Чтоб знали! Избранное (сборник)

Желание же оргазма – абсолютно. Одним из доказательств его абсолютности является мастурбация в течение всей жизни.

Это желание не зависит от объекта, оно субъективно. Внешний мир с его потенциальными сексуальными партнёрами может провоцировать желание оргазма, но оно, даже будучи в полной изоляции от внешнего мира, существует само по себе, хотя бы в форме ночных поллюций.

Разделённая радость – больше, как говорит пословица. Разделённый оргазм острее и сильнее. Таким образом, оргазм размножается (увеличивается) делением (разделением). Продолжая, можно сказать, что чем с большим числом людей делишь оргазм, тем он сильнее, больше, острее. Но есть особи, для которых это вовсе не так: например, де Сад, говоря от имени Дольмансе, утверждал, что партнёр не должен испытывать наслаждение, которое отвлекает его от услаждения де Сада. Таким образом, холодная, но умелая проститутка была бы для него идеалом. А точнее – проститут.

Опять-таки проститутка оказывается идеальной партнёршей даже для такого сорта мужчин.

Оргазм для мужчины демократичен: он уравнивает всех женщин – после него на какой-то момент любая становится одинаково безразлична. Тогда как возбуждение делит женщин на множество категорий. Но если дать желанию расти, то оно доходит до таких размеров, когда все женщины уравниваются опять, ибо для его спешного удовлетворения становится годной любая.

После совместного оргазма только кажется, что женщина – твоя, как собственность, что это тело должно быть послушно теперь, впредь и навсегда, пока ты этого хочешь. Но, увы, получается не так. Оно встаёт, напяливает на себя ткань, хочет исчезать, делать нечто, что тебе неизвестно, и выходит из повиновения желанию. Тут-то и возникает протест и разочарование. «Как же? Это моё!» – хочется вскричать и усадить тело на постель, с которой оно только что поднялось. Или хочется сбросить тело с постели и повелеть: «Исчезни!» Но оно только что село на кровать и собирается лечь. Таким образом, в большинстве случаев тело любовницы ведёт себя не так, как тебе желается. И только обоюдная похоть делает любовников унисонными в своей сплочённости.

Идеализм мужчины состоит в желании совокупиться с как можно большим числом женщин, одной за другой, а когда такая возможность предоставляется, он выдыхается на первой или на второй. Идеализм женщины заключается в верности одному любимому мужчине и неспособности испытывать наслаждение с посторонним. Но когда предоставляется случай, она обнаруживает, что легко и с превеликим удовольствием может совокупляться со многими мужчинами, стоящими в очереди один за другим.

Свобода может определяться двумя противоположными способами. С одной стороны, свободой можно назвать предоставленную возможность удовлетворять любое своё желание. А с другой стороны, свободу определяют как независимость от желаний, то есть отсутствие желаний. Оргазм снимает противоречие между этими двумя подходами, становясь водоразделом между ними, ибо до оргазма справедливо первое определение, а сразу после оргазма – второе.

Жизнь, цель которой – многократное достижение оргазма, более насыщена эмоционально, нежели физически. Поскольку эмоции возникают от перепадов чувств: желание – безразличие; безразличие – желание. Физически же насыщена жизнь у спортсменов.

Желание и не подозревает об оргазме, единственное его стремление – это усиливаться и длиться вечно. Приходит оргазм и разрубает узел, убивая желание. Не будь он таким прекрасным, желание и не подпустило бы его к себе. Но оргазм чарует своей силой и красотой, а потом убивает. Впрочем, желание знает, что лишить его жизни навсегда – невозможно.

Желание – это ворота для оргазма.

Убийство наказуемо даже по отношению к желаниям: человек, убив оргазмом желание, терпит наказание безразличия.

Желание придаёт особый смысл половым органам. Без желания они уравниваются с прочей плотью.

