Дубровский 2.0. Перезагрузка

Брикс, натыкаясь на кухонную мебель, шарил по полкам, уронил банку с кофе, чертыхнулся и наконец нащупал фонарь. Узкий свет кинжалом прорезал темноту.

– Пойду спущусь на цокольный этаж, в электрогенераторную, посмотрю пробки.

Он ушел, а Сюзанна неподвижно сидела в полной темноте. Брикс отсутствовал недолго.

– Пробки на месте, видимо, линию ураган повредил, – озабоченно произнес он. – Завтра запустим генератор, сейчас устал, да и поздно уже. Пойдем, провожу тебя.

Они молча поднялись на второй этаж, где Брикс пожелал дочери спокойной ночи, потом спустился к себе.

В доме вновь стихло. Лишь ураган снаружи также пытался ворваться внутрь мокрым снегом и дождем, дыхнуть на людей холодом. Но его бесплодные попытки лишь создавали внутри ощущение уюта и покоя.

Через два часа на полу в гостиной появилось светлое пятно. Оно двигалось, описывая дугу, и уперлось в дверь кабинета. Это был луч маленького фонарика-карандаша. Луч на некоторое время застыл на месте, потом дверь открылась, и луч бесшумно вошел в кабинет.

* * *

Утро для обитателей усадьбы выдалось разное. Брикс встал рано и сходил подключить генератор, потом они с дочерью хлопотали на кухне. Шабашкин, Троекуров и Гастингс вышли в гостиную к завтраку, как и было заранее объявлено хозяином, в восемь часов. Особенно хорош был англичанин. С блеском выбритый, пахнущий дорогим парфюмом, в ослепительно белой рубашке и галстуке, он, казалось, и не ложился вовсе, а провел ночь за составлением своего туалета. Троекуров предстал помятым, лохматым, с красными глазами – сразу видно, что человек плохо спал или не спал вовсе. Шабашкин выглядел флегматично. По его виду было трудно догадаться, что у него на уме.

На завтрак были поданы хлеб, масло, джем, чай и кофе. Сюзанна также предложила компании яичницу. На это откликнулся один Гастингс, при этом пытаясь объяснить, чего он хочет. Сюзанна растолковала его слова по-своему и с удивлением уставилась на англичанина:

– Со свиньей? У нас нет свиней.

– С беконом, – вздохнул Шабашкин. – Чисто по-английски.

Сюзанна удалилась на кухню готовить Гастингсу яичницу с беконом.

Троекуров, налив себе чая, повернулся к Шабашкину:

– Как спалось?

Полковник усмехнулся:

– Что за политесы, вы ведь не об этом хотите знать?

– Вы правы. Я беспокоюсь о дочери, мне не нравится ее настроение, ее отношения с Дубровским-младшим.

– Что же вам не нравится в нем? Завидный жених, богатый наследник.

– Он все промотает. Маша будет с ним несчастна, она уже несчастна. Вы видели, как он с ней обращается?

– Видел.

– Вы мне вчера обещали, что все устроится и они расстанутся.

– Обещал. Но не торопитесь. Дождемся, когда проснется молодой человек, когда с ним поговорит папаша, когда они найдут общий язык. Все должно идти постепенно, одно за другим.

Но постепенно не получилось. Громко хлопнула дверь спальни, в которой ночевал хозяин дома. Все обернулись и увидели мрачного генерала в халате, который, не глядя на гостей, устремился в кабинет. В руках он держал какой-то листок.

Некоторое время в кабинете царила тишина, потом ее разорвал настоящий рев:

– Негодяй!

Вслед за этим из кабинета выскочил Дубровский-старший и ринулся в зимний сад. Гости поставили чашки на стол, с удивлением наблюдая за странными перемещениями генерала. Он меж тем скрылся в саду, и уже оттуда послышались крики:

– Вставай! Негодяй, мерзавец! Урою!

Гостей словно магнитом притянуло ко входу в зимний сад, и их глазам предстала довольно неприглядная картина. Дубровский-старший пытался поднять сына с дивана, на котором тот спал. Нецензурная брань сыпалась из уст генерала, словно он был на плацу:

– Ты что творишь, ворюга?!

Дубровский-младший, приподнявшись на диване, непонимающе уставился на отца:

– Ты о чем?

Этот вполне естественный вопрос привел генерала в еще большее бешенство:

– А-а, будешь прикидываться? Зашибу! Где спрятал?!

– Ты о чем? – повторил свой вопрос изумленный Владимир.

– Вы только посмотрите на него, – Дубровский-старший с деланным изумлением обернулся к гостям, словно призывая их в свидетели: – Украл, негодяй, украл! Вот! – он потряс бумагой, зажатой в руке. – Говори, где спрятал!

– Что я украл? Объясни в конце концов!

– Прикидываешься, хочешь объяснений? Изволь. Пойдем в гостиную. – Генерал кипел от негодования.

Все прошли к столу, и вот что выяснилось. Ночью пропала семейная реликвия – карманный пистолет начала XIX века, из которого, по преданию, предок Дубровских застрелил медведя в усадьбе Троекуровых. Этот факт стал широко известен благодаря повести Пушкина «Дубровский». В семье считали, что поэт был знаком с Владимиром, который служил в гвардии и рассказал историю с медведем Сергеичу, как звал Пушкина отец Владимира, Андрей Гаврилович, обедневший дворянин, сроду не выезжавший из Санкт-Петербурга. В Кистеневке жил его двоюродный брат, к нему и приехал Владимир на отдых. Разъяренного медведя он застрелил на ярмарке, когда тот сорвался с цепи и мог покалечить немало народа. В том числе и предводителя местного дворянства Кирилу Петровича Троекурова. Владимир спас ему жизнь.

Александр Сергеевич по-своему интерпретировал рассказ друга, добавил воображения и создал в итоге романтическую историю. Андрей Гаврилович Дубровский за то, что выставил его сына разбойником, прекратил отношения с поэтом и отказал ему от дома. Со временем истинные события, как это часто бывает, забылись и остался лишь миф о романтической любви, благородном разбойнике и пистолете.

Оружие хранилось в семье около двухсот лет и передавалось по наследству. В коллекции Дубровского-старшего пистолет был самым ценным экспонатом с историей, связанной с Пушкиным, более ценным, чем пара дуэльных пистолетов того же времени. За него предлагали бешеные деньги, но он не продавался. И вот пистолет исчез.

Открылась и причина гнева генерала, когда он бросил на стол листок бумаги, сложенной посередине, который оказался анонимным письмом.

– Подбросили в спальню. Читайте! – коротко бросил хозяин усадьбы и позвал Брикса: – Принеси мне выпить.

Брикс поспешил исполнить приказание, а гости сгрудились возле письма. Оно состояло всего из одного короткого предложения.

«Пистолет взял Владимир». Слова были вырезаны из какого-то печатного издания и наклеены на бумагу обычного формата А4.

– Не трогайте! – поспешил сказать Шабашкин. – Возможно, остались отпечатки пальцев.

– Вряд ли, аноним не сумасшедший, – возразил Троекуров.

– Дорогой ствол? – спросил Шабашкин генерала.

– Какой ствол! Это у тебя ствол, а это пистолет, произведение искусства, – пренебрежительно ответил Дубровский-старший. Он уже успел отпить виски из стакана и немного успокоился.

– Ты? – обратился он к сыну.