Чтоб знали! Избранное (сборник)

Мэри подробно рассказывает о любовных перипетиях своих подруг, Конни и Шелли. Их личная жизнь является главным предметом наших разговоров. Как в баснях: речь идёт о зверях, но все понимают, что смысл-то людской. Так и у нас: говорим о подругах, но обсуждаем-то, по сути, проблемы отношений между Мэри и мной. Баснописцы, бля.

Конни в течение десяти лет влюблена в своего бывшего преподавателя, который женат. Живёт он в доме неподалеку от Конни, и она навещает его ночью, когда жена спит в спальне, а он в кабинете ниже этажом якобы работает допоздна. Дома Конни и её любовника находятся по разные стороны парка, и летом они встречаются среди дерев. И кустов. Однажды жена пронюхала и погналась за ними с воздушным пистолетом в руке с явным намерением застрелить не то мужа, не то Конни, не то обоих. Но удалось вовремя подключить полицию, и всё обошлось бескровно.

Конни убедила себя, что Джон – идеальный для неё мужчина, так что она ни на кого больше смотреть не может. Однако в другом разговоре выяснилось, что недавно Конни переспала с рок-певцом в кожаных одеждах и длинных курчавых волосах, который оказался отвратительным любовником, о чём она мстительно написала ему в письме. Что, мол, он использовал её как орудие мастурбации, не заботясь о том, что испытывала она. (Орудие оказалось одухотворено, причём – желаниями.) Но, во всяком случае, у певца была эрекция, хотя и мимолётная, тогда как у идеального мужчины Джона она в течение последних лет вообще отсутствовала. Джон убеждал Конни, что у него не встаёт только на неё, а на других женщин – запросто. Конни, оставаясь в одиночестве, подозрительно рассматривала своё тело, чувствуя себя скверно от такой доверительности любовника. Каждую встречу с ней он начинал с сожалений, что они встретились, высказывал пожелание прервать их слишком затянувшуюся связь, которая ему не нужна. Тем не менее на вопрос Конни, думает ли он о ней, он отвечал, что постоянно о ней думает, и этим поддерживал в ней огонь надежды. Половая жизнь Конни сошла на нет, и даже мастурбировать ей стало безынтересно, поскольку требуется прикладывать слишком много усилий. Я с любопытством слушал эти истории, которые претерпевали двойное искажение: пока доходили от Конни до Мэри, а потом от Мэри до меня. А ведь ещё и восприятие самой Конни небось калечило произошедшие события до неузнаваемости. И думал я: а как же всё было и есть на самом деле? Но приходилось довольствоваться извечно испорченным телефоном, и я отмечал, что Конни по своей реакции – письмом плохому любовнику – сравнялась с Джоном: ей вовсе не надо было писать уничижающее письмо, а просто больше не встречаться с ним, коль он ей не по нраву. Но нет, ей хотелось унизить его или переложить на него вину за своё к нему безразличие. Так и Джон поступал с Конни – вместо того чтобы перестать встречаться с ней, так как она, по его словам, переданным словами Конни через слова Мэри, обретающими форму моих слов, превращала его в импотента, он продолжал встречаться с Конни, виня её в своей слабости.

Шелли, вторая подруга Мэри, легла под давно желанного мужчину, который, прежде чем ввести, благородно предупредил, что у него герпес. Та в горячке махнула на это рукой и предалась наслаждению, но опосля задумалась и стала прикидывать, встречаться ли с ним опять или похерить. Но ей удалось себя уговорить, что, подвергшись риску заражения один раз, ей уже терять нечего, и продолжала с ним предаваться грешку. Однажды среди ночи, когда Шелли находится у него в постели, раздаётся телефонный звонок. Любовник берёт трубку, и начинается бесконечный разговор с женщиной, которая явно имеет на него какие-то права и в которой любовник, очевидно, заинтересован. Когда Шелли спрашивает его, кто это, он грубо ей отвечает, чтоб заткнулась. После этого интерес Шелли к любовнику заметно ослабевает. Но не настолько, чтобы не продолжать искать с ним встреч.