Казалось бы, будь дело только в оргазме, наличие одной женщины должно бы до конца удовлетворить все сексуальные потребности. Но возникает жажда смены партнёра, происходят измены, влечения, прелюбодеяния и прочее, доказывающие, что дело не в оргазме, а в подступах к оргазму, а точнее – в силе желания. Сила же определяется новизной. Оргазм с женщиной «обесчещивает» её потому, что снимает с неё новизну и при многократном повторении сводит на нет её сексуальную привлекательность. Желание освежается лишь новизной, которая составляет основу полового влечения для мужчины. Нравственность легализирует мечту об идеальной женщине и тем даёт формальное право на перебирание и отвергание множества женщин во имя якобы поиска идеала. В какой-то момент мужчина уговаривает себя, что идеал достигнут, но через некоторое время неизбежно обнаруживает, что пресытился идеалом в той же мере, как некогда он пресыщался «неидеалом». И тогда открывается истинная суть полового влечения, которая вовсе не оргазм, а погоня за желанием, вызываемым новизной.

У женщины тяга к новизне преодолевается тягой к надёжности. Впрочем, подобное происходит и у мужчины, что и делает его женственным.

Оргазм алогичен, и потому его окрестности тоже полны парадоксов: женщине, чтобы достигнуть оргазма, нужно напрягаться, но напрягаться она захочет, если прежде с мужчиной расслабится.

При отсутствии притока новизны оргазм притупляется, вернее, сужается до точки. Новизна же делает его окрестности не менее важными, чем он сам. Они обширны с женщиной, которую жаждешь, и они сводятся в точку самого оргазма с женщиной, которая чужда и непривлекательна.

Таким образом, разнообразие совокуплений состоит в разнообразии подступов к оргазму.

У женщин разнообразие этих путей находят даже в пределах её самой: говорят об оргазме клиторальном и вагинальном, иногда – об анальном. А также о недавно отысканном G-spot.

Женщина чувствует необходимость новизны для мужчины, интуитивно знает, что вызвать у него желание может только разнообразие, но так как новизна каждой женщины исчерпывается ею самой, то она пытается имитировать новизну с помощью разнообразия своего внешнего вида: одежды, причёски, косметики. Идея моды и является попыткой имитации обновления. Причём это не только имитация, но и профанация новизны, поскольку истинная новизна тела подменяется фальшивой новизной покровов тела.

Есть женщины, у которых при оргазме лицо искажается гримасой до неузнаваемости. Есть женщины, у которых лицо становится красивым и одухотворённым. Так что есть красавицы, которые во время оргазма становятся уродливыми, и есть непривлекательные женщины, которые во время оргазма становятся красивыми. Наслаждение уродует одних и украшает других. С точки зрения эстетической, не все созданы для наслаждения. Впрочем, оргазм облагораживает даже гримасу.

Женщина, которую страстно хочешь, представляется красивой. Женщина красива либо своей юностью, либо косметикой, либо новизной. Красота подобна любви – она остаётся после удовлетворения похоти. Похоть может рядиться в любовь, но бесследно исчезает после оргазма. Таким образом, оргазм – это универсальный экзамен истинности красоты и любви: если они не исчезают после окончания наслаждения, значит, они истинные. Как это ни забавно, косметика тоже подпадает под это определение, поскольку если она не размазывается, не слизывается во время суматохи соития, то женщина и после оргазма может оставаться красивой.

Оргазм – это граница между удовлетворённостью и неудовлетворённостью, причём граница эта настолько узка, что превращается в лезвие бритвы, которое каждый раз «режет» тебя при её преодолении. Режет в том смысле, что проникает до крови, до самой глубины чувств.

«После» переходит в «до» постепенно и незаметно в процессе зарождения нового желания, тогда как «до» переходит в «после» скачком, через вспышку оргазма, и посему, хотя сам скачок является наслаждением, но приземление в «после» и осознание его является удручающим. Осознанию «после» и примирению с ним следует учиться и воспринимать его только как предтечу «до». Круговорот этот особенно нагляден и ощутим при проведении целого дня с новой любовницей, когда желания свежи и сильны и оргазмы следуют один за другим, с каждым разом позволяя тебе осознать происходящие круговороты всё глубже и глубже.

