Чтоб знали! Избранное (сборник)

В процессе страсти я шепнул ей: «Ты – моя лучшая любовница (lover)!» Она не расслышала и переспросила: «Любовь или любовница?» (Love or lover?) Я смекнул и сказал «любовь», ибо если бы я сказал «любовница», она бы в конце концов разозлилась, что она для меня представляет только сексуальный интерес. А «лучшая любовь» звучит возвышенно и многообещающе.

Она всегда держала входную дверь приоткрытой и окна тоже. Зимой, чтобы было прохладно в жарко отапливаемой квартире. А летом – с точки зрения безопасности: она считала себя более уязвимой с захлопнутой дверью и закрытыми окнами, ибо тогда у неё не будет возможности выбежать и закричать.

Все лифчики у неё с застёжкой спереди. И ей легче, и раздевающему её мужчине, так как лифчик легко сбрасывается назад. А когда застёжка сзади, то, во-первых, надо расстёгивать его на ощупь, во-вторых, будучи расстегнутым, он висит на плечах и мешается спереди между телами, и его нужно стягивать с плеч, выхватывать и проносить мимо лиц, чтобы отбросить в сторону.

Мэри всё бросает на пол, когда приходит домой: пальто, сумочку, деньги, ключи.

Её старый велосипед привязан к изгороди у её дома. Так он будет стоять под дождём и сгниёт, и у неё не окажется времени его продать или хотя бы подарить.

Мэри ненавидит свои дни рождения. Она позвонила мне накануне и сказала, что пора наши отношения кончать. Я подумал, что нет худа без добра: сэкономлю деньги на подарке. А потом решил, что подарю ей что-нибудь всё равно. Пусть знает.

В ней существует генетический инстинкт создания семьи, но никаких навыков или таланта в этом важнейшем для женщины деле у неё не имеется. Таким образом, возникает неразрешимый конфликт. И так у большинства женщин. И мужчин.

– Это было после аборта или до? – спрашиваю я об её выкидыше.

– После второго, перед третьим, – уточняет Мэри.

Она не ждала, пока сын отделится от толпы выходящих из самолёта, а сама бросилась к нему навстречу, нежно обняла и поцеловала его. Я никогда не видел её такой нежной. Ничего удивительного. Я никогда раньше не видел её с сыном.

Я заговорил с художником в галерее. Мэри сразу восприняла это как пренебрежение к себе. Лицо обозлилось, стала ходить в стороне от меня. Потом подошла: «Это ещё раз подтверждает, насколько мы разные люди». Осмелилась сказать, что она со мной несчастна. Я не выдержал и пояснил ей причину – раз любовникам недостаточно для счастья быть друг с другом, а начинаются требования других вещей… то, значит, чувства истощились и пора расставаться. Я отвёз Мэри домой.

Мне нельзя оставаться наедине с телефоном. Не удержусь и позвоню Мэри. Посему остаюсь наедине то с одной, то с другой.

Мэри хочет заправлять нашими отношениями и контролировать их, как это у неё происходило с другими любовниками. Но единственно, где я позволяю ей творчество – это в постели: пожалуйста, придумывай новые позы.

Очередное прощание с ощущением, что навсегда. Мы молча вышли на улицу, и Мэри направилась по ней пешком, а я сел в машину и поехал. Она ушла, а я уехал, не попрощавшись.

Мэри радостно прижимается ко мне. У неё хорошее настроение. Она рассказывает, как она призналась сегодня начальнику, что ей смертельно скучно, а тот сделал большие глаза и удивился, поскольку ему неизвестно слово «скучно»: у него семья, работа, церковь. Мэри явно ждёт от меня поддержки, что я поддакну и скажу: «Ну и мудак же твой начальник!» Но я говорю с дурацким самодовольством: «Ты знаешь, я бы не стал читать тебе нотацию, как он, но признаюсь, что и мне это слово чуждо». И тут на Мэри сразу находит грозовая туча, губы начинают дрожать – знак сдерживаемых слёз. Она начинает издалека, что вот она читает роман английского писателя и чувствует, насколько мировосприятие у него отличается от её. И что я тоже европеец, и что моя реакция на то, что она рассказала, совершенно не такая, какая была бы у американца. «А какая была бы у американца?» – спросил я. Она не может сказать, и слеза вытекает из её глаза. Я вижу, что мы оказались в области, где аргументы бессильны, и я начинаю ласково с ней говорить, уводя разговор в другую сторону. К счастью, минут через десять она действительно отходит от своего бреда и опять улыбается и целует меня.