Однако – ни слова о наших отношениях. Единственное, что я позволил себе сказать в качестве комментария к изложению любовных неудач у Мэриных подруг, это такую фразу: «Насколько идеальны наши отношения по сравнению с их». Мэри сдержанно подтвердила мою правоту, и тогда я, чтобы нейтрализовать своё заявление, которое могло показаться ей восторженным, добавил глубокомысленно: «Как всё относительно…» – и тем дал ей понять, что наши отношения, конечно, далеки от идеальных, что и есть безотносительная правда.

Я нежен с её телом, а Мэри принимает эту нежность на счёт своей личности. Да, личность, к сожалению, тоже приходится принимать в расчёт. Потому что общество вышколило женщину так, что не тело следует своим желаниям, а личность женщины распоряжается её телом. Мэри отдаётся не просто ради наслаждения, а с расчётом на будущее. Когда эти расчеты не оправдываются, наслаждение перестаёт иметь для неё смысл, ибо наслаждение для Мэри – это лишь средство для упорядочения своего будущего.

Мэри вышла замуж в пятнадцать лет под давлением близящейся к логическому завершению беременности. Мать же полностью пренебрегала матереющей дочерью. Она никогда не заходила к ней, хотя и жила в двух шагах от неё. Ни разу не позвонила, не поинтересовалась, как дела. А когда Мэри убежала с сыном от мужа и пришла к матери попросить крова, то мать, только вышедшая тогда в третий раз замуж, сказала, что не может её приютить. Через государственные организации Мэри получила вспомоществование на квартиру. Муж оставил ей только стиральную и сушильную машины. В день переезда на квартиру стиральную и сушильную машины выкрали из чулана, где они хранились. Тут Мэри осознала, что не сможет вырастить сына одна, и отдала его родителям мужа.

Было время, когда Мэри жила в одном городе со своей сестрой, которая была любимицей их матери. Мэри часто обнаруживала, что мать приехала навестить сестру, а ей даже не звонила. Мэри натыкалась на сестру и мать в магазине, с удивлением понимая, что мать не желает её видеть.

Как-то Мэри приехала к матери в День Благодарения на сбор всей семьи, и разговор повернулся так, что Мэри призналась, что бедствует, что у неё нет денег, что она две недели питается только кашей. Мать, которая в то время, по собственному признанию, имела достаточно денег, вынесла из кухни для Мэри две баночки джема, чтобы та их взяла домой для разнообразия меню. Никогда мать не поинтересовалась, как Мэри живёт, чем занимается, как её учёба. А когда Мэри пыталась начать говорить о себе, мать быстро переводила разговор на нейтральные темы. Сидевшую за праздничным столом с матерью и отчимом Мэри тошнило от рассуждений о том, какая вкусная еда, как она приготавливалась и каким образом был раздобыт рецепт. Бессмысленный разговор, за который мать держалась обеими руками. А когда дочь и мать случайно оказались рядом у телевизора, мать не выдержала близости дочери и закричала мужу, чтобы он скорей приходил телевизор смотреть.

Мэри легко признавалась себе и мне, что хотела бы, чтобы отчим умер и оставил её мать в покое, и тогда мать бы смогла сблизиться с дочкой. До недавнего времени отчим курил по три пачки в день, вставал по два раза в ночь, чтобы покурить, и кашлял так, что дребезжали оконные стёкла. Когда сын силой притащил его к врачу, то у него обнаружили рак лёгких. Курить отчим сразу бросил и перед смертью неожиданно помолодел. Мэри увидела его и испугалась, что он выживет.

Второй раз ей кончить легче, а мне – сложнее. И благодаря этой сложности я вывожу её на третий.

– Ты стремишься разрешить проблемы самым простым способом, а они для меня особенно сложны именно потому, что разрешаются слишком просто, – так мне объясняет Мэри свою смятённость.