У мужчины оргазмы с одной женщиной ведут к желанию другой женщины. У женщины оргазмы с одним мужчиной ведут к беременности или к желанию забеременеть от этого мужчины.

Мужчина после оргазма обретает свободу от желания, а значит, и свободу от женщины. У женщины после оргазма появляется желание гнездиться. Общество помогает ей в этом, накидывая на мужчину моральные и экономические узы, чтобы он обеспечивал пропитание женщине и её (тут как тут!) ребёнку. Таким образом, оргазм мужчину освобождает, а женщину – порабощает.

Чем сильнее желание, тем меньше ухищрений требуется от объекта желания, чтобы вызвать трепет партнера. От одного взгляда на новенькую возникает такой трепет, который через год регулярной ебли с одной и той же возникает с ней только перед самым оргазмом.

Вот собираюсь к любовнице, и голова полна фантазий о том, что и как с ней проделать. Но хорошо уже знаю, что после первого оргазма фантазии исчезнут, и поэтому заранее планирую темы сексуального разговора на сразу после оргазма. Так, обязательно, наперекор равнодушию, говорить о возможной совместной оргии, о её подруге, которую моя любовница хотела к нам присоединить. Разговоры эти, поначалу чуждые прибитому оргазмом желанию, начинают его оживлять, пробуждать, и планирование новых приключений с любовницей доводит нас до нового оргазма. Поэтому я тщательно заготавливаю темы для разговоров, чтобы их оказалось достаточно на несколько оргазмов. Но сделать эту заготовку необходимо до первого оргазма, пока наиболее сильна жажда фантазировать.

Если после оргазма мужчины женщина требует ещё, то он попадает в положение импотента. Если женщина после истощивших её оргазмов продолжает обрабатываться ненасытным любовником, то она оказывается в положении насилуемой. Испытанный оргазм делает мужчину импотентом, а женщину – фригидной.

Старость, по-видимому, подобна жизни после оргазма, но с уже вяло возрождающимся желанием. В этом смысле супружество тоже подобно старости, ибо оно – это быт между оргазмами, промежутки между которыми становятся всё больше и больше. Супружество готовит нас к старости и плавно в неё погружает. Измены в браке – это вспышки молодости.

Говорят, у женщин сила и характер оргазма может меняться от раза к разу. (Небольшой такой оргазмёнок. Или – вот это оргазмище!) Для мужчин, как правило, оргазм остаётся одинаковым. Потому мужская фантазия обращается на разнообразие подступов к оргазму. Каждый вырабатывает свой церемониал и всячески его изощряет. Кому представляется прекрасным подступ к оргазму на лепестках роз, а кому – в луже крови. Кому – нежнейшие ласки с помощью пёрышек, а кому – истязания. Проголодавшиеся же – весьма непритязательны и вполне удовлетворяются ускоренными телодвижениями, срезающими все углы на пути к оргазму.

Излишнее растягивание возбуждения, которое поначалу рассматривается как наслаждение, может превратиться в истязание, если оно не увенчивается оргазмом. Это справедливо особенно для женщин. Впрочем, Тантра утверждает, что это истязание оборачивается ещё большим наслаждением. Тантра – восточный вариант садизма.

Безразличия к женщине можно добиться только через саму женщину. Нужно её иметь столько, чтобы интерес к ней пропал. Но безразличие, как и желание, тоже не вечно.

Оргазм – это рубеж между двумя типами заблуждений: романтика предоргазмья шепчет о вечной любви, усталость после оргазма твердит о её вымышленности.

Мы верим тому, что чувствуем. Так как чувства от оргазма резко меняются на противоположные, то и вера осуществляет такой же скачок. Оргазм проверяет встряской, каков у тебя темперамент, на какое чувство ты сделаешь акцент: на то, восторженное, которое ты испытывал до оргазма, или на то опустошённое, которым тебя окатило после. Оптимист будет мечтать о возрождении желания, а пессимист грустить об умершем.