Разговор так или иначе заходит о семье. Мэри говорит, что, мол, как хорошо жить большой семьёй. Но дело-то в том, что надо сначала создать семью, то бишь жениться, потом расплодиться и пройти через ад взращивания детей в бедности. Потом превратиться в дедушку и бабушку и тогда оказаться в многочисленных потомках и родственниках, и якобы это ощущение посреди расплодившегося семени должно с лихвой компенсировать ад сожительства. Мною высказанное, естественно, не находит сочувствия у Мэри. Помню, моя бывшая жена пыталась противопоставлять чужие семьи нашей. И я думал, какая, к хую, у нас семья – ты да я. Тоже мне семья! Сегодня вместе, завтра врозь. Только дети перевязывают родителей по рукам и ногам, и эти путы начинают по праву именоваться семьёй.

Спрашивает, почему я не заезжаю к ней просто так, вдруг, а только в специально оговорённое время специально оговорённых дней. А когда я приехал раз без предупреждения и, поднимаясь по лестнице, столкнулся с ней, она удивлённо воскликнула: «А что ты здесь делаешь?» Это вместо восторженного бросания на шею. Мэри просит того, чего подсознательно совершенно не хочет, и тем самым толкает меня на поступки, которые будут способствовать невыносимости наших отношений, а следовательно, разрыву, на что у неё самой не хватает сил. Главное – не следовать её желаниям, а делать то, что хочу я. И так всегда.

Она меня благодарит за оплаченный мною обед в ресторане, только когда у неё хорошее настроение. В плохом настроении, она, пожалуй, злобно торжествует, что вынудила меня хотя бы на эти расходы, коль ей не удаётся вынудить меня на свадебные.

Деньги у неё не держатся. Они валяются скомканными в сумочке, и всегда оказывалось, что долларов 20 или 50 пропало неизвестно куда. Счёта в банке она не имела, поскольку не могла вести учёт тратам так, чтобы не забираться в отрицательные числа. Наличие пустого чека провоцировало её заполнить его, и сам чек казался ей олицетворением денег, которых на счёте, конечно, не было. Не имея достаточно денег на еду, она купила понравившийся диван за 1600 долларов, за который ей нужно будет расплачиваться полтора года.

Мэри решила сделать список того, что ей портит настроение и чего ей не хватает в жизни. И пришла к выводу, что всё сводится к деньгам, недостаток которых ограничивает её передвижение, покупки и т. д. Великое женское открытие перед прыжком в осознанную проституцию.

Мэри сказала, что решила обратиться к своему бывшему любовнику, ныне другу, Сэмми, чтобы он стал гарантом на заём для покупки машины. Я промолчал, ибо не хотел надевать с ней одну узду. А она небось ждала, что я с ней впрягусь.

Мы смотрели видео Тома Уэйтса, которое я не мог достать долгое время, потому что один индиец, владелец видеомагазина, в течение месяца водил меня за нос, говоря, что у него это видео есть, но на руках у клиента. Потом один из его помощников шепнул мне, что этого видео в магазине нет, а индиец пытается его заказать, но всё время забывает. Я позвонил в несколько других магазинов, и в одном Уэйте был. Я поехал и взял. Так вот сидели мы на диване и смотрели фильм. У Мэри начали катиться слёзы. Я хотел было принести ей коробку клинекса, но передумал, потому как это было бы мелкой заботой по сравнению с той, которой она требовала от меня. Когда фильм кончился, я сказал, что вот мечта наша исполнилась. «Какая?» – не поняла Мэри. Я говорю: «Фильм достали, что так давно хотели посмотреть». Она горько-иронически улыбнулась: «Это твоя мечта исполнилась».

Мэри пыталась разорвать наши отношения трижды, и каждый раз эти попытки приходились на субботу, поскольку в пятницу мы активно ебёмся после недельного перерыва, а в субботу похоть уже ослаблена, и в голову Мэри начинают лезть мысли о практическом.

Разговор Мэри по телефону с сестрой, с которой они не виделись и не говорили более года, состоял из подробного пересказа какого-то телевизионного шоу.