И действительно: моя проблема – желание. Потому я стремлюсь Мэри выеть. Действительно, это просто. Когда у Мэри проблема – желание, то если она поебётся, чтобы желание удовлетворить, сие вырастет в ещё большую проблему, а вернее, проблемы размножит: Мэри может забеременеть, может влюбиться, ей может потребоваться выйти замуж за ёбаря, чтобы обеспечить жизнь, и т. д. Поэтому решать проблему желания с помощью его удовлетворения для Мэри нельзя – ибо эта простота опасна. Так что приходится сложно думать о противозачаточных средствах, о сдерживании эмоций, вызываемых наслаждением, об обработке любовника в мужа и т. д.

Я кончил быстро и, чтобы не остаться в долгу, опустился к её бёдрам и стал лизать её клитор. Я делал это привычно, автоматически, краем глаза наблюдая за её реакцией, чтобы корректировать свои движения. Мой язык действовал в заученном ритме, а я в то же время размышлял о завтрашних делах, о романе, который я писал, о славе, которая неминуемо придёт, о том, что завтра нужно не забыть сделать то-то и то-то. Так проститутка сосёт хуй клиенту. Или по аналогии – так сосёт хуй женщина, которая уже испытала оргазм. Громкий стон Мэри отвлёк меня от размышлений, и я заметил, что у меня опять встал хуй. Я поднялся, и Мэри, широко раздвинув ноги, приняла меня для сладкой добавки к своему оргазму.

– Всё возвращается, и тебя кто-то заставит испытать то, что когда-то другой испытывал от тебя, – предуведомила своё воспоминание Мэри.

У неё был хахаль, что жил в пяти часах езды. Он приезжал к ней, а она – к нему раз недели в две. Он был человеком, твёрдо знающим, что – хорошо, а что – плохо. Если Мэри делала что-либо, не соответствующее его понятиям, он учил её, как это следует делать правильно. Такое непоколебимое всезнание раздражало Мэри и выводило из себя. К тому же он считал, что им непременно следует жениться, и Мэри придумывала разные предлоги, чтобы до женитьбы не дошло. Раз они говорили по телефону, и он опять начал учить Мэри жить. Она бросила трубку и больше ему не звонила. Через две недели он вдруг объявляется у её порога, чтобы церемонно распрощаться навсегда. А она захлопнула перед ним дверь и пошла к любовнику, который ждал её в кровати. И вот теперь Мэри говорит, что очутилась в подобном положении: она готова к замужеству со мной, а я отговариваюсь разными предлогами. Я попытался смягчить аналогию, сказав, что наша ситуация принципиально отлична тем, что Мэри не хотела быть с этим мужиком и потому отказывалась от замужества, а я хочу быть с ней и лишь вследствие этого отказываюсь от женитьбы, которая сделала бы нас равнодушными друг к другу.

– Это для меня те же слова, только переставленные местами, – сказала Мэри.

И она была права. Главное для меня – это не жениться на такой!

Она встретилась где-то с Томом после нескольких лет разлуки. Он учился вместе с ней в колледже. Том предложил ей переехать в освобождающуюся квартиру в доме, где он жил и работал консьержем. Мэри почему-то ухватилась за это. Он звонил ей по два раза в день, и они бог весть о чём подолгу разговаривали. Том – фотограф. Я хочу сделать комбинацию из негативов Мэриного торса со шрамом от аппендицита. Шрам я обмазал вазелином, отрезал волосы с её лобка и приклеил их вокруг шрама, который стал выглядеть пиздой. А фото ануса я хотел наложить на пупок. Получилась бы фотография живота, на котором сбоку пизда, а в середине – анус. Назвать фотографию я хотел «Virgin Mary». Я сделал снимки ануса и шрама с наклеенными вокруг волосами. Несколько фотолабораторий отказались печатать порнографию, и я стал искать одинокого фотографа, который осмелился бы сделать наложение этих изображений одно на другое. Я упомянул Мэри возможность использования Тома. Мэри сказала, что не возражает. Более того, оказалось, что она ему уже рассказала о моей идее. Я спросил её, спала ли она с ним, потому что только любовница не постеснялась бы вдаваться в такие подробности и демонстрировать свой анус. Мэри сказала, что спала, но лишь один раз, когда они только познакомились. Так Мэри говорила про многих мужиков, которые были ей якобы неприятны. Женщина считает, что если она переспала с мужчиной только один раз, то это всё равно что они не спали ни разу и вообще почти незнакомы. Один раз не считается. Один раз простителен. По одному разу ебись хоть с тыщей самцов. Идеальное нравственное оправдание для любой проститутки: я с ним еблась только один раз.

