинок вправо, а повторить британец уже не успел. Шаг вперед – и тяжелый русский кулак соприкоснулся с наглой английской челюстью.

Удар был сокрушительным. Теряя по пути зубы, британец отлетел назад и впечатался спиной и затылком в стену. Доски содрогнулись. Удивительно, но офицер не потерял сознания и даже не выронил оружие, но сделать что-либо уже не смог. Двигался он сейчас подобно беременному таракану, и унтер просто ударил его концом своего оружия по макушке. Отбросил ногой в сторону саблю, выпавшую из ставшей безвольной руки, и, повернувшись, бросился к Верховцеву.

– Вашбродь! Вашбродь! Живой?

– Да живой я, живой, – прошипел Александр.

Унтер, быстрый и ловкий в бою, сейчас оказался на редкость неуклюж. Поврежденную руку задел так, что из глаз, кажется, искры посыпались.

– Помоги встать.

Гребешков подхватил его, вздернул на ноги. Голова кружилась, и без того мокрый рукав рубахи стремительно темнел от крови.

– Сейчас перевяжу, вашбродь… А вы что встали? – рявкнул унтер на столпившихся у входа матросов. – Берите этого урода и тащите к остальным. Бегом!