Провидец Энгельгардт

Но ведь обеспеченное существование, досуг, повышение уровня комфорта – это и есть цивилизация. И цель человека – пользоваться её благами. Да, рабочий на фабрике – только исполнитель, а крестьянин на своём наделе – творец, но если у рабочего с семьёй даже всего одна комната, но есть в доме водопровод, канализация, горячая вода (хотя бы в виде круглосуточно кипящего титана, как в том рабочем общежитии, построенном ещё фабрикантом Прохоровым для рабочих своей «Трёхгорной мануфактуры», где прошло моё детство) – это более высокий уровень комфорта, чем изба, где зимой не только ютится крестьянская семья, но и зимуют телёнок, поросёнок и молодняк прочей скотины?

У Энгельгардта свой взгляд на всё это:

«В «Счастливом Уголке»… заработки, доставляемые железною дорогою и лесоторговцами… подняли хозяйства крестьян, но не они одни… были причиною улучшения их положения… Гораздо больше значения, чем сторонние заработки, имеют заработки у себя, хозяйственные, когда крестьянин может снять в аренду земли, насеять льну, переработать его у себя дома зимой. Вот это – заработки, когда, сняв у помещика десятину облоги за 8, за 10 рублей, крестьянин посеет лён и продаст с десятины льна и семени на 100 рублей, а в урожайный год, да при хороших ценах, и на 150 рублей, и получит за свою работу от 90 до 140 рублей, занимаясь этим льном между делом, не упуская своего хозяйства… Конечно, тут риск. Может случиться неурожай, или червяк поест, но если даже лён уродится совсем плохо, если мужик выручит с десятины всего только 50 рублей – за 10 лет моего хозяйства у меня еще не было случая, чтобы десятина льна дала менее 60 рублей, – то и это всё-таки будет хороший заработок между делом, не упуская хозяйства, заработок, какого не даст мужику ни одно помещичье хозяйство. Но, кроме десятины льну, крестьянин может ещё обработать под хлеб десятину перелому из-под того же льна, а по перелому рожь и без навозу родится хорошо. Вот они с хлебом. Да еще соломка, мякиша скотине на корм – вот и навоз.

Хлебушком с своего надела да с арендованной земли крестьянин прокормится сам, прокормит и свинёнка, и курёнка – будет, значит, что и в варево кинуть. Продав пенёчку, ленок, семячко, он выручит достаточно денег, чтобы заплатить подати, попу, купить на праздник вина, заарендовать в будущем году покос, десятину-другую земли под лён и хлеб. Всем хорошо: подать царю уплачена, мужик живёт спокойно, ест сыто, на дворе у него копится навоз и надел всё утучняется да утучняется. И пану – чем воловодиться с хозяйством да кормить на счет мужика приказчиков – получай прямо денежки за землю и живи в своё удовольствие! Для лучшего объяснения, как это совершилось, что в «Счастливом Уголке» мужик за десять лет поправился так, что даже в нынешнем году не бедствует, я расскажу подробно о положении нескольких деревень».

И действительно, рассказывает о каждой из них. Но если всё это пересказывать хотя бы в кратком изложении, придётся переписать из его письма очень много. Надеюсь, если читателя заинтересуют подробности, он сам достанет книгу, тем более, что она есть в Интернете.

Добавлю лишь несколько небольших эпизодов, из которых можно понять, что Энгельгардт сделал для крестьян «Счастливого Уголка» не из благотворительности, а как раз своей хозяйственной деятельностью:

«Когда я приехал в деревню и завёл новое хозяйство, стал сеять лён, то помещики и крестьяне все утверждали, что я затеваю пустое. Помещики говорили, что лён истощает землю, что я испорчу льном свою землю, на что я обыкновенно отвечал: «пусть себе истощает – лён даёт чистого дохода мало-мало 50 рублей с десятины, а земли можно купить сколько хочешь по 30 рублей за десятину». Крестьяне говорили, что напрасно я завожу посевы льна, что лён в наших местах не родится, что лён – хлеб опасный: постелишь – иногда снегом занесёт – корму с него нет. Я говорил на это: «подождите, сами лён сеять станете». Оказалось, что и у нас лён родится хорошо, даёт огромный доход; оказалось, что лён нисколько не более истощает землю и вовсе её не сушит, как говорили крестьяне, разумеется, если его сеять правильно; оказалось, что после льна рожь родится превосходно. Точно так же все были и против разных других новшеств, которые я ввёл в свое хозяйство, – посев клевера, улучшение скота, введение плужков, железных борон, употребление в постилку костры, кормление скота и овец конопляной жмакой и пр., и пр. Веемой нововведения не имели значения для помещичьих хозяйств, никто из помещиков ничего у меня не перенял. Но крестьяне кое-что переняли: плужков, над которыми подсмеивались, говоря, что я дедовского навоза, должно быть, хочу достать более глубокой пашней, приходят уже иногда просить для подъема земли под лён; железные бороны завелись у многих крестьян; во всём округе развели высокорослый лён от моих семян; рожь стали очищать и начинают понимать, что, когда посеешь костерь, так костерь и народится; телят заводских, которые родятся в то время, когда телятся коровы у крестьян, раскупают у меня нарасхват – своих режут, а моих выпаивают на племя. Об клевере и говорить нечего, каждый рад косить клевер с части». А то может быть, и до сих пор сеяли бы рожь с костерём, не сеяли бы льна и пр.