А для мужчины самое важное переспать с бабой хотя бы один раз – все последующие разы принципиально уже не отличаются друг от друга.

– Ну, и каково было? – поинтересовался я.

– Так плохо, – сказала она, – что я больше с ним не захотела встречаться.

Она думает, что это прекрасное успокоение для моего самолюбия. И, между прочим, верно думает.

Мэри стала свидетельницей нового романа своего консьержа-друга. Он влюбился в красивую официантку-алкоголичку, с которой они вместе пьют и от которой он на следующий день после первой ебли стал требовать вечной верности. Та говорила в открытую, что у неё есть другой любовник. Том звонил своей зазнобе по нескольку раз в день (как давеча он названивал Мэри), выясняя, дома ли она, одна ли. Он вызнал телефон её любовника и названивает ему, пытаясь выяснить, дома ли он, когда возлюбленная у себя дома. То есть, если каждый у себя в доме, значит, они не вместе, что вносило облегчение в мятущуюся душу Тома.

Однажды Том звонит зазнобе и та объявляет, что любовник у неё. Тогда Том звонит любовнику, и тот дома. Тогда Том пытается уличить во лжи зазнобу, укоряя её в том, что она пользуется столь низкими методами, чтобы вызывать у него ревность. Но оказывается, что она вовсе не лгала и у неё действительно был любовник, но не тот, о котором знал Том. Так что возлюбленная оказалась честной.

В ресторане мы заказали один и тот же десерт. Мне и Мэри принесли по тарелочке, на каждой из которых лежало по ломтику шоколадного торта.

– Хочешь мой попробовать? – предложила мне она.

Чтобы продлить наслаждение, мы ведём разговор в сидячем совокуплении. Любая тема в такой позе становится чрезвычайно значительной. Даже о погоде.

Я уехал в командировку и оттуда послал ей цветы в расчёте, что они помогут ей удержаться от ебли, если появится соблазн.

Мэри вставила глазные линзы, чтобы не носить очки, которые, кстати, ей очень шли. В виде шутки Мэри брызнула мне в лицо жидкостью для промывания линз. Такого рода инфантильное проявление внимания лишь подтвердило во мне уверенность, что она – совершенно чужой мне человек. Мне нужна женская нежность, а не куриные ужимки.

Долгие дни в Мэриной квартире вещи стоят нетронутыми на одних и тех же местах. Бутылка на краю стола, которую можно легко задеть, проходя мимо. Шмотка, лежащая посреди комнаты. Почтовый ящик, переполненный поступающей почтой и не освобождаемый под предлогом, что там нет ничего интересного, одна реклама.

Перед свиданием с Мэри я срывал для неё букет сирени в своём саду. В то же время я назначал на следующий вечер свидание с Джули, прижимая к уху плечом трубку радиотелефона. О, как это было сладостно! Только так и должно быть – не любовница, а череда любовниц.

Я сказал Мэри так: «С тем, кто подобен тебе, ты счастлива не будешь, а тот, кто отличен от тебя, желанный тебе, тому будет невозможно быть счастливым с тобой».

После того, как я выеб Мэри в жопу, она читала мне вслух «Маленького принца». В этих двух последовательных событиях, однако, нет никакой связи, а следовательно, никакого противоречия. Впрочем, пока она читала, я думал, что хорошо бы и его выебать в жопу, чтобы по планетам не шастал, а то – умный слишком. Так что связь всё-таки была. Да, мир хитрее, чем мы думаем.