У творческого человека желания настолько сильны, что и оргазмы не в состоянии в полной мере избавить, освободить его от них, и часть неудовлетворённых-таки желаний обращается в творчество. Причём желания эти должны быть всегда противозаконны до такой степени, чтобы было невозможно удовлетворить их законными способами, которые предлагает общество (брак, гетеросексуальные связи и т. д.). Противозаконность желаний вовсе не указывает на то, что творец – преступник, просто эта противозаконность обеспечивает избыточность желаний, необходимую для творца, поскольку если бы желания полностью удовлетворялись законными методами, то у творца исчез бы запал и он перестал бы быть творцом.

У творца, осознавшего свои желания и не боящегося посмотреть им в глаза, возникает сознательный ли, подсознательный ли, но выбор: стать преступником и удовлетворить свои желания или устремлять их в творчество и преступать не юридические, а эстетические границы. Таким образом, для усиления творчества требуется не ограничение желаний, а наоборот, их ненасытность. Причём ненасытность эта должна быть оправлена в рамки закона, чтобы удовлетворять желания с помощью создания миров, в которых совершается любое преступление, но за которым не следует наказания, ибо в мире искусства законы особые. И речь здесь идёт не о сублимации, а о великой силе желаний у творца.

В человеке существует два совершенно различных восприятия мира, мировоззрения и оценки своего места в нём: до и после оргазма. Оргазм представляет собой метафизическую пропасть, в которую падаешь с наслаждением, но она не подставляет дно, а благодаря своей метафизичности выносит тебя на свою противоположную сторону, которая с течением времени снова превращается в исходную сторону, на которую ты попадаешь каким-то окружным путём, приводящим тебя опять к краю пропасти оргазма. (Штучки Лобачевского да Эшера.)

Мир различен в зависимости от расстояния до оргазма: чем ближе к нему, тем мир становится прекрасней, ибо всё более начинает походить на сам оргазм. В принципе, удовлетворение любого желания отождествляет мир с самим желанием, и потому этот мир представляется прекрасным. Если на пути удовлетворения желания возникает препятствие, физиологическое ли, в виде болезни, или старости, или депривации, духовное ли, в виде моральных запретов, стыда и т. д., то мир предстаёт в образе ущемлённого желания, а именно, ущербным, и сразу возникает порыв изменить этот мир так, чтобы он не препятствовал удовлетворению желания, или так, чтобы эти желания были подавлены до неузнаваемости. Следование этим порывам принимает форму преступлений, революций, социальных беспорядков. Когда мир представляется неприступным, бессмысленным или опасно враждебным, не поддающимся никаким изменениям, то тогда неудовлетворённое желание обращается вовнутрь человека, и он начинает представлять себя объектом борьбы, причём цель этой борьбы – уничтожение желания. Однако удовлетворение желания есть приятный способ его уничтожения. Временного уничтожения. Мы бы никогда не убивали желание, если бы его убийство удовлетворением не было таким сладким.

После уничтожения желание всегда возрождается. Смерть, после которой желание всегда восстаёт.

Человеку обеспечено занятие до конца жизни, ибо, пока он жив, до конца избавиться от желаний невозможно, и вся его жизнь превращается в борьбу с тем, чтобы держать эти желания в узде, удовлетворяя лишь прожиточный минимум желаний.

Уничтожение желания иным способом, кроме его удовлетворения, – это стремление поместить себя в послеоргазменное состояние, но без оргазма. Специфика послеоргазменного состояния как раз и состоит в том, что человек резко лишается того, что являлось целью его жизни всего несколько секунд назад. То есть оргазм лишает нас смысла жизни, полностью разочаровывает нас в том, что казалось высшей ценностью, и производит мгновенную инфляцию чувств. Человека потрясает осуществляемая оргазмом стремительность переворота с ног на голову всех понятий – то, что было бесконечно важным, стало абсолютно безразличным, то, что приносило величайшее наслаждение, вдруг вызывает желание отстранения, то, что представлялось верхом красоты, вдруг начинает восприниматься как нечто, красоте чуждое. Желание слияния вдруг становится желанием разъединения.