Вчера я переспал с новой бабой, и мгновенно Мэри отдаляется от меня и становится в мыслях чужой. И мне сразу кажется, что и она в этот день переспала с кем-то и тоже отдалилась от меня сердцем и, более того, не захочет больше со мной ебаться. А ведь лишь это волнует меня по большому-то счёту. И вот я звоню ей с усиленно бьющимся сердцем, в страхе, что потеряю такую пизду. Но она отвечает согласием как ни в чём не бывало.

Один из её любовников хотел продолжать им оставаться, несмотря на то, что Мэри решила с ним больше не совокупляться, а держать за друга. Но когда они по-дружески встречались, он так напивался в ресторане, что позволить ему возвращаться домой на машине пьяным Мэри не могла, а потому она оставляла его ночевать у себя. Было это якобы до моего пришествия. Ни верить, ни проверять не буду.

Купила-таки наконец машину, но не поехала сразу навестить сына, который должен был скоро уехать на каникулы, а отправилась повидать друзей чёрт знает куда. Вот какова мать! Таковой и женой будет. А ещё туда же лезть смеет.

Конец встречам наступает не потому, что у нас охладела ебля, – вовсе нет. Так как мы не живём вместе, то она достаточно остра. Конец наступает потому, что у нас исчерпались темы для разговоров: всё, что могли рассказать о своём прошлом, мы уже рассказали. Всё обговорили о сексе. Оставшееся не трогаем, из опасения травмировать друг друга. Будущего у нас нет, по её выражению. О настоящем мы говорим мало, ибо в нём мало что происходит. Посему мы оказываемся в молчании, и наступает скука, за исключением того времени, когда мы ебёмся. Это тревожит Мэри. Разбегаться сразу после оргазма для неё оскорбительно. Поэтому после оргазма наступает неудобство от молчания, которого раньше не бывало. Молчание настойчиво указывает на то, что говорить не о чем, а встречаться только для ебли она не хочет. То есть разлука наступает из-за молчания. Чтобы его избежать, я начинаю говорить обо всём, что произошло в мире со дня нашей последней встречи. Этим начинает заниматься и она. Но речь неминуемо сводится к сексу. И всё чаще на Мэри находит настроение, при котором сексуальная тематика ввергает ее в безысходную тоску. «Неужели весь мир состоит только из ебли!?» – взывает она в отчаянии.

Чтобы её успокоить, я лгу, что не весь.

Она встречает меня босиком, с грязными ступнями от хождения по грязному полу. Но вместе с тем она обожает, чтобы я ей делал массаж ступней и пальцев ног.

В Америке на женщин по-мужски реагируют только негры. Ну, прямо-таки – советские грузины. А коль белый, то – рохля. Чуть Мэри обгонит на велосипеде какого-нибудь мужика, катаясь вокруг озера, как он во что бы то ни стало обгоняет её и устремляется победно вперёд. И нет чтобы попытаться познакомиться – ни за что: лишь доказывает своё мужское превосходство. Но она как-то стала преследовать перегнавшего её, зная, что ему не выдержать долго высокой скорости, на которой она регулярно тренируется. И действительно, минут через пять он дал ей себя обогнать и остался позади, больше не пытаясь обгонять и тем более знакомиться, несмотря на то что Мэри сбавила скорость и позволила ему снова к ней приблизиться.

Нечто подобное я замечаю и у женщин за рулём автомобиля: они никогда не пропустят мужчину в узком месте, никогда не уступят ему дорогу, а будут переть на умышленно высокой скорости, не сбавляя даже тогда, когда это нужно, если видят тебя рядом. Оказавшись у руля, женщины получили силу и скорость от машины, которые приравняли женщину по мощи передвижения к мужчине, а часто ставят и выше его. Вот женщинам и кажется, что они сами такие сильные и независимые, и хотят утереть мужчине нос. Но утереть пизду им всё равно не удаётся без помощи мужчины. И за это они тоже мстят, прошмыгивая перед тобой на машине.

Шелли консультирует Мэри по венерическим заболеваниям. Первый мужчина, с которым Шелли переспала, заразил её мандавошками. Она не знала, что это такое, а когда неожиданно обнаружила, то сказала вслух перед родителями: «Ой, у меня в трусики букашки залезли». Родители сделали вид, будто ничего сказано не было. Она пошла потом к врачу, узнала, в чём дело, и вылечилась. Но родители так и не откликнулись на этот возглас. Это из области отношений родителей и детей.