Мэри как-то всплакнула в моём присутствии. Я за это ухватился и хотел застолбить свою территорию:

– Может быть, твои слёзы – результат твоего доверия мне, и ты можешь наконец раскрепоститься со мной.

– Ну, что ж, если ты хочешь, давай так считать. И пожмём друг другу руки, – поставила меня на место Мэри.

Ей всё хочется поехать со мной на пикник, а мне этого вовсе не хочется. Ну что с ней делать на природе? Разговоры будут неизбежно упираться в секс, затем последует вывод, что меня ничего, кроме секса, не интересует, а затем – логично, что наши отношения обречены на скорый конец. На пикнике ебаться не получится из-за народа вокруг, так что к чему нарываться на ненужные разговоры? Но в конце концов я соглашаюсь. А Мэри сразу же теряет интерес к пикнику и уже больше не заговаривает о нём, и мне приходится для того, чтобы подтвердить серьёзность своего согласия, напомнить ей о пикнике. Но Мэри уже совершенно к нему равнодушна и его не хочет.

Я уверен, согласись я на ней жениться, как она тотчас перестала бы этого хотеть. Ей просто необходимо, чтобы я ей уступил, а до тех пор, пока не уступаю, я представляю для неё интерес.

Я, заранее продумав, говорю, что ревную её не к мужикам, с которыми она, может быть, ебётся, а к Сэмми, её давнему хахалю, с которым она поныне в глубокой дружбе и рассчитывает на него в трудных обстоятельствах. Я, конечно, вовсе не ревную к Сэмми, а хочу лишь перевести разговор из области секса, который представляется для Мэри неустойчивым фундаментом для серьёзных отношений, в область дружбы, что, как она говорит, более важно. И это действует: она удивлена, польщена и умилена, что я ревную к Сэмми, с которым у неё давно уже не ебля, а дружба. Это для неё неожиданный поворот, вызывающий прилив чувств ко мне. Вовсе не дружеских, а сексуальных. Как полезно бывает планировать разговор!

После обоюдного оргазма она спрашивает меня:

– А с тобой бывает, чтобы после оргазма хотелось, чтобы твой партнёр исчез и больше не мешался?

У меня достаточно самоуверенности, чтобы не обидеться на это, и я отвечаю:

– Конечно же, и меня это ощущение охватывает сплошь и рядом.

Сказал и спохватываюсь, а хватит ли самоуверенности у неё, чтобы не обидеться на моё ответное признание?

И я вижу, что у неё поджались и задрожали в обиде губы.

Чтобы много не курить, Мэри покупала в магазине пачку сигарет, брала три, а остальные выбрасывала, чтобы не держать в доме соблазн. Поштучно сигареты в магазине, к сожалению, не продавали. Получалось накладно. Тогда она договорилась с курящим соседом, что она будет покупать у него по одной сигарете. Интересно, как она с ним расплачивается?

Мэри жалуется, что всегда просыпается среди ночи и прислушивается к каждому шороху. Ей кажется, что кто-то к ней пробирается. Когда я остаюсь на ночь, она спит крепко, не просыпаясь. Из этого следует ясный вывод, что если я буду спать с ней постоянно, то она будет спать, не просыпаясь и не мучаясь страхом. Хотя это вслух никогда не произносилось, но явно подразумевалось, и ответственность за её плохое спаньё ложилась на меня. Получалось, что в моих руках исправить не только её сон, но и жизнь.

Всякий, кто обещал на ней жениться или хотя бы съехаться для совместного житья, вызывал у неё прилив нежности и готовность к любви. Её главная претензия ко мне, что мы за всё время никогда не планировали совместное будущее. Ей нужен любовник не столько для ебли, сколько для надежды.

– Мы ничего не планируем, – переживает она. Планирования следующей встречи уже недостаточно, планирование совместной поездки на курорт – уже не то. Она хочет планировать детей. Она хочет планировать дом. Она хочет планировать в нём обстановку. Конечно, за мой счёт. Она же расплачивается за всё пиздой, сракой и ртом.