Подобная метаморфоза чувств имеет место при удовлетворении любого желания, но нигде она не происходит так резко, как при оргазме. Удовлетворение всех естественных потребностей: голода, жажды, сна, испражнений – происходит постепенно. Но только удовлетворение похоти происходит скачком и непроизвольно с помощью оргазма. Более того, в процессе удовлетворения всех желаний они постепенно слабеют и сходят на нет. В процессе же удовлетворения похоти желание продолжает расти, причём до такого предела, когда уже тело не может больше вынести этого роста и реагирует оргазмом.

Каждый раз, испытывая оргазм, мужчина оказывается обескуражен именно резкостью изменения своего отношения к миру. Нередко это выражается в удручённом состоянии после оргазма, в угрызениях совести, в ожесточении против объекта страсти, который посмел вдруг превратиться в столь безразличное тебе существо. Часто эта обескураженность миром, перевернувшимся в ощущениях на 180 градусов, оборачивается против себя самого, и прежде всего против своих половых органов.

В нормальной ситуации мужчина выводится из этого шока с помощью возрождения желания, которое увлекает его мысли прочь от негативного философствования. Посему самое опасное – это ослабление способности желания к возрождению. Именно это может оставить мужчину в состоянии недоумения перед обрушившимся миром, который недостаточно быстро вновь выносит его окружными путями к пропасти оргазма, шагнуть в которую заново призывает его всё его человеческое естество.

В этом плане женщина более жизнеспособное существо, ибо по сути своей не испытывает безысходности и абсолютности потери желания после оргазма в той степени, в какой это испытывает мужчина. Переход у женщины более сглажен, и она не ощущает такой встряски: от «всего» до «ничего», как это происходит у мужчины. Женщина балансирует между «всем» и «кое-чем» и потому редко сталкивается с мрачной картиной полного умерщвления желания, которую регулярно видит перед собой мужчина после каждого оргазма. Потому женщина и более жизнеспособна, менее подвержена самоубийственному настрою. Отсутствие желаний, которое одолевает мужчину после оргазма, является первым аналогом как свободы, так и смерти, и потому мужчина ближе, чем женщина, знакомится со свободой и смертью при жизни, а потому он чаще решает следовать на зов смерти до отведённого ему физиологией времени. Так что в оргазме есть элемент самоубийства, а не просто смерти.

Убийство своего желания, воспринимавшегося как самое главное в жизни, оборачивается убийством части себя, причём значительной части, поскольку желание заполняло всё твоё существо, особенно с нарастанием наслаждения. И вот ты оказываешься свидетелем, как эта значительная часть тебя вдруг исчезает, превращается в ничто. Потому-то юные самоубийцы хотят довершить дело оргазма и покончить с незначительной оставшейся частью – жизнью.

Оргазм является самым разительным подтверждением твоей суетности, а точнее, лёгкости твоего уничтожения. Возрождение желания – тонкий намёк на бессмертие.

Главная причина разочарований и грусти – это отсутствие желания, а вторая причина – неспособность преодолеть препятствия на пути удовлетворения возникшего желания. Полное, насколько это возможно при жизни, отсутствие желания возникает тотчас после оргазма. Первое ощущение от его исчезновения напоминает юношеское отношение к своей первой любви, когда кажется, что она единственная и должна длиться вечно, а при наступлении разлуки юношу охватывает страх, уныние и разочарование из-за искреннего заблуждения, что любовь больше не придёт. Но при здоровой ситуации является новая женщина, которая с лёгкостью заставляет юношу забыть о недавней любовной тоске. Многие впадают в меланхолию, если последующая любовь не столь удачна: «Вполне упоевает нас только первая любовь» (Е. Б.[16 - Инициалы Евгения Баратынского.]). Но, как правило, о первой любви вспоминают снисходительно, устремляясь к новым Любовям.

Поднаторевший мужчина научается смиряться и воспринимать как естественное наступающее безразличие к женщине после оргазма. Его психика с каждым разом всё более приспосабливается к относительности чувств, и его уже не проймёшь иллюзиями и мифами, выряжающими оргазм в любовь.