Мэри не могла прожить больше полугода в одной квартире и переезжала в новую. Новая квартира поначалу казалась ей раем, всем, о чём она мечтала. Через месяц она Мэри надоедала, а ещё через два ей уже было там противно, и она начинала подыскивать новую. Каждый месяц она меняла в квартире расположение своей немногочисленной мебели. Кочевница, которая тщетно мечтает об оседлой жизни.

За всё наше время вместе она научилась только одной форме заботы обо мне: покупать минеральную воду или соки, чтобы мне было что выпить сразу после пробуждения у неё в субботу, ибо я люблю попить чего-либо сразу как проснусь.

Хорошо, что она потребовала разговора по душам после ебли, а не до. Я сказал, что не хочу разговаривать, и ушёл. А если бы до – пришлось бы умасливать разговором, чтобы дала.

Я сказал ей, что в день её рождения пришёл на место нашего знакомства, сел туда же, где мы сидели, и вспоминал о ней. Мэри умилилась, была тронута, согласилась на встречу. А на самом деле я никуда в тот день не ходил, а ёб другую бабу.

Первое сексуальное впечатление детства: озлобясь за что-то, отец бросал в Мэри порнографические журналы, которые в доме лежали стопками. Мэри тайно брала их в туалет и рассматривала. В журналах были изображены не совокупления, а только женщины с раздвинутыми ногами. Первое возбуждение Мэри испытала от вида женских половых органов. Потому ей всё время и хотелось, чтобы её любовник совокуплялся с другой женщиной, а она бы смотрела. Но ревность и боязнь потерять мужчину были настолько сильны, что подавляли её фантазии.

Её мать в четвёртый раз замужем. Мэри настаивает, что мать не спит со своим нынешним мужем, что у них платонические отношения. Живёт она с ним только потому, что у того есть дом, а мать бедна и жаждет иметь собственный дом. Когда у этого «полумужа» обнаруживают рак лёгкого и кладут в больницу, мать решает от него уйти. Мэри приезжает на одолженном грузовике и помогает матери разом вывезти всю мебель. Оставляют только стул посреди гостиной. Когда муж приходит из больницы, чтобы умереть дома, – нет ни жены, ни мебели, лишь записка о решении развестись. Наглядный пример «беззаветной преданности». Представляю, как недалеко укатилась Мэри от своей матери.

С полными губами злая морда, но зверски красивая.

Раз в несколько месяцев у Мэри распухала щека от больного зуба. К врачу она не шла, так как у неё не было денег, и несколько дней она ходила обезображенная и принимала аспирин. Потом опухоль спадала.

Её отец получил ранение головы в результате какого-то несчастного случая и с той поры разительно изменился. Однажды он взял Мэри и её сестёр на Рождество к бабушке, что жила в сотне миль от них. Бабушка подарила отцу большую коробку печенья, которое должно было утешать его в одинокие вечера на ферме. Ночью перед отъездом дочки добрались до коробки с печеньями и съели все до одного. Когда отец обнаружил пустую коробку, он разозлился не на шутку. Настало время возвращения домой. Девочки и отец сели в машину – путь длился около двух часов. Отец надел на себя шубу, и девочки удивились, зачем она ему в тёплой машине. Только они отъехали, как отец включил кондиционер, и зимний воздух, ещё более подмораживаемый кондиционером, хлынул в машину. Девочки стали шуметь и возмущаться, тогда отец включил радио на полную мощь и заглушил их крики. Так, оглушённые и замёрзшие, девочки терпели наказание, пока не доехали.

Когда Джули познакомилась в парке со своим будущим мужем, она, в восторге от знакомства, пришла с ним к стоянке, где была его машина, которую она ещё не видала. «Только бы не та, красная», – подумала она. Но будущий муж привёл её именно к ней. В медовый месяц муж проявлял мало интереса к телу жены, тогда как она горела, желала, томилась ненасытностью.

У Джули два сына: трёх и четырёх лет. Я спрашиваю старшего:

– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

– Кровью.

– Кровью??? – переспросил я.

– Да.

– Почему?

– Потому что это – жизнь.