Энгельгардт признаёт: «Крестьяне чрезвычайно косны, не вдруг принимаются за новое дело, долго высматривают…». Ещё бы, как не быть ему косному, или, лучше сказать, осмотрительному. Это не чиновник, который придумал, например, новую систему организации здравоохранения. Вышло дело – пойдёт на повышение, не вышло – бумаги в корзину, и ищи новую систему, бумага всё стерпит. А у крестьянина ставка при применении новшества – сама жизнь: вышло дело – будет с хлебом, не вышло – урожай пропал, выживет ли семья наступившую зиму – один Бог знает. «Но зато уж если возьмутся, то дело идёт».

Энгельгардт смело вводил в хозяйственный оборот, распахивал облоги, то есть земли, запущенные после отмены крепостного права. Ему нужно было доказать, что земля не стала хуже родить от того, что побыла шесть лет под травами. Ещё большее удивление вызвало другое начинание Энгельгардта – распашка пустошей. Пустошь – она и есть пустошь, пустая земля, частично поросшая мхом, трава на ней если и растёт, то такая редкая и хилая, что скот, выпущенный на пастбище, пробегает её, не задерживаясь на ней. А у Энгельгардта распаханная пустошь дала невиданный в этих местах урожай ржи:

Крестьяне ходят смотреть на поля Энгельгардта как на экскурсию в передовое хозяйство. Сравните же теперь, что давало это поле до 1871 года и что дает теперь:

«…рожь, посеянная на этом участке для испытания, была замечательно хороша, лучшая в моём ноле, лучшая в округе, но всего замечательнее то, что земля в этом участке была самая пустая, не приносившая никакого дохода, таких земель у нас всюду пропасть…

Весной 1879 года на участке был посеян лён. Лён вышел не особенно хорош, не ровен, местами был густ и высок, местами низок и редок. Однако всё-таки с участка были собраны и льняное семя, и лён.

Сопоставьте следующие цифры:

В диком состоянии участок давал 6 копён сена на 6 рублей.

Первый год за лён и льняное семя дал на 176 рублей.

Второй год под рожью дал на 360 рублей.

Всего за три года (так как один год участок был под паром) с участка получено на 536 рублей».

Ведь это же революция в земледелии и в экономике сельского хозяйства, пускай и местного масштаба. Но в уезде у крестьян этот опыт вывал большой интерес и нашёл немало последователей:

«Когда участок был под льном, то крестьяне ещё не особенно им интересовались, но в нынешнем году, когда они увидали, какой вышел хлеб, то удивлению не было конца. В самом деле, такой урожай (а это, считайте, сам-13) – ведь это целое богатство для нашего мужика, у которого не хватает хлеба для прокормления. его достаточно для прокормления в течение года семьи из 10 душ. Мужик на своём наделе получает сам-6, в помещичьих хозяйствах урожай сам б тоже считается отличным».

С каждым годом в имении Энгельгардта повышалась доля окультуренной земли:

«Распахивая новые земли, я их присоединяю к старопахотным землям, привожу в культурное состояние, ввожу в общую систему и, засевая новые земли льном, хлебами, в то же время засеваю старые земли травами, чтобы они, оставаясь под травой, отдохнули и потом сменили новые земли, когда те, пробыв известное время под хлебами, поступят под травы».

Энгельгардт был в губернии пионером в деле применения искусственных удобрений. Делом его жизни стало изучение и применение фосфоритов, которыми он занимался с давних пор. Он сам участвовал в экспедициях по их поиску, открыл несколько их месторождений, в том числе и в Смоленской губернии, в Рославльском уезде:

«В 1885 году я сделал у себя опыты удобрения фосфоритной мукой, приготовляемой К.В. Мясоедовым из фосфоритов, найденных мною в Рославльском уезде в 1884 году… Фосфоритная мука, употребляемая мною для удобрения под рожь плохого перелома, одна, без навоза, произвела поразительное действие».

Казалось бы, нашёл помещик золотое дно, держи своё открытие в секрете, будь монополистом, загребай денежки. Но Энгельгардт был человеком иного склада. Он не только сам применял фосфоритную муку, с него началось и её использование крестьянами «Счастливого Уголка», и он сам пропагандировал это средство повышения урожайности:

Это Энгельгардт научил крестьян использовать в качестве удобрения торф.

«– Как же, возил. Польза есть.

Впоследствии… крестьянин из соседней деревни просил меня выписать для него мешок фосфоритной муки. Разумеется, я был в восторге, потому что, если мужики станут применять фосфоритную муку – дело сделано… Из следующей выписанной партии я дал крестьянам два мешка… Зелень на нивах, удобренных фосфоритом, была отменна, очень хороша».

Но, может быть, особенно важное значение для крестьян имел совет Энгельгардта покупать, при содействии банка, землю у помещиков, которые забросили свои хозяйства. «Я всегда был убеждён, что только с переходом в крестьянские руки эти земли будут возделаны, и не видел никакой возможности, чтобы это сделалось, пока земля будет в руках владельцев. Хозяину не трудно было предвидеть, какое благодеяние для страны будет, если эти земли перейдут в руки крестьян, которые приведут их в культурное состояние, – а они одни только и могут это сделать».

Энгельгардт даже подыскивал для крестьян земли, наиболее подходящие для покупки: Но труднее всего было уговорить крестьян на такую покупку. Причём на покупку именно сообща, всей деревней. И даже приводил в пример американских фермеров с их кооперацией. Те купят сообща жатвенную машину, один день косят у одного, другой – у другого. О серпах и косах там давно забыли…

Крестьяне обыкновенно говорили, что дорого.

«– Дорого! Двадцать пять рублей за десятину – дорого! Да ведь «в вечность» купите! И дети, и внуки, и правнуки ваши будут за это поминать вас…»

Энгельгардт всемерно способствовал покупке крестьянами земли у помещиков, особенно рекомендуя именно совместное приобретение и, где возможно, совместную обработку этих угодий. Он приводил примеры кооперации как в России, так и за рубежом, показывая выгоды совместного труда. На купленных лугах траву обычно косили сообща, и лишь потом делили её по дворам по количеству кос. Это был самый простой вид кооперации, её расцвет и распространение на все виды крестьянского хозяйства приходятся уже на годы после смерти Энгельгардта. Но первые её шаги он успел увидеть. Он советовал спешить с покупкой земли, потому что за пределами «Счастливого Уголка» уже начинался переток земли из рук помещиков и крестьян в руки хищников, не связанных с землёй.

Зачем скупали землю кулаки? Часть – для спекуляции. Часть – для организации ферм с наёмным трудом. А главное, в целях сдачи её в аренду да кабальных условиях. Это приводило к обогащению сельских паразитов рантье за счёт регресса хозяйства и страданий крестьянина.

И об этой надвигающейся опасности Энгельгардт предупреждал крестьян, но его слова о коллективной обработке земли падали на ещё не подготовленную почву. А когда Энгельгардт возродил в Смоленской губернии посевы льна, дающего, при правильной агротехнике, гораздо больший, чем другие культуры, доход, это сильно подняло уровень жизни крестьян, последовавших его примеру. Только в своём имении он на обработке льна создал немало для данной местности высокодоходных рабочих мест.

Я перечислил только небольшую часть того, что сделал Энгельгардт для крестьян прилегающих к его имению деревень и о чём есть скупые упоминания в его книге. Благодаря ему, крестьяне, как минимум, удвоили свой производственный потенциал и избавились от постоянно висевшей над ними угрозы голода. Будь такой результат достигнут в советское время, Энгельгардта удостоили бы звания Героя Социалистического труда, а то и дважды. А он при жизни оставался опасным государственным преступником, и лишь какая-нибудь бабка, будучи в церкви, подаст записочку с его именем (пока он был жив – «О здравии», а после его смерти – «За упокой»). Или, если неграмотная, поставит в память его копеечную свечку и произнесёт про себя, как говорила при его жизни, когда он справедливо рассчитывал плату за её труд (а переплачивая грош, добавлял: «поставь свечку в церкви»): «И тебе зачтётся!»

Деруновы разоряли крестьян того села, где они действовали, Энгельгардт помогал крестьянам освободиться из кабалы, навязанной им властью, помещиками и кулаками.

Я вам не скажу за всю Смоленщину, вся Смоленщина очень велика (она была больше нынешней Смоленской области), но для её «Счастливого Уголка» за всю историю ни один деятель не сделал столько хорошего, сколько сделал Энгельгардт.

А мы толкуем о роли личности в истории. Оказывается, всё дело-то в том, чтобы была личность, не эгоистически настроенная, а роль для неё история обязательно подберёт!

Глава 11. Гимн русскому крестьянину

В среде помещиков и либеральной интеллигенции, воспитанной на западной культуре, всё шире распространялся взгляд на крестьян как на ленивое и невежественное «быдло», существа низшего рода. Концентрированное выражение это воззрение нашло в гневной реплике генерала из стихотворения Некрасова «Железная дорога»:

Не созидать – разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..

А в народническом движении преобладало «народопоклонство», превознесение «мужика» как стихийного социалиста. А. Н. Энгельгардт и тут не побоялся пойти против течения, причём против и того, и другого. Либералам он ответил показом ужаса крестьянской жизни (с точки зрения беспристрастного интеллигентного горожанина) и наставлением, как бы в прозаическом ключе развернув другую строфу того же стихотворения:

Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять…
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.

А «народопоклонникам» (хотя и сам был народником) показал реалистическую картину крестьянского быта, отметив его как положительные, так и отрицательные стороны.

Прежде всего, он выступил против представления о крестьянине будто бы лентяе, пьянице и недобросовестном работнике:

«..Жалуются, что наши работники ленивы, недобросовестны, дурно работают, не соблюдают условия, уходят с работы, забрав задатки. И в этом случае всё зависит от хозяина, от его отношений к рабочим… Конечно, есть и ленивые люди, есть и прилежные, но я совершенно убеждён, что ни с какими работниками нельзя сделать того, что можно сделать с нашими. Наш работник не может, как немец, равномерно работать ежедневно в течение года – он работает порывами. Это уже внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы, которые, вследствие климатических условий, должны быть произведены в очень короткий срок. Понятно, что там, где зима коротка или её вовсе нет… характер работ совершенно иной, чем у нас, где часто только то и возьмёшь, что урвёшь! Под влиянием этих различных условий сложился и характер нашего рабочего, который не может работать аккуратно, как немец; но при случае, когда требуется, он может сделать неимоверную работу – разумеется, если хозяин сумеет возбудить в нём необходимую для этого энергию. Люди, которые говорят, что наш работник ленив, обыкновенно не вникают в эту особенность характера нашего работника и, видя в нём вялость, неаккуратность к работе, мысленно сравнивая его с немцем, который в наших глазах всегда добросовестен и аккуратен… Я совершенно согласен, что таких работников, какими мы представляем себе немцев, между русскими найти очень трудно, но зато и между немцами трудно найти таких, которые исполнили бы то, что у нас способны исполнить при случае, например, в покос, все. В России легче найти 1000 человек солдат, способных в зной, без воды, со всевозможными лишениями, пройти хивинские степи, чем одного жандарма, способного так безукоризненно честно, как немец, надзирать за порученным ему преступником».

Действительно, немцы не все такие трудолюбивые и аккуратные, как мы их себе часто представляем. У них есть пословица: «Morgen, morgen, nur nicht heute, sagen alle Faulleute» («Завтра, завтра, только не сегодня – говорят все лентяи»). Особенно в 1970-е годы, до наступления на Западе неолиберальной революции в духе Тэтчер и Рейгана, и современного кризиса. Тогда немцы смогли свалить грязные и тяжёлые работы на турок, арабов и прочих гастарбайтеров. Сменявшие один другого канцлеры ФРГ призывали немцев вспомнить их добрые традиции трудолюбия и аккуратности, но они услышали от трудящихся о «праве на лень». Так что жизнь и по сей день подтверждает правоту Энгельгардта. А он продолжал:

«Опять-таки я не хочу идеализировать мужика. Конечно, если хозяин плох… то будут лениться и относиться к делу спустя рукава. Но в этом отношении я не нахожу, чтобы мужики были хуже, чем мы, образованные люди…